Нежданная песня > Оглавление > Глава 21

Глава 21

 

Элизабет тихонько вышла из своей спальни, стараясь, чтобы не скрипнула дверь, и на цыпочках прокралась по коридору на кухню. Она ступила босыми ногами на прохладный кафельный пол и повернула выключатель, жмурясь, пока её глаза привыкали к яркому свету.

Холодильник привлек её взгляд, и она откликнулась на этот зов, открыв его в поисках какой-нибудь вкусности, но ничего так и не приглянулось. Она не знала, почему ей захотелось есть в это время. Часы на кухне показывали час ночи. По внутренним часам Элизабет, все еще настроенным на нью-йоркское время, сейчас было четыре утра.

Она еле успела на свой рейс, скользнув на сиденье в самолёте как раз перед тем, как двери салона закрылись. После этого путешествие прошло гладко. Шарлотта встретила её в аэропорту, как они и договаривались, а Джейн вернулась из Сакраменто как раз вовремя, чтобы успеть поучаствовать в распитии за ужином внушительного кувшина с коктейлем «маргарита» в любимом мексиканском ресторане Шарлотты. Позже вечером Элизабет начала потихоньку обустраиваться во второй спальне квартиры Джейн, которая отныне должна была стать и её домом.

Элизабет открыла морозилку, и глаза её заблестели при виде большого стакана с ванильно-арахисовым мороженым фирмы «Хааген-Датц». А ну-ка, теперь проверим, помнит ли она, что должно ему сопутствовать. И в самом деле, Джейн подумала обо всем — в буфетном шкафу Элизабет нашла маленькую неоткрытую баночку с сиропом из сливочной помадки.

Она быстро разогрела сироп в микроволновке и вскоре уже сидела за столом перед вазочкой со своим самым любимым мороженым, политым её самой любимой подливкой. Вот уж действительно, еда для поднятия настроения! С блаженным вздохом она приступила к трапезе, наслаждаясь тем, как холодное мороженое, смешиваясь с тёплой густой подливкой, медленно тает во рту.

— Я так и подумала, что тебе не спится.

Элизабет, вздрогнув, обернулась и увидела Джейн, которая стояла в дверях кухни с сонной улыбкой на лице.

— Извини, — сказала Элизабет. — Я не хотела тебя будить.

— А ты и не разбудила. Я уже проснулась, когда услышала, как ты выходишь из комнаты.

Элизабет внимательно вгляделась в лицо сестры. Джейн, как всегда, выглядела идеально — сейчас на ней была розовая маечка и пижамные штаны в тон. Слегка слипающиеся глаза и встрепанные со сна волосы только добавляли очарования её естественной красоте. Не хочу даже думать о том, как сейчас выгляжу я — словно на мне парик из фильма ужасов, да еще и ночная рубашка вся в чернильных пятнах. Элизабет часто проверяла студенческие работы уже поздно ночью, в постели, да так и засыпала с маркером в руке, и её ночные рубашки постоянно страдали от неизбежных последствий этой привычки.

Джейн уселась за кухонный стол.

— Ты нашла мороженое, как я погляжу.

— Я могу учуять запах арахисового мороженого и за пятьсот шагов. Спасибо, Джейн. Это было так мило с твоей стороны — запастись моим любимым лакомством.

— Я хотела, чтобы ты чувствовала себя, как дома. Ты не представляешь, как я рада, что ты приехала.

Элизабет услышала, как голос Джейн слегка дрогнул.

— Что ж, и я тоже очень этому рада. Я по тебе соскучилась, и я представляю, как нелегко тебе пришлось в последнее время. Я только жалею, что не могла раньше к тебе вырваться.

— Да со мной всё в порядке, Лиззи, правда. Но теперь, когда ты здесь, всё будет ещё лучше.

— Хочешь мороженого? — Элизабет начала было подниматься со стула.

— Хорошая идея, но ты сиди. Я сама возьму. — Джейн встала и подошла к холодильнику.

— Ты разговаривала с Чарльзом в последнее время?

— Нет, он позвонил только один раз с тех пор, как переехал в Лос-Анджелес.

— Наверняка он теперь сожалеет о том, что сделал.

— Надеюсь, что нет. — Джейн поставила контейнер с мороженым на стойку и повернулась, чтобы взглянуть на Элизабет. — Я хочу, чтобы он был счастлив.

— Но ведь если он сожалеет о своем выборе, то, может, снова вернется к тебе.

Джейн печально улыбнулась и покачала головой:

— Нет, Лиззи, я смирилась с тем, что всё кончено. Наверное, я всегда буду любить его, но мы с ним хотим разных вещей в жизни, так что у нас ничего не получится.

— Мне так жаль.

— У меня все хорошо, честное слово, Лиззи. Я сейчас сосредоточилась на адвокатской практике. А пару дней назад даже сходила на свидание вслепую.

— Правда? — Ложка Элизабет звякнула о блюдце, когда она положила её. — Ты мне об этом не рассказывала.

— Это было днём, как раз накануне моего отъезда в Сакраменто.

— И?..

Джейн вернулась к столу со своей порцией мороженого и уселась.

— И он был довольно мил.

— Довольно мил? И это всё?

— Я не знаю, — Джейн сделала паузу, чтобы отправить в рот первую ложку мороженого. — Он адвокат, старший партнёр в одной крупной местной фирме. Он спросил, хочу ли я как-нибудь на следующей неделе поужинать с ним, и я согласилась.

— Значит, он тебе понравился.

Джейн пожала плечами:

— Он производит впечатление умного и интересного человека, и он, безусловно, красив. Но это явно не была любовь с первого взгляда. Впрочем, может, это и лучшему, учитывая мой недавний опыт.

— Правильно. Тебе ведь не нужны прямо сейчас какие-то бурные чувства. Тебе нужно просто встречаться с кем-то, и хорошо проводить время, и никуда не торопиться. Вот если бы ты внезапно воспылала страстью к этому парню, я начала бы волноваться за тебя, потому что это было бы очень похоже на результат депрессии.

— Ну ладно, хватит обо мне. Как насчёт тебя, Лиззи? На чём вы всё-таки расстались с Уильямом? Каждый раз, когда Шарлотта пыталась спросить тебя о нём во время ужина, ты с неимоверной скоростью меняла тему разговора.

Это была правда. Чувства Элизабет представляли собой сумятицу из противоречивых порывов, и она не хотела даже пытаться разобраться в них в шумной атмосфере ресторана.

— Есть что-то, о чём ты хотела бы поговорить? — мягко спросила Джейн.

— Ну-у… Да, думаю, да.

— Он что, так и не перезвонил тебе? — Сестры последний раз разговаривали по телефону в четверг вечером, когда Элизабет ждала, что Уильям ответит на её звонки.

— Нет, но теперь я знаю, почему. — Элизабет рассказала о своем посещении дома Дарси, а затем и больницы. Джейн слушала со всё возрастающим беспокойством.

— Бедный Уильям! Какой ужас! И тебе так и не удалось выяснить, что именно с ним случилось?

— Нет. Всё, что я знаю — это что-то, связанное с сердцем, поскольку он лежал в кардиореанимации. Но медсестра заверила меня, что с ним всё будет в порядке. Я надеюсь, она сказала это не для того, чтобы просто успокоить меня.

— Интересно, знает ли об этом Чарльз.

— Уверена, что знает. Я видела в вестибюле больницы Кэролайн Бингли.

— Кэролайн? Она мне не говорила, что собирается в Нью-Йорк.

Глаза Элизабет сузились.

— Погоди-ка минутку. Ты что, продолжаешь общаться с Кэролайн?

Джейн заколебалась.

— Да, продолжаю, Лиззи. Я знаю, что на предсвадебном ужине она очень плохо повела себя по отношению к тебе. Но ведь очевидно, что она сходит с ума по Уильяму уже не первый год, а видится с ним при этом крайне редко. Так что, я полагаю, когда она увидела его, то невольно не удержалась и её немного занесло.

— И ты называешь это «немного занесло»? Она в буквальном смысле слова выставила меня из внутреннего дворика, чтобы вцепиться в него. И ещё она поменяла карточки на столах, чтобы занять моё место рядом с ним за ужином.

— В самом деле? Я думала об этом — просто не представляла себе, как могла перепутать карточки, когда их расставляла. Но, учитывая, насколько ты была сердита на Уильяма, я решила, что, может, только к лучшему, что вы с ним оказались за разными столиками. Значит, ты уверена, что это она?

— Уильям в этом абсолютно убежден. И это вполне логично — таким образом ей удалось фактически заполучить его себе в пленники на всё время ужина. Кроме того, кто ещё мог это сделать?

— Может, Билл Коллинз? Он ведь был просто счастлив, что ты сидела рядом с ним.

Элизабет в изумлении уставилась на сестру.

— Ой, да ладно тебе. Не думаешь же ты…

Джейн рассмеялась:

— Конечно, нет. Я просто шучу, Лиззи. Но похоже, что на Коллинза ты в тот вечер произвела неизгладимое впечатление. На самом деле, он звонил мне несколько дней назад и спрашивал, когда ты собираешься приехать. Держу пари, он хочет пригласить тебя куда-нибудь.

— Ох, вот уж, действительно, буду ждать с нетерпением, — состроив гримаску, сказала Элизабет. — Но давай-ка всё-таки вернемся к тебе и Кэролайн. Я хочу быть уверена, что ты не подпадаешь под её влияние.

— Я не наивна, Лиззи. Но она всегда была добра ко мне, и она стала особенно внимательна ко мне с тех пор, как… с тех самых выходных. Пока я была помолвлена, мы с ней время от времени встречались за ланчем, и до сих пор иногда обедаем вместе. И она мне время от времени позванивает. Кстати, она и устроила мне это свидание.

