Нежданная песня

Глава 36

 

Предупреждение о содержании: Как уже намекалось в прошлых главах, несколько лет назад Элизабет пережила тяжелый, травматический опыт. В этой главе станут известны подробности той истории. Я и моя бета-группа постарались рассказать её со всей возможной деликатностью. Детали, которые здесь приводятся, в основном касаются не столько самого события, сколько состояния героини и тех эмоциональных последствий, которые этот опыт возымел. Если вы не хотите читать этот эпизод, вы сумеете понять, когда повествование приблизится к нему вплотную. Чтобы подойти к этой части повествования, потребовалась почти половина главы.

divider

Уильям скорее почувствовал, чем услышал, как Элизабет вошла в кухню. Он в этот момент заливал дымящийся кипяток в изящный фарфоровый заварной чайник. Она казалась маленькой и хрупкой в темно-синем верхе от его шелковой пижамы и в халате такого же цвета. Рукава пижамы были слишком длинными и скрывали даже кончики её пальцев, а край халата, который был скроен так, чтобы доходить хозяину до колен, практически прикрывал ей икры.

Проведя языком по губам, она улыбнулась ему слабой, вымученной улыбкой, нервно обводя глазами кухню. Он поставил чайник на стол и двинулся к ней, чтобы заключить в надежное, успокаивающее кольцо своих объятий, но она отступила назад, скрестив на груди руки.

Они уселись за небольшим стеклянным столиком прямо у входа на кухню, и он разлил в две чашки горячий ароматный напиток. Она поблагодарила его бледной, чуть заметной улыбкой и молча уставилась в свою чашку, крепко обхватив ее обеими руками, словно пытаясь согреться.

Уильям остро чувствовал свою беспомощность перед её болью, особенно потому, что сам её вызвал, хоть и нечаянно. Он хотел — нет, вернее, ему было необходимо — понять причину ее страданий, а затем сделать всё возможное и невозможное, чтобы снова вернуть прежний блеск её глазам. Если он также отчаянно желал и оправданий для себя, доказательств того, что она оттолкнула его — снова — по причинам, от него не зависящим, то он предпочитал сейчас не вдаваться особо в анализ этих не столь альтруистических мотивов.

Они начали потягивать чай, и периодическое позвякивание чашек о блюдца только подчеркивало окутавшую их тяжелую, гнетущую тишину. Даже низкое, чуть слышное гудение холодильника казалось сейчас неестественно громким. Наконец он почувствовал необходимость сказать что-нибудь — ну хоть что-нибудь, — чтобы попытаться её разговорить.

— Ты уже чувствуешь себя лучше?

Она кивнула, улыбнувшись ему натянутой, фальшивой улыбкой, которая тут же угасла.

— Ты разговаривал с Ричардом?

— Да. Он был с какой-то женщиной — должно быть, познакомился с ней за ужином или позже, в баре, — и сказал, что мог бы провести ночь у неё.

— А что ты ему сказал?

— Только то, что я бы предпочел, чтобы сегодня он дома не появлялся. Так что его не будет до утра, и нас никто не потревожит.

Элизабет снова кивнула, глядя в окно, на огни вечернего города.

Уильям поставил чашку на столик.

— Пожалуйста, расскажи мне, что случилось, cara. И, ради бога, поверь, что я причинил тебе боль или напугал тебя не нарочно — я меньше всего на свете этого хотел.

Наконец она выглянула буквально на миллиметр-другой из своей тихой раковины.

— Ты тут не при чем. Случилось нечто, что напомнило мне о… об одном очень плохом происшествии, которое я когда-то пережила. — Ее голос был глухим и нетвердым, без следа его привычной живости.

— О плохом происшествии?

— Да. — Опустив глаза, она снова принялась греть руки о чашку.

Уильям почувствовал, что она вновь от него ускользает. Он прикрыл её руку двумя ладонями, побудив её поднять голову и встретить его взгляд.

— Расскажи мне о нем.

Единственным ответом послужил её прерывистый вздох, вызвавший у него непреодолимое желание подхватить её со стула и усадить к себе на колени, окружив исцеляющим бальзамом своей любви. Но, памятуя о том, как она уклонилась от его объятий на кухне, он заставил себя оставаться на месте и ласково произнес:

— Я вижу, что тебе тяжело об этом говорить, но как еще я смогу быть уверенным, что больше не сделаю ничего такого, что напомнит тебе о прошлом?

Элизабет медленно кивнула:

— Ты прав. Я обязана дать тебе объяснения после того, как всё испортила этим вечером. Мне очень жаль — прости меня, Уильям.

— Тебе не нужно извиняться, cara, и ничего ты не испортила. Но мне очень нужно понять, что происходит.

Она пожала плечами чуть заметным жестом, который он едва не пропустил.

— Какую версию ты предпочитаешь выслушать — длинную или короткую?

— Возможно, я сумею лучше разобраться, если ты расскажешь мне длинную.

— Ну хорошо — значит, так. — Она сделала глубокий вдох и с решительным выражением лица отпустила чашку, которую до этого держала мертвой хваткой. — Его звали Майкл. Я тебе уже однажды называла это имя. Майкл Буллард — имя, которое я ожидала когда-нибудь увидеть «овеянным ореолом славы», если так можно выразиться.

— Где ты с ним познакомилась?