— Ах, вот как? Интересно, что она замышляет?

— Ну, а какие у неё теперь могут быть скрытые мотивы? Когда я собиралась выйти замуж за её брата, возможно, дружба со мной имела бы для неё какую-то ценность, но сейчас…

— Я просто не доверяю этой особе. — Элизабет чувствовала все возрастающую тревогу. Джейн иногда бывала слишком бесхитростна и простодушна, в ущерб себе.

— Но ты же встречалась с ней всего один раз.

— Которого мне вполне хватило.

Джейн вздохнула:

— Ладно-ладно, я ведь знаю, что если уж ты пришла к какому-то мнению, то тебя не переубедишь. И не волнуйся, я не поверяю ей своих самых сокровенных секретов. Это просто обычное дружеское знакомство. Но, как я уже сказала, она была очень добра ко мне, несмотря на всё, что произошло у меня с их семьей.

— Да, ясно — просто будь осторожна.

— Буду, обещаю. Ну ладно, мы уклонились от темы — а ведь собирались поговорить об Уильяме. К этому моменту он уже получил твою записку. Ручаюсь, что завтра он тебе позвонит.

— Да, я этого жду… Вернее, вроде как жду. — Элизабет накручивала на палец прядь волос.

Джейн встала и отнесла их миски из-под мороженого в мойку. Вымыв их, она произнесла:

— Что ты собираешься сказать ему, когда он позвонит?

— Если он позвонит.

— Он позвонит, — сказала Джейн, взглянув на сестру с ободряющей улыбкой.

— Я собираюсь извиниться за то, что внезапно превратилась в психованную истеричку. Но я также намереваюсь сказать ему, что отношения между нами развивались слишком быстро и бурно и что нам нужно сделать шаг назад и сперва узнать друг друга получше.

Джейн кивнула:

— Уверена, он тебя поймёт.

— Да, но только как мы сможем узнать друг друга получше, когда нас разделяют три тысячи миль? Я имею в виду, захочет ли он преодолевать столько препятствий, даже если у него и есть ко мне какой-то интерес…

— Ну конечно, у него есть к тебе интерес, Лиззи. И очень даже серьёзный, на мой взгляд. Как ты можешь сомневаться в этом после всех тех знаков внимания, которые он тебе оказал? — Тон Джейн был сочувственным, но при этом подчеркнуто настойчивым.

— Ты говоришь, как Шарлотта.

— Что ж, значит, слушайся нас. Насколько я могу судить, ты должна быть ему очень дорога.

— Ну, может, и была, пока не распсиховалась перед ним.

— Но ты ведь сможешь это объяснить.

Элизабет пожала плечами.

— Сейчас это уже в любом случае не важно. Почему он должен решить, что я стою всех этих трудностей и того, чтобы летать через всю страну ради встреч со мной? У него наверняка не возникает недостатка в женском внимании, ведь в Нью-Йорке женщин полно, молодых и красивых.

— Но есть только одна Элизабет Беннет, а она стоит всех остальных вместе взятых.

— Я думаю, ты тут несколько необъективна, — сказала Элизабет, с нежностью улыбаясь сестре.

— Держу пари, что Уильям бы со мной согласился. — Выражение лица Джейн сделалось серьёзным. — Но, ты знаешь, Лиззи, есть одно очень важное обстоятельство, о котором ты ни словом не обмолвилась.

— Какое именно?

— Его чувства — это одно, а как насчет твоих? Какие трудности ты готова преодолевать ради этого? Отношения на расстоянии потребуют определенных усилий от вас обоих. Ты сама-то считаешь, что эти отношения того стоят?

— Еще пару дней назад, я, возможно, ответила бы «нет». Но сейчас… — Элизабет вздохнула и замолчала.

Джейн ждала, что Элизабет продолжит. Тишина в кухне, нарушаемая только тихим гудением холодильника, внезапно сделалась напряжённой.

— Я только надеюсь, что он мне скоро позвонит, — тихо произнесла Элизабет. — А там будет видно.

Поздно вечером в субботу притихшая Элизабет сидела на пассажирском сиденье Хонды Сивик рядом с Джейн, которая подруливала к их дому. Они возвращались после ужина у родителей в Купертино. В основном визит прошел приятно, главным образом благодаря отсутствию Лидии, хотя им, разумеется, пришлось выслушать все подробности жизни младшей сестры, до мельчайших деталей, в изложении матери. Мэри тоже не было — её отдел в фирме «Майкрософт» находился на финальной стадии выпуска нового программного продукта, и ей пришлось работать все выходные. Правда, она позвонила домой и пообещала навестить Джейн и Элизабет через пару недель.

Они подвезли Китти сначала в Купертино, а потом обратно в город. Китти теперь работала помощником юриста в фирме Джейн и жила со своими подругами в районе Мишн. В отсутствие Лидии, которая провоцировала ее на необузданное, безрассудное поведение, Китти была гораздо более приятной в общении. Она оставалась легкомысленной и незрелой в своих интересах и по складу ума, но Элизабет все-таки видела в ней определенное улучшение, возможно, в результате ежедневного влияния Джейн в офисе.

Элизабет договорилась с отцом, что в следующую субботу они отправятся на пикник в национальный лесопарк «Леса Мьюира». Оба любили долгие пешие прогулки и раньше часто ходили вместе в такие походы. После пяти лет, проведенных в шуме и суете Нью-Йорка, Элизабет мечтала вновь оказаться среди величественной тишины древнего заповедного леса, особенно если это к тому же означало возможность провести какое-то время вместе с отцом.

Войдя в квартиру, она первым делом проверила автоответчик на телефоне. Увидев мигающий красный огонёк сообщения, она почувствовала, как желудок сделал нервный кульбит, но звонок оказался от Шарлотты, которая приглашала их в понедельник вечером на ужин, чтобы отметить первый день Элизабет на новой работе.

Часто моргая, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы, Элизабет прошла по тёмному коридору в свою спальню и рухнула навзничь на кровать, слепо уставившись в потолок. Что ж, вот и всё. Раз он до сих пор не позвонил, значит, уже и не позвонит. У неё не было ни малейшего представления о том, сколько времени она пролежала без движения, пока, наконец, её не вывел из ступора голос Джейн.

— Я знаю, о чём ты думаешь, Лиззи. Почему бы тебе не позвонить ему самой?

Элизабет села в кровати.

— Потому что я уже звонила ему дважды и написала ему письмо, но он проигнорировал всё это. Очевидно, что он больше не желает общаться со мной.

— Мне очень не хочется думать об этом, но что, если после твоего отъезда его здоровье ухудшилось? Может быть, он ещё слишком болен и поэтому не может позвонить тебе.

У Элизабет перехватило дыхание и что-то оборвалось в груди.

— Нет. Не говори так. С ним всё будет в порядке. Медсестра обещала мне, что он скоро поправится.

— Почему бы тебе не позвонить в больницу и не узнать? — спросила Джейн мягким тоном, глядя на сестру глазами, полными сострадания.

Элизабет вскочила с кровати, чувствуя, как тревожно колотится сердце.

— Да, надо позвонить, и прямо сейчас.

Она поспешила на кухню, и Джейн последовала за ней. Скоро она уже разговаривала с отделением кардиореанимации, где ей сообщили, что Уильям больше не является их пациентом. Затем, по её просьбе, соединили с сестринским постом в том отделении, куда его перевели. Вначале медсестра только подтвердила, что Уильям сейчас действительно находится у них, но после настойчивых расспросов Элизабет ворчливо сообщила, что он чувствует себя хорошо, в настоящий момент спит, и что завтра с утра его выпишут домой.

Элизабет повесила трубку и закрыла глаза. Для неё было огромным облегчением узнать, что Уильям вне опасности, но это также означало, что ничто уже не мешало ему позвонить ей. Никакой надежды на то, что он свяжется с ней, больше не осталось.

— Слава Богу, с ним всё в порядке, — сказала Джейн. Из ответов Элизабет она поняла содержание телефонного разговора. — Но мне так жаль, что он не позвонил. Это очень странно — я этого просто не понимаю. Может быть, тебе стоит завтра вечером позвонить ему домой. Ты можешь просто спросить, как он себя чувствует — объясни, что ты беспокоишься о его здоровье. Это будет совершенно уместно и нормально.

— Я не могу. Я и так уже чуть не превратилась в жалкую назойливую поклонницу.

— Может быть, он просто ждёт, когда окажется дома, чтобы позвонить тебе.

— С какой стати? Он знает, что я навещала его в больнице, что я волнуюсь за него. Если бы я была ему небезразлична, хотя бы чуть-чуть, разве он не поспешил бы меня успокоить? Нет, этим он явно дает мне понять, что между нами всё кончено. Либо я оттолкнула его от себя, когда так резко обошлась с ним, либо он с самого начала ничего серьёзного ко мне и не испытывал.

— Я просто не могу в это поверить.

— А я могу. Я ведь говорила миллион раз — это же Уильям Дарси. Что ему может быть нужно от простой учительницы музыки? И знаешь что? Это даже к лучшему. Я начинаю новую жизнь, а я не смогу начать её с чистого листа, если окончательно не избавлюсь от прошлого.

— Но, Лиззи…

— Я очень признательна тебе за сочувствие, Джейн, правда. Но, если посмотреть в перспективе — всё только к лучшему.

— Мне больно видеть тебя такой несчастной.

— Со мной всё будет в порядке. Мне просто нужно немного времени. А сейчас, пожалуй, пойду спать — я устала. Кажется, я еще не до конца свыклась со сменой часовых поясов.

Джейн внимательно, изучающе посмотрела на сестру.

— Наверное, это хорошая мысль. Но если ты передумаешь и тебе захочется посидеть в компании, я буду в гостиной смотреть новости.

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойных снов, Лиззи.

Элизабет быстро приготовилась ко сну и скользнула в постель. Взгляд её упал на детективный роман, который лежал на прикроватном столике. Эту книжку она взяла с собой в дорогу, почитать в самолёте. Открыв её, она осторожно вынула оттуда сухую веточку, распластанную между страницами. Это была верхняя часть стебля орхидеи, которую ей пришлось отломить после того, как она случайно повредила растение, вылезая из такси у больницы.

Элизабет держала хрупкий стебелёк в руке, вспоминая, как он выглядел, и её пальцы нежно гладили два темно-фиолетовых цветка. Она мысленно перенеслась через всю страну, к Уильяму, спящему в своей больничной палате, и представила себе орхидею, стоящую на столике возле его кровати. Если он её оставил, конечно. Может быть, он решил и её вычеркнуть из своей жизни… так же, как меня.

На стебелёк упала крупная слеза, за ней другая. Она сердито вытерла глаза. Хватит. Пора выбираться из депрессии и продолжать двигаться дальше. Ты прекрасно жила до того, как он появился на твоем горизонте, и прекрасно обойдешься без него и сейчас, когда он навсегда исчез с него. Нужно только избавиться от напоминаний вроде этого.

Элизабет встала с кровати и огляделась. Сначала она хотела выбросить стебель в мусорную корзину, но её сердце заныло, когда она представила себе, как хрупкая веточка валяется, раздавленная, на дне мусорного контейнера. Затем её взгляд остановился на окне спальни, и решение пришло само собой. Она открыла окно и выбросила стебель наружу, наблюдая, как он, медленно кружа, опускается в раскинувшийся под окнами сад.

Прощай, Уильям.

Элизабет подумала о том, чтобы снова лечь в постель. Нет. Я буду лежать без сна и переживать всё заново, а это должно прекратиться. Я вернулась домой, я вместе с Джейн, и через два дня я выхожу на новую работу. Пора начинать радоваться тому хорошему, что есть у меня в жизни, а не чувствовать себя несчастной, желая того, чего у меня нет.

Решительно кивнув себе, она открыла дверь спальной и направилась через холл в гостиную, чтобы присоединиться к Джейн.

— Мистер Дарси?

Уильям поднял взгляд и кивнул медсестре, которая только что вызвала его. Он поднялся с кресла в роскошной приемной доктора Розмонт и проследовал за медсестрой по коридору в смотровой кабинет.

— Как вы себя сегодня чувствуете? — спросила медсестра.

— Вроде бы, нормально. Я рад, что вышел из больницы.

— Конечно, ещё бы. Вас ведь только вчера выписали?

Уильям кивнул. Он уселся на кушетку, и медсестра начала измерять ему давление.

— Давление вернулось к норме? — спросил он.

— Пока нет, но я уверена, что доктор с вами это обсудит. Сейчас она осматривает другого пациента, а после этого сразу подойдёт к вам. Вам надо снять рубашку и брюки, так как ей нужно будет вас осмотреть.

— И брюки тоже? — проворчал Уильям. — Зачем? Разве ей не сердце надо будет слушать?

— Ей необходимо будет также проверить ваш пульс на ногах. Нижнее белье можете не снимать. Доктор сейчас подойдет.

Медсестра вышла, и Уильям со вздохом стянул через голову рубашку. Как будто меня мало до сих пор кололи и протыкали — хватит до конца жизни.

Он только успел вылезти из брюк, как раздался стук в дверь.

— Войдите.

В кабинет вошла доктор Розмонт в накрахмаленном белом халате, надетом поверх серого льняного костюма.

— Ну, вот и мой любимый пианист-виртуоз. Как ты себя чувствуешь?

— Устал.

— Тебе удалось поспать вчерашнюю ночь?

— Нет. Я лежал и часами смотрел в потолок. Наверное, мне не хватало этой замечательной больничной обстановки.

Бессоница Уильяма была вызвана чем-то — вернее, кем-то — совершенно другим, но он не был готов обсуждать Элизабет с доктором Розмонт.

Она усмехнулась.

— Удивительно, что ты вообще заметил разницу. Твоя экономка разве что декоратора по интерьерам в больницу не вызвала, чтобы привести в должный вид твою палату.

Уильям кивнул, соглашаясь, пока она прослушивала его сердце. Миссис Рейнольдс, вне всяких сомнений, превзошла сама себя.

Пока продолжалось обследование, доктор Розмонт перешла на деловой тон, ограничив разговор расспросами о его самочувствии. Наконец она завершила осмотр.

— Хорошо, теперь одевайся и потом зайди ко мне в кабинет. Прежде, чем я отпущу тебя, нам нужно обсудить результаты лабораторных исследований. — Она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Это прозвучало не слишком обнадеживающе. Доктор Розмонт продержала Уильяма в больнице лишний день, чтобы провести несколько обследований системы кровообращения. Если бы все результаты были в норме, она бы наверняка уже сказала ему об этом.

Когда Уильям оделся, медсестра проводила его по коридору к кабинету доктора Розмонт. Это была небольшая комната, выдержанная в приятных нейтральных тонах, с отдельными яркими цветовыми пятнами. Сидя в ожидании доктора, он разглядывал фотографии на стенах и на письменном столе; на этих снимках в основном была запечатлена сама доктор Розмонт и члены её семьи на фоне различных экзотических пейзажей. Они любили путешествовать, и доктор с Уильямом часто обменивались впечатлениями о тех местах, где им довелось побывать. Только, конечно, когда она едет куда-нибудь, то осматривает в первую очередь достопримечательности. А я в основном вижу свой номер в отеле и внутренности концертного зала.

В кабинет быстрым шагом вошла врач, на ходу расстегивая белый халат.

— Извини, что заставила тебя ждать, — сегодня какой-то суматошный день.

Она уселась за письменный стол, водрузила на нос очки и открыла лежавшую перед ней толстую папку.

— Уильям, я не буду ходить вокруг да около. Ты поступил очень глупо, столько времени игнорируя свою проблему. В тот день, когда тебя привезли в больницу, ты сказал мне, что эти симптомы появились у тебя ещё три месяца назад. И за всё это время ты ни разу не пришёл ко мне и даже не позвонил, чтобы обсудить свое состояние и посоветоваться. И, насколько я понимаю, ты скрывал свое недомогание и от родных.

— Я записался к вам на приём, но так получилось, что я попал в больницу как раз в тот день, когда должен был прийти в вам.

— Немного поздновато, не находишь? Несколько лет назад мы с тобой составили график, по которому ты должен был регулярно измерять давление, делать ЭКГ и проходить общий осмотр. Но в последнее время ты стал игнорировать всё это. Моя медсестра проверила твою карту и сообщила мне, что ты не был здесь последние десять месяцев. Ты отменял назначенные обследования, а когда мы звонили, чтобы назначить новую дату, ты нам не перезванивал. Что происходит?

— Я был занят, — сказал Уильям. — Я сейчас очень востребован, и…

— Уильям, позволь мне быть с тобой откровенной. Ты был серьёзно болен. Ты был — и до сих пор являешься — идеальным кандидатом на инсульт. Что, если бы это произошло? Вся эта востребованность, которая отнимает у тебя столько времени, моментально иссякла бы, если бы у тебя парализовало половину тела. Не так уж много создано музыкальных произведений для одноруких пианистов, знаешь ли.

Уильям скрипнул зубами, чувствуя, как его захлёстывает горячая волна ярости от этого резкого заявления.

— Это жестоко.

— Может, это и жестоко, но это очень легко могло случиться. Ты один из самых талантливых музыкантов в мире, и это только один из даров, которыми тебя так щедро наградила природа. Почему ты так легкомысленно разбрасываешься всем этим? Я хочу и через тридцать, и через сорок лет видеть тебя по-прежнему выступающим с концертами и признанным одним из величайших пианистов всех времен и народов. Но этого не случится, если ты будешь пренебрегать своим здоровьем, просто потому, что в этом случае ты столько не проживёшь.

— Хорошо, я вас понял. Я знаю, что должен был прийти гораздо раньше. Но я продолжал оттягивать, потому что… — Уильям замолчал, не зная, как толком объяснить это. — Ладно, оставим. Всё равно это теперь уже не важно.

— Нет-нет, продолжай. Я хочу услышать, в чем была причина.

— Я думал, что моя проблема заключается в дефекте сердечного клапана и что мне требуется его замещение. Я полагал, что в этом случае мне грозит операция на открытом сердце.

— И ты решил, что если не обращать на это внимания, то оно само собой рассосётся?

— Нет. Наверное, я думал, что если не буду обращать внимания, то каким-то образом эта перспектива будет оставаться нереальной — операция, которая мне, возможно, предстоит, а затем длительный период восстановления — всё это. Поэтому я просто старался не думать об этом и повторял себе, что, должно быть, во всём виноват стресс или недосыпание, и что если я возьму отпуск и немного отдохну, то всё будет в порядке. Я знаю, что это звучит глупо.

— И да, и нет, — ответила доктор Розмонт более мягким тоном. — Я понимаю, как велико было искушение закрыть глаза на пугающую ситуацию. Но игнорирование проблемы только усугубило её. Инсульт был всего лишь одним из возможных последствий. У тебя могла образоваться аневризма или хроническая сердечная или почечная недостаточность.

— Но ведь мы вовремя купировали приступ. Ничего этого не случилось.

Доктор Розмонт покачала головой.

— Боюсь, это не совсем так. Твоя эхокардиограмма показала аномалию в левом желудочке сердца. У тебя развилось заболевание, которое называется гипертрофия левого желудочка, или, сокращенно, ГЛЖ. Когда сердце с трудом справляется с тем, чтобы качать кровь по всему телу, что и произошло в твоем случае из-за сужения аорты, мышца левого желудочка может стать толще.