— В колледже, когда я только начала учиться на первом курсе. Но, чтобы действительно как следует объяснить, мне нужно начать с лета годом раньше.

— Разве ты тогда не была еще в Интерлокене?

— Верно. Тем летом я устроилась на работу официанткой в небольшом кафе, но одновременно занималась и на летних музыкальных курсах. И туда приехал ты, как и за год до того. — Она снова внимательно изучила содержимое своей чашки прежде, чем продолжить. — Я ходила на все твои выступления; я даже пару раз сказалась больной на работе, чтобы получить возможность потихоньку проскальзывать в аудиторию, где ты давал мастер-класс по музыкальным интерпретациям для фортепьяно. За время твоего пребывания я взяла у тебя автограф по меньшей мере раза три. — Она подняла на него глаза, и на её лице появилось страдальческое выражение. — И я поверить не могу, что делаю тебе все эти унизительные признания.

Он подался вперед и погладил её руку, лежащую на столе.

— Держу пари, ты была самой очаровательной из всех моих студенток-поклонниц.

Она хмыкнула, наградив его невеселой улыбкой.

— Я бы на твоем месте поостереглась заключать такое пари. Я не пользовалась особым успехом у ребят, во всяком случае, не до такой степени, чтобы с кем-то встречаться. То немногое, что я знала в этом плане, основывалось на моих наблюдениях за Шарли. Вот у нее всегда был как минимум один парень на привязи, хотя, как правило, она жонглировала одновременно двумя или тремя.

— Я не могу этого понять. Разумеется, она выглядит очень эффектно, и у нее есть свой стиль, но с тобой так замечательно быть вместе, и ты просто потрясающе красива.

— Признаюсь, меня довольно часто называли хорошенькой, но разве тебе не кажется, что «красива» — это явное преувеличение?

— Ни в малейшей степени, — ответил Уильям с тихой, но страстной убежденностью в голосе. — Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал, как изнутри, так и снаружи.

Элизабет улыбнулась ему, и её глаза заблестели от непролитых слёз:

— Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя такой.

— Вот и хорошо, потому что так оно и есть. А что касается всего остального — Шарлотта, конечно, умна и остроумна, но и ты тоже. И в тебе еще есть теплота и нежное, мягкое очарование, которого ей недостает. Я ничего не имею против Шарлотты, но уверяю тебя, что любой мужчина был бы только счастлив возможности быть с тобой.

— Между тем все свидетельствовало об обратном. Дело еще в том, что Шарлотта всегда умела легко и непринужденно флиртовать с парнями, и они ее замечали. А я не умела — поэтому на меня никто внимания и не обращал. Ну, и не только из-за этого — в юном возрасте я была кем-то вроде гадкого утенка и никогда не умела подать свою внешность в наиболее выгодном свете.

— Ты — гадкий утенок? Ни за что не поверю.

— Поверил бы, если бы увидел фотографии, на которых мне лет 9–10. Я это переросла где-то к старшим классам школы, но так и не научилась придавать большого значения тому, как выгляжу. Ну, во всяком случае, до недавнего времени. — Её застенчивая улыбка тронула его до самого сердца.

— Я хотел бы спросить кое о чем, но не знаю, как это лучше сделать, чтобы не смутить тебя.

Она пожала плечами.

— Не знаю, что может быть еще хуже того смущения, которое я уже пережила по собственной вине. Так что давай, спрашивай.

— Шестнадцатилетних юнцов, может, далеко не всегда привлекает в девушках внутренняя теплота, но они обычно весьма активно западают на… ну, на… — Он запнулся в поиске нужных слов. — На красивое тело — такое, как у тебя, соблазнительное и пышное в нужных местах. Я удивлен, что их это не… или это всё, эм-м-м, оформилось позднее? — Он скрипнул зубами. Вот уж деликатно выразился, ничего не скажешь.

Элизабет с шумом выдохнула через нос:

— Ты удивишься, когда поймешь, чего только могут скрыть ссутуленные плечи и блузки, которые велики размера на три.

— Но если ты хотела мужского внимания…

— Это привлекло бы ко мне внимание несколько другого рода. Некоторым девчонкам нравится, когда на них пялятся и разглядывают, а некоторые это даже поощряют. И, возможно, если бы я была постарше, когда это все началось… — Она прикусила губу. — Но я была «рано распустившимся цветком», по выражению моей матери, и мне были ненавистны оценивающие взгляды и поддразнивание мальчишек, которые раньше были моими друзьями. Вот только что, казалось, мы еще гоняли вместе в футбол или бейсбол, а тут вдруг они начали оттягивать лямки моего бюстгальтера, то и дело пытались заглянуть за ворот моей блузки… Все это в результате привело к тому, что я стала отчаянно комплексовать из-за своего тела.

Он тепло обласкал её взглядом.

— Я терпеть не могу, когда незнакомые люди начинают меня разглядывать, а то, что ты описываешь, — это еще хуже.

Она замолчала и поднесла чашку к губам, медленно отпивая чай. Уильям заставил себя спокойно сидеть на стуле и ждать.