Уильям почувствовал, как на него накатывает холодная волна страха.

— И к чему это может привести?

— Увеличение мышцы делает работу сердца менее эффективной. На самом деле то, что ты до сих пор иногда задыхаешься, может объясняться как раз ГЛЖ. Иногда в результате этого кровь из желудочка при его сокращении может затекать обратно в предсердие, и часто у пациентов в этом случае наблюдаются шумы в сердце. Я как раз и услышала у тебя слабый шум во время обследования.

— А как лечится ГЛЖ? — Уильям собрал всё своё мужество, чтобы спокойно выслушать ответ, внутренне готовясь к самому худшему.

— Наша главная задача — снизить давление. Те препараты, которые ты сейчас принимаешь, уже не справляются с этим, поэтому я выпишу тебе кое-что посильнее. Ну и, кроме того, все то же самое, что и обычно: здоровая диета и умеренная физическая активность — в первую очередь упражнения на укрепление сердечно-сосудистой системы.

Это были практически те же рекомендации, которым Уильям следовал годами. Он расслабленно откинулся на спинку стула, чувствуя глубокое облегчение.

— Я готов снова начать бегать, как только вы дадите мне отмашку.

— Давай начнем с быстрой ходьбы и будем переходить к бегу постепенно, особенно пока у тебя сохраняются приступы одышки. Да, и, говоря о физической активности…

Уильям приподнял брови, ожидая продолжения.

— Я не в курсе обстоятельств твоей личной жизни, и ты не обязан мне ничего рассказывать, но тебе следует воздерживаться от секса, во всяком случае, ближайшие пару недель, пока давление хотя бы немного не понизится.

— Хорошо. — Уильям подавил саркастический смешок. Воздерживаться от секса. В этом я профессионал.

Доктор Розмонт захлопнула папку с результатами его обследований.

— Ну, а хорошая новость заключается в том, что, если ты будешь правильно себя вести и хорошо о себе заботиться, есть большая вероятность, что ГЛЖ постепенно сойдет на нет и не оставит после себя никаких или почти никаких хронических осложнений.

— Сколько времени это займёт?

— Это невозможно предсказать, но, в любом случае, за одну ночь ты не поправишься. Тебе нужно отнестись к своему состоянию со всей серьёзностью, и здоровье должно сделаться сейчас твоим главным приоритетом.

— Это проще сказать, чем сделать. У меня есть обязательства…

— Я в курсе, в каком бурном и несколько сумасшедшем ритме ты живешь. Но эта ситуация очень серьёзна. Если ты не позаботишься о себе как следует, боюсь, что в самое ближайшее время тебе грозит сердечный приступ.

Теперь доктор Розмонт полностью завладела вниманием Уильяма. Его отец, дед и прадед умерли от сердечных приступов — все в возрасте 40 с небольшим.

— Хорошо, я обещаю, что здоровье станет моим главным приоритетом. Что я должен для этого сделать?

— Пока нам не удастся стабилизировать твое давление, ты должен через день приходить ко мне на осмотр. А это означает, что в настоящее время тебе нельзя уезжать из Нью-Йорка.

Этого Уильям и боялся.

— Мы с Джорджианой собирались в конце этой недели уехать в наш дом на берегу моря. Разве прогулки по пляжу не пойдут мне на пользу?

— Напомни мне — где расположен ваш дом?

— На Барбадосе.

Доктор Розмонт покачала головой:

— Я не хочу, чтобы ты находился так далеко от крупных медицинских центров.

Эта фраза, пожалуй, как никакая другая, убедила Уильяма в том, что доктор была предельно серьёзна относительно существующей угрозы его здоровью.

— Как долго мне придётся оставаться в городе?

— Не могу сказать точно. Это будет зависеть от того, насколько быстро твой организм начнет реагировать на принимаемые препараты. Что у тебя запланировано на ближайшие несколько недель?

— В июле я должен буду поехать на две недели в Интерлокен — это в северной части Мичигана.

— Я не знаю этот район. Это городская местность?

— Нет. Это в северной части нижнего Мичигана, там поблизости нет никаких крупных городов.

— Я полагаю, тебе лучше отменить эту поездку. Как я уже сказала, мне нужно, чтобы ты постоянно находился в непосредственной близости от крупных медицинских центров, и мне нужно будет регулярно наблюдать за твоим состоянием.

Уильяму не понравился ход этих рассуждений и то, что из них следовало.

— Ну хорошо, допустим, я соглашусь разгрузить свой график и оставаться в городе в течение следующих нескольких недель. Но после этого мне нужно будет вернуться к обычному расписанию. Июль у меня сравнительно мало загружен, если не считать Интерлокена, но с августа мои обязательства по выступлениям и сольным концертам снова начнут возрастать.

— Ну, давай посмотрим, как будет проходить твоё восстановление, и снова вернемся к этому разговору через несколько недель.

— Но если моё давление нормализуется…

— Как я уже сказала, давай вначале посмотрим, как ты будешь себя чувствовать ближайшие несколько недель, а потом уже будем говорить о более отдаленных планах.

В понедельник утром, четыре недели спустя, Уильям захлопнул книгу, положил её на столик рядом с собой и взглянул на часы. Скоро пора будет отправляться.

Этим утром в «Ла Лантерна ди Витторио» было тихо и малолюдно. За месяц после выписки из больницы это крошечное кафе в Гринич Виллидж сделалось одним из самых любимых мест Уильяма, и он то и дело приезжал сюда, чтобы тихо провести часок-другой, читая книгу или, еще чаще, погрузившись в собственные мысли. Персонал кафе уже начал узнавать его — не как Уильяма Дарси, знаменитого пианиста, — а просто как одного из постоянных посетителей. Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь зайду в подобную маленькую непритязательную кофейню и официант за стойкой спросит меня: «Вам как обычно?»

Он посмотрел на чашку, стоявшую перед ним на столе. «Как обычно», к сожалению, означало травяной чай, а вовсе не крепкий, ароматный эспрессо, который так умело готовили местные барриста. Исключить кофеин из диеты было нелёгким делом, но доктор Розмонт особенно настаивала на этом пункте. Уильяму казалось кощунственным заказывать эспрессо без кофеина, поэтому он приучил себя к чаю на травах. Он даже попробовал пить по вечерам после ужина излюбленный травяной настой Ричарда, и это уже почти начинало ему нравиться.

Уильям взглянул на маленький столик в углу. Мой столик. Обычно он сидел там, но в этот раз любимое место было занято. Когда он сегодня зашел в кафе, за этим столиком спиной к нему сидела женщина с длинными темными волнистыми волосами, которые каскадом спадали по плечам. Сердце подпрыгнуло у него в груди, но в этот момент она засмеялась каким-то словам своего спутника, и чары тут же развеялись. У неё был самый обычный смех, а вовсе не тот мелодичный звук, который отзывался восторгом во всем его существе. Она повернулась, и он увидел её профиль — ничем не примечательные черты, а вовсе не то тонкое, нежное лицо с сияющими зелёными глазами, которое заполняло собой его сны и грёзы наяву.

Как жаль, что мы с Элизабет были здесь всего однажды. За последний месяц он бесконечное число раз вновь и вновь проживал тот вечер, обычно за тем самым столиком, где они тогда сидели вдвоём и который был сейчас занят этими незнакомцами.

Отсутствие Элизабет оказалось еще более болезненным, чем Уильям мог себе представить. Она практически ни на минуту не выходила у него из головы. В буквальном смысле слова десятки раз он был уже на грани того, чтобы попросить Соню найти номер телефона Элизабет в Сан-Франциско, но каждый раз останавливал себя напоминанием о том, что, как бы мучительно он ни жаждал услышать её голос, она не хотела разговаривать с ним. На прошлой неделе он удовольствовался тем, что позвонил Кэтрин де Бург — под предлогом того, что ему нужно было обсудить с ней детали спонсорской поддержки, которую его фонд оказывал консерватории, на предстоящий учебный год. Когда деловые вопросы были обговорены, он как бы невзначай упомянул имя Элизабет.

— Элизабет Беннет уже начала преподавать у вас, не так ли?

— Та молодая особа, которой ты купил место? Да, разумеется. Она приступила к своим обязанностям несколько недель назад.

Уильям заставил себя говорить спокойным, безразличным тоном.

— Ясно. Ну и как она, пока справляется?

— У меня есть гораздо более важные дела, чем отслеживать ежедневную деятельность одного из членов младшего преподавательского состава нашего факультета, тем более такого, которого я и не собиралась изначально принимать на работу. Но до меня доходил один или, может, два отзыва о том, что пока занятия, проводимые ею в классах, адекватны нашим требованиям.

Иными словами, она работает замечательно, но ты этого никогда не признаешь. Вскоре после этого разговор закончился, но Кэтрин успела упомянуть о том, что в начале августа появится в Нью-Йорке.

Уильяма интересовали ответы на совсем другие вопросы. Счастлива ли она? Вспоминает ли обо мне хотя бы когда-нибудь? Встречается ли с кем-нибудь? Наверняка встречается. Уверен, что многие тамошние мужчины должны были обратить на неё внимание.

Он завел привычку часто посещать те немногие места, где он и Элизабет успели побывать вместе — в первую очередь это кафе, и ещё сад на крыше своего дома. Аллен, конечно, знал о его визитах в «Ла Лантерна» и, возможно, догадался и о том, что они значили, но, к счастью, Аллен был человеком крайне немногословным и очень надёжным. Миссис Рейнольдс отметила, что Уильям внезапно полюбил бывать в саду на крыше, но он объяснил это тем, что свежий воздух и солнце помогают ему быстрее поправиться. К счастью, лето выдалось очень приятным — было тепло и сухо, но не слишком жарко, — а посему эта отговорка выглядела вполне убедительно, и никто не догадался спросить о том, почему он предпочитает принимать воздушные ванны именно здесь, а не на комфортно обставленном уютном балкончике при своей спальне.

Уильям допил свой чай и протёр глаза, борясь с нахлынувшей волной усталости. Аллен уже должен ждать его у выхода из кафе, поскольку приближалось назначенное время приема у доктора Розмонт. Он встал, слегка покачнувшись от головокружения, и забрал книжку со столика. Проходя мимо стойки, он кивнул официанту и вышел из кафе.

Полчаса спустя Уильям сидел в приемной доктора Розмонт и пытался читать книгу, хотя и ловил себя на том, что ему трудно сосредоточиться. За последний месяц эта комната стала ему почти родной — её мебель, подборка недавних и давних журналов, поток пациентов, заходящих в смотровой кабинет и выходящих из него к столику оплаты.

В дверях появилась медсестра доктора Розмонт.

— Мистер Дарси?

Он закрыл книгу и проследовал за ней в смотровой кабинет.

— Надеюсь, за вами здесь хорошо приглядывали, пока я была в отпуске? — спросила она, улыбаясь ему.

Уильям кивнул:

— Да, прекрасно. А куда вы ездили?

— Съездили в Монтаюк на недельку — у родителей мужа там дом прямо рядом с пляжем. Мы туда ездили на несколько дней и на 4 июля. Обычно мы дважды в месяц на побережье не выбираемся, но в этот раз получилось.

У Уильяма остались только самые смутные воспоминания о 4 июля. Семейство Дарси поднялось на крышу, чтобы полюбоваться на салют, который так прекрасно был виден над Ист Ривер, но он чувствовал себя очень усталым в тот вечер. Он чувствовал себя усталым практически каждый вечер.

Привычным, отработанным за эти недели движением он взгромоздился на высокую смотровую кушетку, и они замолчали, пока сестра измеряла ему давление. Когда она сняла манжету у него с руки, он поинтересовался:

— Ну, как?

— Довольно сильно поднялось с прошлого раза. Возможно, доктор захочет измерить еще раз, когда подойдет. — Сестра сделала запись у него в карте. — Ну что ж, порядок вам прекрасно знаком — снимайте все, кроме белья.

Уильям слез с кушетки со страдальческим выражением лица и возвёл глаза к потолку.

— Мне кажется, она заставляет меня раздеваться просто ради того, чтобы помучить.

— Вполне возможно, — жизнерадостно ответила сестра и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Лицо Уильяма сделалось угрюмым, когда он принялся раздеваться. Ему надоело приходить в этот кабинет и сидеть почти голым на кушетке, чувствуя, как руки постепенно покрываются гусиной кожей от прохладного кондиционируемого воздуха. Ему надоело чувствовать слабость и постоянные головокружения, надоело задыхаться, пройдя всего лишь два пролета по лестнице до своих комнат дома. Ему надоело чувствовать, как болезненно дергаются волоски на груди каждый раз, когда к его телу прилеплялись — а потом отлеплялись — присоски от аппарата ЭКГ.

А больше всего ему надоело находиться под постоянным наблюдением и обследованием, словно он какой-то ходячий объект для научных экспериментов. Пульс, давление, температура, тоны сердца — перечень казался бесконечным. С момента его выписки из больницы прошел почти месяц, но частые визиты к доктору Розмонт в сочетании с ежедневным измерением температуры и давления под бдительным присмотром миссис Рейнольдс заставляли его по-прежнему ощущать себя беспомощно зажатым в цепких лапах современной медицины.

Уильяму также страшно надоело находиться и под наблюдением несколько иного рода. Дома он постоянно чувствовал себя под неусыпным надзором. Миссис Рейнольдс тщательно отслеживала каждый его шаг — что он ел, сколько спал, принял ли лекарство, и даже пользовался ли он лестницей или лифтом. И не только миссис Рейнольдс преуспевала в этом. Бабушка тоже начала проявлять повышенный интерес к тому, как он проводит время, да и Джорджи стала заходить к нему в гостиную гораздо чаще, чем раньше. Соня вела себя более деликатно, но он до боли ясно видел, каким пристально-внимательным делался её взгляд каждый раз, когда она смотрела в его сторону. И даже Ричард принимал во всем этом посильное участие, каждый раз изобретая малоубедительные предлоги, чтобы заскакивать к ним по нескольку раз на дню и заводить с ним непринужденные беседы, которые так или иначе крутились вокруг темы его здоровья.

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказал Уильям.

Вошла доктор Розмонт в своем обычном белом халате, накинутом поверх красного платья.

— Добрый день, Уильям. Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Я бы чувствовал себя гораздо лучше, если бы вы не заставляли меня каждый раз раздеваться и сидеть тут почти голышом, замерзая до смерти, — проворчал Уильям.

— Ну, а как же ещё мне заполучить твои сексуальные фото, чтобы потом продавать их желтой прессе? Кстати, улыбнись в камеру — она спрятана вот в этой стене.

— Я так и знал, — фыркнул Уильям. — Собираете деньги на поступление сына в медицинский?

— Я рада, что ты меня понял, — парировала она с широкой ухмылкой. — Нет, серьёзно, как ты себя чувствуешь? Есть какое-то улучшение?

— Да нет, если честно. Я до сих пор чувствую слабость и частые головокружения.

— Все еще задыхаешься временами?

— Да. Но моя самая большая проблема в том, что я очень быстро устаю.

— Ты принимаешь тот витаминный комплекс, который я рекомендовала?

— Да.

— Ни в коем случае не прекращай его пить. Препарат, который ты принимаешь, может уменьшать количество необходимых минералов в организме, и их нужно восполнять. Ты продолжаешь физические занятия?

— Да, занимаюсь ходьбой каждый день.

Осматривая его, доктор Розмонт продолжала задавать вопросы. Наконец осмотр был завершён. Она просмотрела его карту и нахмурилась.

Уильям, сочтя её молчание плохим знаком, спросил:

— А не можем ли мы прекратить приём этого препарата и вернуться к прежнему лекарству, чтобы избежать всех этих побочных эффектов?

Доктор Розмонт покачала головой.

— Нет, не можем. Твое давление опять подскочило. Нам придется перейти на ещё более сильный препарат.

— Значит, побочные эффекты только усилятся. — Замечательно. Как раз то, что мне нужно.

— Не обязательно. В любом случае, большая часть этих симптомов — следствие ГЛЖ, а вовсе не препарата. Ты серьёзно повредил свое сердце, Уильям, и, пока нам не удастся стабилизировать давление, тебе не станет лучше.

— Почему у меня давление до сих пор такое высокое? Разве ему уже не пора было снизиться?

— В обычном случае, да. Но у некоторых пациентов, страдающих сужением аорты, высокое давление может сохраняться даже после того, как само сжатие устраняется. Очевидно, ты из их числа.

— Так же было и после той операции, которую я перенес в детстве. — Уильям принимал лёгкие препараты от давления с трёхлетнего возраста.

— Да, хотя теперь твое состояние куда как серьёзнее. Я разочарована тем, что давление опять подскочило. На прошлой неделе оно понизилось почти до нормального уровня. Ты ведь не прекращал пить лекарство, я надеюсь?

— Конечно нет. Кроме того, даже если бы я и не принимал его добровольно, миссис Рейнольдс запихнула бы его в меня силой. Послушайте, нам нужно решить, как побыстрее привести меня в норму. У меня скоро начинается концертный сезон, и мне нужны силы для того, чтобы выступать на том уровне, который от меня ждет публика.

— Я так поняла, что в прошлые выходные ты все-таки поехал в Вашингтон, вопреки моему совету.

— Да. — Уильям настоял на том, чтобы не отменять сольный концерт в Центре Кеннеди в прошлые выходные, и его решение не поколебали ни возражения доктора Розмонт, ни сопротивление всех членов его семьи. Он аппелировал к тому, что Вашингтон находится недалеко, это всего лишь недолгое путешествие на поезде, которое не потребует от него больших усилий.

— Ну, и как прошел концерт?

— Нормально, — ответил Уильям, опустив глаза в пол.

— Неужели?

— Ну, это не было моим лучшим выступлением, конечно, но я сыграл достаточно прилично.

— Уильям, я читала отзывы в прессе.

Он поморщился. Критики не поскупились на такие определения его исполнения, как летаргическое и безжизненное. Один из критиков написал, что если его техника была, как всегда, безупречна, то магнетическая энергия, которой обычно бывала проникнута его музыка, на сей раз блистала своим отсутствием.

— И сегодня утром, перед твоим приходом сюда, мне звонила твоя экономка.

Это был уже не первый раз, когда миссис Рейнольдс докладывала доктору Розмонт о состоянии его здоровья. Уильям стиснул челюсти.

— Она не должна больше этого делать. Это совершенно неуместно.

— Я понимаю, что тебя это раздражает, но я также могу понять, почему она это делает. Когда прошлой весной у тебя начались проблемы со здоровьем, ты скрывал от всех свое состояние и никому не признавался в том, насколько плохо себя чувствовал. Так что теперь не вини домашних, что они больше не доверяют тебе в том, что касается твоего здоровья. Ведь они волнуются за тебя, и я тоже.

Уильям почувствовал, как краска заливает ему лицо. Он не привык к тому, чтобы с ним обращались, как с непослушным ребенком, и это было очень унизительно.

— Как бы там ни было, — продолжала доктор Розмонт, — миссис Рейнольдс позвонила, чтобы сообщить мне, насколько ты был вымотан и обессилен, когда приехал домой.

— Ну хорошо, я признаю — эта поездка меня сильно утомила. Именно поэтому нам нужно сделать что-то, чтобы побыстрее вернуть мне форму. У меня кое-что запланировано и на август, но с первых чисел сентября у меня начинается совсем плотный график поездок и выступлений, и он продлится вплоть до середины декабря. Мне необходимо вернуться к работе.