— Ну, как бы то ни было, в старших классах я, конечно, встречалась кое с кем, но совсем немного — мне было гораздо комфортнее просто дружить с ребятами. И, как правило, все сводилось к тому, что я служила жилеткой для очередного «отставника» Шарли — такое ощущение, что у меня плечо постоянно было мокрым от их рыданий. В каком-то смысле это было неплохо — для многих из них я была кем-то вроде младшей сестренки. Не каждая девушка может похвастаться тем, что за ней приглядывает около дюжины старших братьев.

— Уверен, что они все до единого были тайно в тебя влюблены.

— Если и так, то они хорошо это скрывали. Да и в любом случае — возвращаясь к унизительным признаниям — всё равно никто из них и близко не мог подойти к той невероятно высокой планке, которую я держала в уме — к необыкновенно талантливому, тонко чувствующему и сногсшибательно великолепному Уильяму Дарси, стоящему на недосягаемом пьедестале, куда я его поместила.

Уильям почувствовал, как краска постепенно начинает заливать шею и подбирается к лицу, но воздержался от комментариев.

— В конце лета я отправилась в консерваторию Цинциннати. И прибыла туда, не имея ни малейшего представления, как мне держаться со студентами колледжа, главный интерес которых при общении со мной, казалось, заключался в том, чтобы представить, как бы я выглядела обнаженной.

Он поморщился. Не прошло и нескольких часов после его первой встречи с Элизабет, как он уже мысленно раздевал её.

— Что с тобой?

Он покачал головой:

— Я лучше промолчу.

По тому, как Элизабет приподняла бровь, он заподозрил, что она угадала ход его мыслей; впрочем, она ничего не сказала по этому поводу и продолжала свою историю:

— Постепенно я научилась как-то защищаться от этого, и эмоционально, и физически. К концу первого курса я, наверное, могла бы уже тренировать команду по борьбе. Постепенно мне всё это надоело и я практически перестала встречаться с парнями, за исключением нескольких воспитанных и вежливых молодых людей, которые не ожидали от меня ничего большего, чем прощальный поцелуй в щечку у дверей.

Уильям неловко поерзал на стуле, теребя пояс от халата. Она рисовала не очень-то привлекательный собирательный портрет мужчин — описание, которое слишком хорошо подходило под его собственное поведение, чтобы он мог чувствовать себя комфортно.

— Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что реагировала неоправданно резко, — сказала она, печально покачивая головой. — Если парень становился слишком настойчив в отношении секса, я немедленно и бесповоротно порывала с ним. Уверена, что некоторые из них согласились бы пойти на попятный и мы могли бы расслабиться и нормально общаться, если бы я спокойно и четко установила некоторые основные правила.

— Со мной это сработало. — Но улыбка облегчения превратилась в гримасу, когда Уильям переосмыслил этот пункт. — Ну, во всяком случае, до определенного момента.

— Так или иначе, мои отношения с парнями были, как правило, очень недолгими. Я искала кого-то, кого интересовала бы я вся, целиком, а не только поверхностные вещи.

Уильям прекрасно понимал, что она имела в виду. Женщины преследовали его из-за его денег, славы, внешности или сочетания этих трех факторов. Ему практически не доводилось встречаться с более глубоким интересом к себе. До недавнего времени. Волна любви охватила его, и он устремил теплый взгляд на Элизабет.

— Ну а причем тут Майкл?

— Я довольно долго добираюсь до главного, правда? Когда ты сказал, что предпочитаешь выслушать длинную версию, ты и не подозревал, на что подписываешься.

Он прикрыл её руку своею.

— Я не хотел тебя торопить. Рассказывай столько времени, сколько сочтешь нужным.

Она развернула свою ладонь в его руке и переплела их пальцы.

— За день до начала занятий, после лекции по профориентации, мы небольшой группой решили сходить в пиццерию. Мы вышли из аудитории, и первым, кого я увидела в коридоре, был высокий парень с темными вьющимися волосами, который сразу напомнил мне тебя. Это и был Майкл.

Глаза Уильяма сузились:

— Ты шутишь.

— Нет. — Элизабет сделала паузу, чтобы глотнуть чаю. — Он был почти твоего роста. Впрочем, верхняя часть его тела была гораздо более мускулистой, чем твоя, — он много качался и занимался тяжелой атлетикой.

Уильям нахмурился и ничего не ответил. Значит, теперь мне придется выдерживать сравнение с мистером Накачанные Бицепсы, ее первой любовью, который разбил ей сердце. Замечательно.

Должно быть, она прочла его мысли, потому что на её лице промелькнул намек на улыбку и она сжала его ладонь, все еще сплетенную с ее рукой:

— Я сказала это не для того, чтобы раскритиковать твою фигуру. Я считаю, что ты сложен просто замечательно.

— Да ладно, все в порядке, — сказал он с самоуничижительной усмешкой. — Я и сам знаю, что у меня нет выпирающих мускулов и рельефного брюшного пресса. А у Майкла, очевидно, все это имелось. — Чёрт бы его побрал.

Она пожала плечами:

— А зачем тебе их иметь, спрашивается? У тебя есть гораздо более важные занятия, чем качание железок. А мускулы Майкла были в основном для демонстрации. К тому же ты выглядишь гораздо сексуальнее, чем всё, на что он мог бы в самом лучшем случае надеяться.

Уильям откинулся назад на спинку стула, выпустив её руку, и криво усмехнулся, поднося к губам чашку с быстро остывающим чаем.