— Ты даже и близко еще к этому не готов. Разве прошедшие выходные тебе это не доказали? Я полагаю, нам надо подумать о более продолжительном отдыхе.

— Насколько продолжительном?

— По меньшей мере, на несколько месяцев.

— Это невозможно.

Доктор Розмонт повысила голос, и выражение её лица сделалось суровым:

— В эти выходные ты вернулся совершенно измотанным — а ведь это был всего лишь недолгий переезд на поезде и единственный концерт. Может быть, именно поэтому у тебя вновь и подскочило давление — поездка была тебе явно не по силам. И как ты собираешься выдерживать более типичные для себя выходные — когда тебе приходится лететь куда-то на несколько дней, давать три или четыре концерта подряд, а потом ещё, возможно, посещать приёмы и тусоваться?

— Но я не могу отменять выступления на месяцы вперед. — Уильям хотел сказать гораздо больше, но просто не мог найти слов. Одна мысль об этой перспективе приводила его в ужас.

— Ты можешь и должен, — сказала она жёстко, делая ударение на каждом слове. — Ты обещал мне месяц назад, что здоровье станет твоим главным приоритетом. Слова ничего не стоят — докажи это.

Уильям не знал, что сказать. У него было ощущение, что сбывается его самый страшный ночной кошмар.

— Похоже, ты думаешь, что я могу взмахнуть волшебной палочкой, и ты сразу поправишься, — продолжала она, — но это, увы, не так. Однако, если ты возьмешь отпуск на несколько месяцев и действительно хорошенько позаботишься о себе, возможно, мы встанем на путь, ведущий к уверенному выздоровлению.

— Но вы не понимаете, — произнёс Уильям, наконец обретя способность говорить. — Все эти отмены пагубно скажутся на моей репутации. Люди начнут думать, что я какой-то слабак, на которого нельзя положиться и который отменяет выступления только из-за того, что чувствует некоторую усталость.

— Если ты сейчас не возьмешь тайм-аут, то и через год можешь остаться в том же состоянии. Неужели будет лучше, если ты заработаешь себе репутацию музыканта, дающего бесцветные, блёклые концерты, ибо вся твоя энергия будет уходить только на то, чтобы с трудом перетаскивать себя из одного города в другой?

— Но… — Уильям пробежал рукой по волосам, чувствуя, как его охватывает паника, и лихорадочно пытаясь найти какой-то компромисс. — Пожалуй, я мог бы отдохнуть еще несколько недель, если вы действительно считаете, что это необходимо. Мне бы очень не хотелось отменять августовские концерты, но, возможно, это не совсем немыслимо.

— Ну, это уже что-то.

— Но в сентябре у меня заняты каждые выходные, в основном это гала-концерты в честь открытия сезона, и я просто никак не смогу отменить их.

— Тебе не хватит месяца для того, чтобы начать восстанавливаться. Тебе нужен полноценный отдых, регулярный режим сна и физических упражнений, здоровая диета и постоянное наблюдение за состоянием сердечно-сосудистой системы. Эти условия просто невозможно будет соблюдать, если ты будешь безостановочно порхать по всему свету.

Уильям понял, что его загнали в угол. Ему была ненавистна мысль о том, чтобы отменять свои концерты на месяцы вперед, но его не слишком удачное выступление в Вашингтоне было невероятно унизительным опытом, и его уверенность была поколеблена. Он выпрямился в кресле, расправив плечи.

— Хорошо, я обсужу этот вопрос с Ричардом и Соней. Это всё, что я пока могу обещать. Как долго, вы полагаете, должен продлиться этот перерыв в выступлениях?

— В идеале, шесть месяцев.

— Об этом не может быть и речи.

— Ну хорошо, давай начнем с трёх месяцев. Это значит, что тебе нужно будет отменить все свои концерты и гастроли до конца октября. Затем мы заново оценим ситуацию. Если к тому времени ты будешь чувствовать себя хорошо, то в ноябре сможешь потихоньку возобновлять выступления, и постепенно — но только постепенно — вернешься к прежнему графику.

— Вы абсолютно уверены, что это необходимо?

— Если мы этого не сделаем, боюсь, что в один прекрасный день тебя хватит сердечный удар — прямо где-нибудь в самолёте, и к тому времени, когда он приземлится, тебя уже поздно будет спасать. С такой историей сердечных приступов, как в твоём роду, это далеко не самый нереальный сценарий.

Это напоминание стало последней каплей, и Уильям сдался.

— Хорошо. Как я уже сказал, я поговорю с Ричардом и Соней. А сейчас выпишите мне, пожалуйста, этот новый рецепт, чтобы я мог поскорее выбраться отсюда.

— Даже двух мнений быть не может. Сейчас речь идет о твоём здоровье — и, возможно, даже о твоей жизни. Все твои концерты вместе взятые не имеют абсолютно никакого значения в сравнении с этим.

Уильям перевел взгляд с Ричарда, который только что произнес эти слова, на Соню. Она кивнула:

— Ричард прав.

Мысль о том, чтобы отменить три месяца выступлений, всё ещё приводила Уильяма в ужас. В дополнение к другим кошмарным аспектам его положения, о факте болезни уже упомянули в «Нью-Йорк Таймс», а также в ряде бостонских газет после того, как Уильям пропустил выступление на фестивале в Тэнглвуде, когда попал в больницу. И он понимал, что основная волна публикаций на эту тему будет ещё впереди.

— Должны ли мы непременно объяснять причины? Нельзя ли просто сказать, что я переутомился и мне нужен отдых? — жалобно спросил он.

— Ни в коем случае, — ответил Ричард. — Если мы это так сформулируем, все решат, что ты пристрастился либо к бутылке, либо к наркоте. Люди почему-то всегда предполагают, что «переутомление» — это всего лишь некий эвфемизм для лечения от какой-нибудь зависимости. И, кроме того, что страшного в том, чтобы просто сказать людям правду?

— Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос, — сказала Соня. — Уильям тревожится о разглашении фактов, касающихся его частной жизни.

— Но в заболевании сердца нет абсолютно ничего постыдного.

— Это не имеет значения. Он не хочет, чтобы публика в музыкальном мире сплетничала о его здоровье.

— Послушайте, может, я вам вообще тут не нужен для этого разговора? — спросил Уильям, и еле заметная тень улыбки скользнула по его лицу. — Может, мне уйти? Вы и без меня, я смотрю, прекрасно обходитесь.

— Прошу прощения, босс, — ухмыльнулась Соня. — У меня не было намерения озвучивать за тебя твои мысли. Но ведь я была права, не так ли?

Уильям кивнул.

— И я особенно не хочу, чтобы достоянием гласности стала история с операцией, которую я перенес в детстве. Так и вижу заголовки: «Юное дарование преодолело смертельную болезнь, чтобы сделаться музыкальной легендой». — Его передёрнуло.

— Значит, мы исключаем любое упоминание о врождённой сердечной патологии и говорим лишь непосредственно о том, что случилось в прошлом месяце, — сказал Ричард. — Никаких проблем. Это мы до сих пор и делали. И нам не нужно особо углубляться в детали.

— Хорошо, — произнёс Уильям. — Чем меньше мы им скажем, тем лучше.

— Ну что ж, значит, мы с Соней должны начать работать над отменой всего, что у нас запланировано до конца октября? — Ричард приподнял брови и взглянул на Уильяма, ожидая окончательного подтверждения.

Решение больше нельзя было оттягивать. Уильям на секунду прикрыл глаза, отчаянно желая открыть их и обнаружить, что сейчас еще только середина апреля и он может заново прожить эти последние несколько месяцев и исправить все ошибки, которые совершил. Я бы обратился к доктору прежде, чем дело зашло так далеко. И на этот раз я бы ни за что так не испортил всё с Элизабет.

Временами он тосковал по ней так сильно, что ощущал это как физическую боль во всем теле. И сейчас, когда надо было принимать это тяжелое решение, наступил именно такой момент. Насколько мне было бы легче, если бы она была сейчас со мною рядом и помогла мне всё это пережить.

Но этому не суждено было сбыться, а Ричард и Соня ждали его указаний.

— Да, — тихо произнёс Уильям. — Отмените их и принесите мои глубочайшие извинения за доставленные неудобства. И предложите перенести все эти выступления на следующий сезон, и за более низкие суммы гонораров, если вы сочтете это уместным.

Он поднялся, внезапно ощутив, как на него наваливается невероятная усталость.

— Если я вам понадоблюсь, я буду в своей гостиной. Мне нужно немного отдохнуть.

Ричард слегка помедлил перед дверью, прислушиваясь к музыке, доносившейся из стереосистемы в гостиной Уильяма, и покачал головой. Они были правы — он слушает грустные баллады Фрэнка Синатры. Бедолага явно в плохой форме. Звякнув бутылкой и бокалами в руках, он постучал в дверь.

После продолжительной паузы музыка стихла и дверь отворилась. Ричард видел своего кузена почти каждый день, но сейчас взглянул на него по-новому, свежим взглядом. Прошло более двух недель с того момента, как Уильям согласился на трёхмесячный простой, и это недолгое время успело наложить суровый отпечаток на его черты. Он выглядел бледным и истощённым, а в глазах появилось пустое и какое-то загнанное выражение. Хорошо, что женщины всё-таки заставили меня это сделать. Он тает прямо у нас на глазах.

— Приветик, Уилл, — сказал он фальшиво-бодрым тоном. — Миссис Эр сказала, что ты здесь, у себя.

— Что тебе нужно, Ричард?

Ричард кивнул головой на бутылку со скотчем и два бокала, которые держал в руках.

— Подумал, что, может быть, тебе не помешает немного взбодриться в приятной компании.

Уильям посторонился с бесстрастным выражением лица, пропуская Ричарда в комнату. В гостиной горела только маленькая лампа, стоявшая рядом с кожаным креслом Уильяма; единственным дополнением к этому тусклому источнику света служил слабый отблеск уличных фонарей, чуть пробивающийся сквозь занавешенные окна.

Ричард поставил бутылку со скотчем и бокалы на ближайший столик, отодвинув в сторону лежавшую на нем стопку книг, и налил каждому по бокалу. Уильям взял свою порцию скотча и опустился в любимое кресло.

— А ты получил на это санкцию миссис Рейнольдс? — спросил он, подняв бокал к лампе и изучая содержимое. — Я уверен, что обязательно найдется какая-нибудь причина, по которой мне не положено его пить. — В его голосе звучал неприкрытый сарказм.

— Мы ей ничего не скажем. Это патентованное средство доктора Ричарда «от всего, что вас беспокоит». — Ричард уселся напротив кузена.

Уильям пригубил виски.

— Неплохо.

— Неплохо?? И это всё, что ты можешь сказать? Это редчайший марочный Макаллан, 50-летней выдержки, бутилированный в 1987 году, и я даже не хочу тебе говорить, сколько я заплатил за него на аукционе. — Ричард благоговейно поднёс к губам свой бокал.

— Извини. У меня не было намерения его недооценивать.

— Да уж, хоть ты и фанат всякой бабской ерунды, вроде Шардоннэ или Мерло, это ещё не значит, что ты не в состоянии оценить настоящую мужскую выпивку.

Уильям фыркнул, но воздержался от дальнейших комментариев. Кузены молча потягивали скотч, глядя на пустой камин, пока тишина в комнате не сделалась совсем напряжённой.

— Ну, и как твои дела? — спросил Ричард, чувствуя, что нужно что-то сказать.

Уильям пожал плечами:

— Практически так же, как и вчера, когда ты тоже спрашивал меня об этом.

— Я имею в виду, в более широком смысле слова. Находиться постоянно дома для тебя, должно быть, непривычно и тяжело. Как ты справляешься?

— У меня все нормально.

Ричард вздохнул. Это будет нелегко, хотя другого он и не ожидал. Он окинул взглядом Уильяма, который сидел, ссутулившись, подавшись вперед, и мрачно разглядывал свой бокал.

— Чёрт возьми, Уилл, ничего у тебя не нормально, и это всем очевидно. Ты что, полагаешь, что мы слепы и ничего не видим?

— Я полагаю, что всем надо заниматься своими делами и не совать нос в чужие. Или что, я вызваю слишком большое неудобство тем, что все время путаюсь у вас под ногами?

— Речь совсем не об этом, и ты это знаешь.

— Или вызывает возражения то, как я провожу время? Я изо всех сил стараюсь, чтобы от меня была хоть какая-то минимальная польза.

— Ты делаешь гораздо больше, чем это. — Ричард был и в самом деле впечатлен теми проектами, которыми Уильям занялся, чтобы заполнить время, появившееся в результате этого вынужденного отпуска. На следующей неделе он должен был проводить мастер-класс в Джуллиарде; кроме того, он занялся организацией специальной стипендиальной программы для молодых композиторов при Фонде Искусств Дарси, не говоря уже о том, что он каждый день проводил долгие часы за роялем, неустанно пополняя свой и без того широкий репертуар за счёт новых произведений в самых различных жанрах. Но всё это он делал как-то механически, апатично и вяло, словно его тело совершало необходимые движения, в то время как мысли и сердце взяли собственный отпуск и находились где-то очень далеко.

— Ну и в чем тогда проблема? — резко произнес Уильям. — Тебя послала миссис Рейнольдс, потому что я не доел овощи за обедом? Или Ба всё ещё переживает, что я вчера вечером слишком устал, чтобы пойти на ужин к Трамбуллам? А может, Джорджи до сих пор в панике, потому что сегодня утром я вернулся с прогулки на десять минут позже обычного?

Ого-го. Похоже, дело обстоит еще хуже, чем я думал.

— Ну хорошо, я признаюсь, что они попросили меня подняться сюда и поговорить с тобой. Но они были правы. В последнее время ты сам не свой.

— Я сам не свой, — повторил Уильям с нескрываемой горечью в голосе. — И, разумеется, никому из вас не приходит в голову ни одно возможное объяснение.

— Конечно, приходит. И мы хотим помочь тебе — всем, чем только можем.

— Ну и что, ты пришел сказать мне, чтобы я взбодрился и держался, как стойкий оловянный солдатик? Полагаю, я и так уже это делаю, ну или, во всяком случае, стараюсь держаться по мере сил. Но, Ричард, у меня ведь отнята вся моя жизнь.

— Что ты имеешь в виду? — Ричард никогда ещё не видел Уильяма таким, даже после смерти матери.

— Для начала, я бесполезен — пианист, который не может давать концертов.

— Да ладно, это же просто временно. Как только тебе станет лучше, ты вернешься к прежнему стилю жизни.

— Ты имеешь в виду, если мне станет лучше. — Уильям сделал большой глоток скотча.

— Эй, послушай-ка, это надо пить медленно. Прояви хоть какое-то уважение к возрасту напитка.

— Прости, ты абсолютно прав. Ты сказал, что его выдерживали 50 лет? Это впечатляет. Я, возможно, столько не проживу.

— О чём ты говоришь?

— Я завтра же могу свалиться замертво от сердечного приступа.

Ричарду не нравилось направление, которое принимал разговор.

— Это слишком пессимистично. Не говоря уж о том, что любой из нас может завтра умереть. Никто от этого не застрахован.

— Но для большинства людей это всего лишь некая абстракная возможность, вроде внезапного удара молнии или попадания под автобус. А для меня это самая реальная перспектива. Вроде бомбы, которая тикает у меня в груди.

— Я думал, что тебе стало лучше, ведь твое давление, наконец, начало снижаться.

Уильям пожал плечами.

— Это так, но, возможно, это не меняет сути дела. Ты прекрасно знаешь, так же, как и я, что мужчины в нашей семье никогда не доживали до преклонных лет. Мой отец, наш дед и прадед, и один из наших двоюродных дедов… Все они умерли от сердечных приступов в возрасте сорока с небольшим или даже ранее.

— Если ты пытаешься убедить меня обновить завещание, то у тебя это неплохо получается. Но давай попробуем взглянуть на вещи более оптимистично. Возможно, это даже хорошо, что эти проблемы обнаружились у тебя сейчас. Ведь ни дядя Эдмунд, ни дедушка даже не знали о том, что у них было больное сердце. А ты, по крайней мере, предупреждён об этом, и ты получаешь соответствующее лечение. И это, безусловно, даёт тебе большое преимущество.

— Возможно.

— В то же время, у тебя, действительно, возник перерыв в исполнительской карьере. Но ты, тем не менее, совершаешь сейчас много очень важных и полезных дел и вещей, которыми можешь гордиться. Ты просто не в состоянии какое-то время путешествовать, вот и всё.

— Это верно. Я как пленник в собственном доме. — Уильям с силой опустил бокал на столик и принялся теребить невидимые нитки на манжете рубашки.

В этом пункте Ричард определенно мог посочувствовать кузену.

— Да уж, они довольно пристально за тобой приглядывают, не так ли?

Голова Уильяма откинулась на спинку кресла, и он уставился в потолок.

— Как я ем, что я пью, куда иду, что делаю… ничто не обходится без тщательного надзора и соответствующих комментариев.

— Сочувствую, Уилл. Если бы у меня была собственная квартира, я бы пригласил тебя пожить, но, думаю, у нас тебе будет не лучше, поскольку там ты попадешь под присмотр моей матушки.

— Спасибо. Я понимаю.

Ричард заново наполнил бокалы, и они вновь замолчали. На сей раз первым заговорил Уильям:

— Послушай, я знаю, что в последнее время со мной, должно быть, нелегко общаться. Или, пожалуй, следует сказать, что со мной стало общаться ещё труднее, чем обычно. Но за последние пару месяцев я потерял почти всё, что имело для меня значение в этой жизни.

— Это звучит как-то слишком уж мрачно. Ты всё потерял?

— Я сказал «почти всё».

— Потому что… ох, блин, ты заставляешь меня пускаться в сантименты, дружище. Ты ведь знаешь, что вокруг тебя много людей, которым ты по-настоящему дорог, правда?

— Да. И я знаю, что мне повезло, что вы все до сих пор еще не перестали верить в меня.

— Конечно, мы не перестали верить в тебя, старик. И никогда не перестанем. Все женщины в этом доме убеждены, что на тебе свет клином сошёлся. Поэтому они и достают тебя своим вниманием — они просто пытаются помочь тебе изо всех сил — так, как могут.

— Я знаю, — вздохнул Уильям.

— А что до меня — чёрт, я не шутил, когда предупреждал, что сейчас последуют сантименты… Когда мы с мамой и отцом только переехали в Нью-Йорк, ты был скорее помехой — так, надоедливый младший братец. Но я со временем как-то привык к тому, что ты рядом. Ты ведь это знаешь, да?

Уильям слабо улыбнулся и кивнул:

— Ты всегда был мне хорошим другом, Ричард.

— Ну и ладно, стало быть, закончили с этой сентиментальной дребеденью. Скажи-ка мне лучше, что ты ещё такого потерял, если не считать нескольких месяцев без оваций публики?

Уильям со вздохом отвёл глаза в сторону.

— Это неважно.

— А мне кажется, что важно.

— Оставим это, Ричард.

— Я слышал песню, которая играла у тебя, когда я постучал. «Только одинокие» в исполнении Синатры.*

— Я просто слушаю любимые мамины альбомы. Не ищи в этом скрытого смысла.