— Спасибо тебе за эти слова. Извини, что я позволил моим комплексам вмешаться и перебить тебя. Продолжай.

Она улыбнулась в ответ, хотя ее улыбка очень быстро угасла.

— Он не был и вполовину так красив, как ты, но все же он был довольно приятной наружности. У него были похожие черты — даже глаза были похожи на твои, хотя меня поразило скорее их выражение, чем форма или цвет. И я сразу же была заинтригована.

— А он тут же выделил тебя из стайки первокурсниц.

— Ничего подобного. Он посмотрел аккурат мимо меня, на высокую, гибкую блондинку, которая тоже была в нашей группе. Он тут же напросился с нами в пиццерию, и я практически не съела ни кусочка, потому что не могла отвести от него глаз. Но его радар меня не регистрировал.

— А тебе этого хотелось.

Элизабет вздохнула.

— Он был таким уверенным в себе, таким самонадеянным. Казалось, он знает всех и вся, везде задействован, во всем принимает участие. Весь последующий год, когда мы с ним сталкивались в кампусе, он мне неизменно подмигивал. Возможно, он меня и не узнавал, но я не могла о нем не думать и дорожила этими крохотными знаками внимания. А вскоре я обнаружила, что он был не только лучшим студентом на театральном отделении, но что у него был еще и потрясающий певческий голос. Он изливался из него абсолютно без усилий, словно теплый сладкий мёд, и для меня это стало последней каплей — я влюбилась. Или, по меньшей мере, была им безнадежно очарована.

Она сделала паузу, покачав головой, и поднесла чашку к губам прежде, чем продолжить:

— На факультете его явно считали «Тем, Кто Вероятнее Всего Принесет Честь и Славу Нашей Альма Матер» и давали ему массу возможностей проявить себя. Он был талантливым, красивым, харизматичным…

— Мистер Совершенство, — прокомментировал Уильям, чувствуя, что с каждой минутой ненавидит Майкла все сильнее.

Элизабет кивнула с сардонической усмешкой на лице.

— Самое печальное, что я делала абсолютно то же самое, что меня так обижало в отношении парней ко мне, — судила о нем на основании поверхностных признаков. Но я была далеко не одинока. Большинство моих подруг тоже вздыхали о нем, хотя подозреваю, что мой случай был самым тяжелым. К концу моего второго курса он наконец запомнил, как меня зовут, поскольку у нас проводились кое-какие совместные занятия, и теперь, когда он проходил мимо и подмигивал, иногда добавлял: «Привет, Элизабет». Когда это случилось в первый раз, я была настолько взволнована, что врезалась прямо в стену. — Она снова покачала головой. — Поверить не могу, до чего же глупой и наивной я тогда была.

— Ничего подобного. Ты была юной и невинной, и это была твоя первая любовь.

Она пожала плечами и налила себе еще одну чашку чая.

— Прежде чем делать выводы, подожди, пока не услышишь все остальное. Думаю, он знал, что мы его обожаем, и ему доставляла удовольствие наша реакция, когда он с нами флиртовал. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что в нем всегда была бездна самодовольства, и он, скорей всего, втайне просто смеялся над нами. Но я это вижу теперь, по прошествии лет. Тогда я этого совсем не замечала.

Элизабет замолчала и сделала несколько глотков из своей чашки; выражение ее лица сделалось мрачным и напряженным.

— С тобой все в порядке? — мягко спросил Уильям, пристально вглядываясь в неё.

Она кивнула и неохотно изогнула губы в слабой улыбке.

— Мы приближаемся к неприятной части.

Он придвинул свой стул поближе и погладил её по руке, обнадёженный тем, что она не отодвинулась от него.

Сделав глубокий вдох, она продолжила:

— Так все и продолжалось до весны моего третьего курса. Тогда я получила свою первую главную роль — в мюзикле «Парни и куколки».

— Ты играла эту девушку из Армии спасения? Как ее звали?

— Сестра Сара Браун. А Майклу дали роль Ская Мастерсона. Он был…

Уильям кивнул с глубокомысленным видом:

— Игроком.

— Я удивлена, что ты так хорошо знаешь эту вещь.

— Моя мама была большой поклонницей Фрэнка Синатры, а он играл в экранизации. Я видел этот фильм несколько раз.

— А-а. Ну, тогда ты знаешь, что в кино роль Ская Мастерсона играл Марлон Брандо, демонстрируя всем, что не умеет петь. Ну а Майкл умел, как я уже сказала. И еще как умел, Боже мой…

— Представляю, как это было для тебя волнительно, — получить возможность играть на сцене вместе с твоим кумиром.

— Не говоря уж о том, какой честью было вообще получить эту роль. Остальные главные роли исполняли старшекурсники. Это был заключительный, выпускной спектакль в году, так что для них это был последний шанс проявить себя перед тем, как отправиться обивать пороги на улицах Нью-Йорка или Лос-Анджелеса в поисках работы. Некоторые из старшекурсниц, кажется, обиделись, что эту роль дали именно мне, но я всегда подозревала, что меня взяли исключительно потому, что я как нельзя лучше подходила под этот типаж. У меня тогда был самый наивный и невинный вид, который только можно себе представить.

— И Майкл, наконец, заметил тебя?

Она кивнула.

— Как будто у него внутри какой-то выключатель щелкнул. Он вдруг сделался необычайно внимательным и очаровательным. На следующий день после того, как нас утвердили на эти роли, он пригласил меня на чашку кофе. И на следующий день тоже, и через день. А когда он попросил сходить с ним куда-нибудь в субботу вечером, я решила, что уже, должно быть, померла от счастья и нахожусь на небесах.

— Стало быть, к тому времени, когда начались репетиции, вы с ним уже встречались.

— Верно. Ну и, разумеется, когда пошли репетиции, мы стали видеться еще чаще. На ранних стадиях работы вообще зачастую были только он, я и режиссер — ну и, может, еще пара-тройка других актеров. И мы много работали вместе — и над нашими дуэтами, и над танцами из той части, где место действия переносится в Гавану. И всегда после совместных репетиций мы отправлялись куда-нибудь вдвоем, хотя бы просто покататься на машине.

— Полагаю, он тоже пытался приставать к тебе физически, как и другие парни до него?

— Поначалу нет — поначалу он ограничивался лишь поцелуями. Меня удивляло, почему он со мной, а не с одной из тех стройных высоких блондинок, которых он обычно предпочитал, но он как-то вечером сказал мне, что еще никогда не встречал такую девушку, как я… что я была удивительной и особенной. И в тот же вечер он решил пойти дальше, чем просто поцелуи, а я была настолько переполнена этими словами, что позволила ему… ну… обследовать руками кое-какие части моего тела.

Тон её голоса был горьким, полным самообвинения, и его сердце заныло от жалости и сострадания.

— Всё в порядке, — тихо произнес он. — Расскажи мне всё, пожалуйста.

Она вздохнула.

— Ты ведь уже догадываешься, к чему это идет, правда?

— Боюсь, что да. И, если я прав, то не могу тебе передать, как я его ненавижу.

— Да уж, это чувство мне знакомо, — сказала Элизабет, пожимая плечами с небрежной беззаботностью, которую, как догадывался Уильям, она совсем не испытывала. — После этого он начал подбавлять жару, используя весь тот арсенал аргументов, которым обычно пользуются парни, чтобы затащить девчонку в постель. Что для него это очень мучительно — возбуждаться, а потом не иметь возможности… ну, ты понимаешь. И что если бы он был мне действительно небезразличен, то я бы хотела его так же, как и он меня… или, по меньшей мере, хотела бы доставить ему удовольствие. И что он может быть вынужден отправиться куда-то еще в поисках того, в чем я ему отказываю.

— Сильный прессинг.

— И да, и нет. То есть я ведь понимала, что это по большей части просто слова. За исключением последнего аргумента — в это было как раз очень легко поверить, и представить себе со всеми душераздирающими подробностями, словно на большом экране. И все же я не поддавалась. Я знала, что пока не готова «пойти до конца» ни с кем, даже с Майклом. — Она остановилась и подняла голову, встретившись с ним глазами. — Ты уверен, что хочешь выслушать остальное?

Он поднялся из-за стола.

— Абсолютно уверен. Но давай лучше сперва перейдем в гостиную.

— Зачем?

— Затем, что мне хотелось бы сесть к тебе поближе, а это будет удобнее сделать, если мы расположимся на диване. Ну, если только ты не предпочитаешь остаться здесь, конечно. — Он изнывал от желания обнять её, но еще не успел забыть, как чуть раньше она всячески от него уклонялась.

Она медленно произнесла:

— В гостиную… ну что ж, наверное, это неплохая идея.

Уильям заглянул под крышку чайника и обнаружил, что он почти пустой.

— Заварить еще чаю?

— Да, если это не сложно.

Он пожал плечами:

— Разумеется, не сложно. Ты иди, устраивайся поудобнее; а я сейчас приду. — Унося чайник на кухню, он с болью отметил про себя, что на сей раз она не стала, как обычно, подшучивать над его способностями к кулинарному самообслуживанию.

divider

Несколько минут спустя Уильям медленно вошел в гостиную, неся в руках поднос, на котором стояли чайник и две чашки. Когда он приблизился к дивану, Элизабет взглянула на него с чуть заметной улыбкой:

— Ты сейчас выглядишь таким домашним — приносишь мне чай в пижаме и халате.

Он улыбнулся и поставил поднос на кофейный столик.

— Меня не слишком часто называют домашним, но в данном случае мне это, пожалуй, нравится. — Он передал ей чашку, наполненную чаем, поставил собственную чашку на столик и уселся рядом, осторожно обняв её рукой за плечи.

— Так нормально?

— Да, так хорошо. Даже больше, чем хорошо, если честно. — Она положила голову ему на плечо, хотя и не расслабилась, прильнув к нему, как обычно.

Они сидели в молчании, и Уильям уже подумывал о том, не совершил ли он ошибку, прервав её историю, чтобы переместиться в гостиную. Через несколько минут он произнес:

— Я не хотел бы тебя торопить, но я очень надеюсь, что ты расскажешь мне и остальное.

Элизабет приподняла голову и попыталась улыбнуться ему, хотя её глаз эта улыбка так и не достигла.