Подозрения Ричарда, которые он обсуждал до этого с Соней, только укрепились при виде внезапной защитной реакции кузена. Он решил сделать ещё одну осторожную попытку.

— Как там поживает Элизабет? Она довольна тем, что снова вернулась домой, в район Залива?

— Я не знаю. Я не разговаривал с ней с тех пор, как она уехала.

— Я удивлён. Мне казалось, у вас с ней дела шли на лад, пока она была здесь.

— Тем не менее мы больше не общаемся. И я хотел бы сменить тему. — Тон Уильяма не оставлял сомнений в том, что все дальнейшие попытки будут бесполезны.

Ричард решил попозже ещё раз вернуться к этому диалогу и поразмыслить над услышанным.

— Ну ладно, как скажешь. А о чём бы ты хотел поговорить?

— Ты не мог бы поискать для меня возможности для выступлений где-нибудь здесь, в городе? Скажем, начиная с сентября? Какие-нибудь негромкие, скромные мероприятия, без стресса. Я просто с ума схожу, запертый в этом доме.

— Я с удовольствием поищу такие варианты — хотя, ты знаешь, есть ведь и другой выход.

— Какой?

— Почему бы нам не уехать на какое-то время в Пемберли? Поскольку ты временно не у дел, то и я, стало быть, относительно свободен. И, если помнишь, я преследую личную цель — я ведь обещал, что заставлю тебя там с кем-нибудь трахнуться.

— Я не могу.

— Чего не можешь?

— Трахаться. В настоящее время мне нельзя заниматься сексом. Доктор запретил.

— Ох, Боже мой. Неудивительно, что ты в такой депрессии.

Уильям с невольной усмешкой поставил свой бокал на столик.

— Ты-то уж никогда бы не выдержал подобного запрета, правда?

— Да ни за что в жизни. Возможно, меня нашли бы поутру, холодного и бездыханного, но при этом я был бы счастливейшим трупом, которого кому-либо доводилось видеть.

Уильям хихикнул.

— Угу, так и вижу газетные заголовки: «Печально известный нью-йоркский плейбой погиб при исполнении. Обвиняются две блондинки».

Ричард от души рассмеялся. Приятно было видеть, что Уильям потихоньку расслабляется. Очевидно, ему просто нужно было с кем-то поговорить.

— Ну и как долго эта твоя садистка-доктор собирается выдерживать такие драконовские меры?

Уильям пожал плечами, и Ричард увидел, как выражение его лица снова сделалось серьёзным и печальным.

— Предполагалось, что мне нужно будет воздерживаться до тех пор, пока не нормализуется давление — а это, в общем, уже произошло. Я просто как-то даже об этом и не спрашивал. Какое это имеет значение — в любом случае, у меня тут под дверью спальни очередь не выстраивается.

— Ну, если у тебя есть настрой и доктор считает, что тебе уже можно, то ты ведь знаешь, что я могу найти…

— Спасибо, но — нет.

— Да уж, я так и знал, что ты это скажешь. Ну так всё же, по поводу Пемберли. Давай махнём туда на несколько недель. А если уж докторша так настаивает, чтобы ты носил пояс невинности, то я, так уж и быть, пойду на гигантские жертвы и возьму на себя обязательства трахаться за нас обоих.

Уильям начал было тихонько посмеиваться, но потом Ричард вновь увидел, как оживление сбегает с его лица.

— Я совсем забыл. Мне сейчас нельзя ехать в Пемберли. Доктор требует, чтобы я находился — как она выразилась — «в непосредственной близости от крупных медицинских центров».

Ричард поморщился:

— Прости, я об этом не подумал. Я не хотел поднимать неприятную тему. — Он помолчал мгновение, а потом его словно осенило: — Ну, а почему бы тебе тогда не уехать куда-нибудь ещё? Мне и в самом деле кажется, что тебе лучше будет на какое-то время вырваться отсюда.

— Хотел бы я вырваться, но доктор Розмонт говорит, что я должен находиться «под постоянным наблюдением».

— Да, но ведь твоей докторше не обязательно наблюдать тебя самой, правда? Разве она не может тебя к кому-нибудь направить? Я не говорю о том, чтобы уехать на неделю. Я имею в виду более долгий период — на месяц или даже больше.

— Не знаю. Я об этом не задумывался.

— Почему бы тебе не съездить на какое-то время в Лос-Анджелес? Ты бы мог проводить там время с Чарльзом Бингли.

В глазах у Уильяма зажегся огонёк живого интереса, который не появлялся в них уже много недель.

— А что, это может быть хорошая идея. Я в любом случае очень хотел бы повидаться с Чарльзом — он пытался выбраться сюда ещё раз, но отец слишком загрузил его работой.

— Ну да. А Калифорния — как раз самое подходящее место для серьезного отдыха и расслабона. Арендуй себе какую-нибудь крутейшую спортивную тачку и гоняй по автострадам. Валяйся на пляже и работай над своим загаром. А пока загораешь, подцепи себе какую-нибудь блондиночку в крошечном бикини и… ну, в общем, идею ты уловил.

— А над стипендиальной программой я могу работать и оттуда. Все равно это в основном телефонные звонки.

— Ну вот, видишь — тем более! Серьёзно, Уилл, тебе так и нужно поступить.

Уильям кивнул. Теперь он сидел в кресле выпрямившись, и его поникшие плечи вновь расправились.

— Я завтра же поговорю с доктором Розмонт и, если она даст добро, позвоню Чарльзу.

— Но, конечно, будь готов к тому, что твой маленький здешний гарем эту идею не поддержит.

— Мне всё равно. Я просто сойду с ума, если мне придется оставаться здесь до конца октября.

— Ну, чего бы мне это ни стоило, я помогу тебе справиться с их сопротивлением. И я скажу им, что это была моя идея. Может быть, тогда их гнев обратится на меня, а не на тебя.

— Спасибо. Я благодарен тебе за помощь.

Ричард встал.

— Мне пора бежать — у меня сегодня позднее свидание. Эй, послушай, она наверняка может прихватить с собой подружку, которая помогла бы тебе нарушить кое-какие запреты твоей докторши. Тебе не помешало бы уже сейчас начать разминаться перед встречей с горячими калифорнийскими сёрфингисточками. Почему бы тебе сегодня не составить мне компанию?

Уильям покачал головой.

— Спасибо, но завтра у меня очень напряжённый день, и я собирался сегодня лечь пораньше. Но тебе я желаю приятно развлечься.

— О, об этом можешь не бепокоиться, уж я-то своего не упущу. Эй, а как насчет того, чтобы завтра поужинать где-нибудь вместе? Ты сможешь есть всё, что захочешь, без бдительного ока твоей Кулинарной Полиции.

— Хотел бы я, — вздохнул Уильям. — Но разве ты забыл? Групповое показательное выступление здесь, в этом доме.

— Ох, Господи, ужин с Кэтрин де Бург, — простонал Ричард. — Я совсем про это забыл. Спасибо, что испортил мне вечер.

— Ты ведь не попытаешься сачкануть, правда?

— Я не осмелюсь, — ответил Ричард с грустной усмешкой. — Как только Ба узнает, что я подбиваю тебя уехать из города, у меня и так проблем хватит. Ладно, значит, увидимся завтра вечером.

Уильям встал с кресла.

— Спасибо, что заскочил проведать. И не забудь свой скотч. — Он потянулся за бутылкой.

Ричард отрицательно покачал головой, сделав рукой отстраняющий жест:

— Оставь её здесь. У меня есть предчувствие, что завтра вечером мы захотим её прикончить, аккурат после этого адского ужина.

Уильям стоял у окна своей гостиной, наблюдая за тем, как Ричард выходит из дома и садится в поджидавшее его такси. Калифорния. Побыть немного одному. Навестить Чарльза. Пора было сменить обстановку, и план Ричарда выглядел совсем даже неплохо. Ему нужно было только убедить доктора Розмонт передать наблюдение за ним какому-нибудь хорошему врачу в Лос-Анджелесе, а затем они с Соней могли бы начать планировать эту поездку.

От Уильяма, разумеется, ни на секунду не ускользнуло то обстоятельство, что Лос-Анджелес был всего лишь в пределах коротенького авиаперелета от Сан-Франциско. Была какая-то печальная ирония в том, что, если бы Чарльз помирился с Джейн, их связь помогла бы Уильяму вновь наладить контакт с Элизабет. Но, возможно, если я смогу найти какой-нибудь повод, чтобы регулярно ездить туда, ну, просто с визитами… Нет, нечего себя обнадёживать. Она не хочет меня видеть. И тот факт, что меня будет отделять от неё несколько сотен миль, а не несколько тысяч, этого не изменит. Но, если бы я смог увидеться с ней, возможно, она позволила бы мне хотя бы извиниться. Я бы мог хотя бы попытаться.

Он прошел в ванную комнату и начал свой вечерний туалет. Когда он вернулся обратно в спальню, его взгляд упал на орхидею, стоявшую на ночном столике. Орхидея Элизабет. Это было на самом деле не так — это был подарок от Кэролайн, — но в его сознании эта орхидея была неразрывно связана с Элизабет, настолько она была похожа на ту, которую он ей подарил. По этой причине она занимала почётное место в его спальне: она была последним, что он видел, засыпая каждый вечер, и первым, на что он смотрел, просыпаясь каждое утро.

Уильям лег в кровать, не сводя глаз с орхидеи. Спокойной ночи, Лиззи. Я люблю тебя.

Он выключил свет и, впервые за много недель, заснул быстро и спокойно.

------
* — “Only the Lonely” (С. Кан/Дж. Ван Хойзен). Исполнитель — Фрэнк Синатра, название альбома: Frank Sinatra Sings for Only the Lonely. Capitol Records, 1998. (Оригинальная запись 1958). Слова:

 

© 2006. Все права принадлежат автору