— Ты очень терпелив со мной. Спасибо. — Она потянулась за своим чаем, отпила немного и крепко обхватила чашку рукой. — Ну что ж, ладно. На чём я остановилась? А, погоди, вспомнила. — Она немного помолчала, сделала еще один глоток и поставила чашку на столик, после чего тихим голосом продолжила:

— Итак, отношения между нами развивались не так быстро, как хотелось бы Майклу, и тогда в ответ он начал вести себя крайне противоречиво. С одной стороны, он вдруг сделался невероятно ревнивым — сердился, стоило мне хотя бы улыбнуться какому-то парню. А с другой стороны, он пару раз подставил меня и не явился на свидания, — а позже до меня доходили слухи, что его в это время видели там-то и там-то с одной из его блондинок, повисшей на нем. И несколько вечеров подряд он уходил после репетиций, даже не оглянувшись в мою сторону, хотя всего за несколько дней до того он, казалось, только и ждал того момента, когда я окажусь в его машине и мы сможем съехать на обочину где-нибудь в укромном месте. Я видела, что теряю его, и была уверена, что это происходит из-за того, что я отказываюсь спать с ним. Но я пыталась доверять своим инстинктам, а они подсказывали, что нельзя поддаваться уговорам сделать то, что не кажется мне правильным.

Элизабет сделала паузу, отпивая чай. Поставив чашку на место, она вновь прислонилась к его плечу. Он покрепче обнял её рукой и чуть притронулся губами к её макушке.

— Я была влюблена до безумия, но это еще не значило, что об меня можно было вытирать ноги. И после того, как он второй раз не явился на свидание, я твердо решила порвать с ним. Но на следующий день он появился у меня на пороге с каким-то правдоподобным объяснением, извинениями и красивым букетом полевых цветов, и тогда я совсем растерялась и уже не знала, что мне делать.

Тем временем репетиции закончились и начались выступления. Спектакль шел с огромным успехом — о нас даже написали восторженные рецензии в нескольких газетах Цинциннати. Но я не могла в полной мере наслаждаться овациями, потому что была сбита с толку и растеряна из-за ситуации с Майклом. Думаю, именно этого он и добивался — чтобы я была растерянной и неуверенной в его чувствах ко мне.

— Похоже, он был опытный манипулятор.

— И первоклассный актер. Я не знаю, существует ли вообще настоящий Майкл, или это просто вереница ролей, которые он играет. Как бы то ни было — за день до последнего выступления я отправилась по магазинам и потратила кучу денег на красивое платье, которое собиралась надеть на актерскую вечеринку, которую мы устраивали после прощального спектакля. У платья даже был довольно низкий вырез — конечно, его нельзя было сравнить с теми, что носило большинство моих подруг, но все же, по моим собственным стандартам, оно было довольно вызывающим. И именно таким был и мой настрой — не быть больше паинькой и примерной девочкой. Я решила, что после вечеринки позволю ему заняться со мной любовью. Моя соседка по комнате уехала на выходные, так что это, казалось, была сама судьба. Ну и, конечно, я уговаривала себя тем, что Майкл был прав — если он действительно мне дорог, то я должна хотеть доставить ему удовольствие. Но на самом деле я просто боялась его потерять — тем более, что наши выступления на сцене подходили к концу. Полагаю, я надеялась, что если дам ему то, что он хочет, то смогу его этим удержать.

Уильям крепко сжал губы и фыркнул.

— Я могу остановиться, если ты не хочешь выслушивать остальное, — сказала Элизабет.

— Нет. Все в порядке. Мне просто не нравится то, как он давил на тебя. — Уильям не хотел признавать, что у него были и более глубокие причины для дискомфорта — его совесть сейчас проигрывала в уме все те случаи, когда и он сам намеренно подталкивал Элизабет к большему, чем она готова была дать.

— Вечеринка проходила в комнате отдыха моего общежития. Там было жарко и полно народу. Я больше толком ничего не помню про этот праздник — я слишком нервничала в ожидании того, что должно было произойти после. К тому времени, когда мы ушли с вечеринки, было довольно поздно и меня уже основательно трясло. Мы поднялись в мою комнату, и прежде, чем я успела понять, что происходит, он довольно грубо схватил меня в объятья. Было такое ощущение, что у него выросла лишняя пара рук, и не успела я опомниться, как мое красивое новое платье уже валялось на полу. Я попыталась было сказать ему, чтобы он так не спешил, но тут он снова закрыл мне рот поцелуем и попытался заставить меня расстегнуть ему ширинку.

Мне удалось вывернуться, что было совсем даже не просто, поскольку, как я уже упоминала, он был очень силён. Внезапно моя уверенность в том, что я хочу переспать с ним, куда-то исчезла, и поэтому я сказала, чтобы он притормозил, что нам нужно поговорить. Но он сказал, что говорить тут не о чем. Либо я люблю его, либо нет. Если не люблю, значит между нами все кончено, но он надеется, что этого не случится, потому что — я цитирую — «Я люблю тебя, Элизабет. И я еще никогда ни одной девушке этого не говорил».

Если бы я способна была ясно соображать, то я могла бы задаться вопросом, почему человек, который любит меня, угрожает меня бросить, если я не сделаю того, что он хочет, и почему он так грубо и жестко вел себя со мной до этого. Но всё, о чем я могла думать в тот момент — «Он любит меня!» И поэтому я сказала, что тоже его люблю и что он может остаться на ночь.

После чего события… развивались довольно быстро, но, по крайней мере, он больше не был грубым и жестким — возможно, потому, что я уже не сопротивлялась ему. Но все же что-то было явно не так. Он не был похож на человека, который влюблен. Я пыталась спорить с собой — ведь я же никогда раньше не была в постели с мужчиной, так что откуда мне было знать, какого поведения ожидать? Но внутренний голос у меня в голове отчаянно кричал, что я должна остановить его, сказать, что я передумала, даже если это будет означать, что я его потеряю. Мне было очень страшно произнести это вслух, но я знала, что должна что-то предпринять. И, когда он отвлекся от меня, чтобы… надеть презерватив, я наконец обрела голос и сказала, что нам нужно остановиться, потому что я не могу этого сделать.

Элизабет содрогнулась и прижалась поближе к нему. Уильям гладил её волосы, зарываясь пальцами в мягкие шелковистые кудри, и сердце его разрывалось от жалости, когда он представлял себе, какой она была в ту ночь — прелестная, невинная, дрожащая от страха.

— Я еще никогда не видела более разгневанного и злобного выражения лица. Он назвал меня динамщицей, обвинил в том, что я играю с ним в игры, что я его нарочно завлекла, возбудила, а теперь отказываю. Он сказал, что мне не удастся его так одурачить. А потом навалился на меня, пригвоздил к кровати и… — Её голос прервался и замер, перейдя в тихий всхлип.

Она спрятала лицо у него на груди, и, пока Уильям продолжал поглаживать её по волосам, в нем поднималась волна холодного бешенства при мысли об этом чудовище в человечьем обличье, которое посмело отнять столь многое у Элизабет. После молчания, которое показалось ему бесконечным, она подняла голову и продожила нетвердым голосом:

— Я поначалу боролась, но он был слишком силён — он просто сжал мне руки до боли, и все. Я говорила себе, что он ведет себя так только потому, что я довела его до крайности и что после мой очаровательный Майкл появится вновь, и извинится передо мной, и снова скажет, что любит меня. Это была абсурдная мысль — естественно, после такого я больше никогда не смогла бы быть с ним вместе. Но в тот момент мне было легче думать так, чем признавать все то, что происходило, и то, насколько я была беспомощна это остановить. И это было лучше, чем позволить себе в полной мере ощутить эту боль. Конечно, я знала, что в первый раз обычно бывает больно, но такое… — у Элизабет вырвался прерывистый вздох, и она на мгновение замолчала, прикусив губу.

— Первый раз… Я всегда представляла себе, что мой первый раз с мужчиной будет красивым, даже лирическим. Моя голова была забита всякой романтической чепухой — золотистое пламя свечей и алые лепестки роз, рассыпанные по белоснежным атласным простыням. А вместо этого…

Она закрыла глаза и снова закусила губу.

— Чтобы как-то отвлечься, я сосредоточилась на стрелках будильника, который стоял на моем ночном столике. Я еще никогда не видела, чтобы секундная стрелка двигалась так медленно. Один, два, три… я отсчитывала проходившие секунды. На самом деле это длилось не так уж и долго — во всяком случае, судя по часам, — но все это происходило словно в замедленной съемке — как кошмар, который всё не кончался, кошмар, в котором я застряла и никак не могла проснуться.

Она смахнула слезинку со щеки и, съежившись, подалась вперед, медленно допивая чай из чашки. Уильям сидел в подавленном молчании, терзаемый образом своей возлюбленной Элизабет, уставившейся полными боли глазами на стрелку часов в отчаянной попытке отрешиться от ужасающей реальности.

— Потом он встал и начал одеваться. Я свернулась калачиком под простынями и тихо плакала. Его глаза были как смерть — холодные и презрительные, — и он ушел, не сказав ни слова. Я просто лежала какое-то время — не знаю, как долго, потому что я больше не могла заставить себя посмотреть на эти часы. Мне было так холодно, и я никак не могла унять дрожь. Я помню, как прошла по коридору в ванную, чтобы принять душ, и стояла там, наверное, около часа. Мне казалось, что я уже никогда не смогу ни отмыться дочиста, ни согреться.

— Ты хочешь сказать, что не позвонила немедленно в полицию и не заявила на него?

Она взглянула на него, и он увидел, как в её глазах промелькнула обида.

— Ты думаешь, это так легко сделать? Кроме того, ведь я сама пригласила его в свою комнату. Я добровольно легла с ним в постель. К тому моменту, как я передумала, было уже довольно поздно, ты не находишь? Отчасти он был прав — я получила то, что заслуживала за свою дурость, за то, что поверила в его жалкое признание в любви. Я продала себя задаром.

— Лиззи, ты ни в чем виновата. Ни в чем, слышишь? Он манипулировал тобой и воспользовался твоей неопытностью и невинностью. И ты просила его остановиться. У него не было никакого права это игнорировать.

— Но мне не следовало ждать так долго, чтобы сказать это.

— Cara, прекрати обвинять себя. — Сердце Уильяма бешено колотилось, а голос был глухим и сдавленным от переполнявших его эмоций. — Нет никаких оправданий тому, что эта садистская свинья с тобой сделала, — это было эгоистично и преступно. Я спросил, заявила ли ты на него, потому что надеялся, что он сидит за решеткой. Хотя тут гораздо больше подошла бы камера пыток.

В её глазах плавали слезы, но губы изогнулись в еле заметную улыбку:

— И почему это никогда не найти камеры пыток, когда она тебе нужна?

— Я могу построить её для тебя в любое время. Скажи только слово.

Все еще улыбаясь, Элизабет смахнула со щеки слезинку и снова прислонилась к его груди.

— Мне казалось, люди подумают, что и я отчасти виновата, и что Майкл был прав, говоря, что я его раздразнила, а потом попыталась продинамить. Честно, я не собиралась так поступать. Просто смешанные сигналы, которые он мне подавал, совершенно меня запутали, пока я уже окончательно не растерялась и не знала, что делать. Но все-таки моя нерешительность привела к тому, что он должен был испытывать ужасную сексуальную неудовлетворенность.

— Тем хуже для него. Неудовлетворенность — еще не повод, чтобы брать то, что ты хочешь, силой.

Элизабет ответила на это нежным поцелуем, мягко прижавшись губами к его подбородку.

— А что было, когда ты снова увидела его в кампусе после этого? — спросил он, поглаживая ее по щеке.

Элизабет вздохнула.

— Это было ужасно. Он был надменным и презрительным. Если он со мной и заговаривал, то только для того, чтобы обозвать меня «ледяной девой». Но самый страшный последний удар нанесла одна из моих подруг. Она встречалась с парнем, у которого была небольшая роль в нашем спектакле. И примерно недели через две после… после той ночи, она сказала, что ей нужно рассказать мне кое-что про Майкла. Ты, может быть, помнишь, что по сюжету этой пьесы причиной, по которой Скай Мастерсон начинает ухаживать за сестрой Сарой, послужило пари, которое он заключил с Натаном Детройтом, содержателем местного игорного дома. А пари заключалось в том, что Мастерсон сумеет скомпрометировать сестру Сару и лишить её невинности. Ну вот, оказалось, что и Майкл заключил такое же пари с парнем, который играл Натана Детройта, — на меня.

Уильям не смог произнести ни слова, борясь с переполнявшей его яростью.

— Так что первоначальный внезапный интерес ко мне Майкла объяснялся стремлением выиграть пари — насколько я поняла, они поспорили на сто баксов. Ну а позже, я полагаю, это стало еще и вызовом его самолюбию — суметь одержать победу там, где остальные потерпели неудачу, соблазнив даже самую стойкую девственницу.

— Ублюдок несчастный, — желудок Уильяма свело от ненависти. Он стиснул зубы и сильнее прижал её к себе. — Жаль, что ты не рассказала мне всего этого раньше, Лиззи. Если бы я только знал…

— Ну и что бы ты сделал? Я знаю, ты считаешь, что в состоянии контролировать и луну, и звезды, но даже ты не можешь переписать прошлое. Да и потом, как я могла тебе об этом рассказать? Я чувствовала себя настолько глупой, и доверчивой, и… униженной. Попалась на удочку обыкновенного проходимца, да еще и настолько неоригинального в своих уловках.

— Прекрати сейчас же, Лиззи. Это его вина, а не твоя. — Желчь поднялась у него в горле. — Он должен гореть в аду за то, что сделал с тобой.

Она продолжала, никак не давая понять, что услышала его слова:

— Но я совершенно не собиралась вовлекать во все это тебя. Я думала, что наконец оставила этот эпизод в прошлом, которое уже никогда не вернется. Но потом, сегодня вечером, я вдруг снова оказалась в колледже, с Майклом, и… — Она остановилась, с трудом сглотнула и продолжала дрожащим голосом, в котором явственно звучали слёзы: — Ты такой замечательный, терпеливый и милый, и я так сильно тебя люблю. Прости меня… — Она зарылась лицом ему в грудь, и тихие слезы, заструившиеся у неё по щекам, смочили отвороты его халата.

Элизабет не стала сопротивляться, когда он приподнял её и усадил к себе на колени, крепко обхватив руками. Он тихонько укачивал её, прижав поближе к сердцу, твердо вознамерившись разогнать всех её демонов усилием воли, если понадобится.

Вскоре она медленно и глубоко вздохнула и подняла к нему залитое слезами лицо.

— Прости, что я превратилась в плаксивую барышню. Это на меня не похоже.

— Ничего страшного. Тебе можно.

— Знаешь, я ведь эту историю еще никому от начала до конца не рассказывала. — Она взяла с чайного подноса салфетку и промокнула ею глаза и щеки.

Он отодвинул прядь волос с её лица.

— Даже Джейн или Шарлотте?

— Нет. Они узнавали большую часть этой истории по эпизодам, по мере того, как она происходила, но я так и не смогла заставить себя рассказать им про пари. Это было слишком унизительно.

Его глубоко тронуло это очевидное доказательство её доверия к нему.

— Любой человек может стать жертвой обмана опытного манипулятора, Лиззи. И я подчеркиваю — абсолютно любой, включая и самых умных, которые в обычных обстоятельствах проявляют большую осторожность. Тебе совершенно нечего стыдиться.

Она продолжала задумчивым тоном:

— Это совсем другое дело — рассказать эту историю за один раз от начала до конца и увидеть со всей ясностью все её жалкое, унизительное развитие — начиная с того момента, когда я впервые его увидела. Вернее, начиная с того момента, как я впервые увидела тебя. Ведь, скорей всего, я бы и не обратила на него никакого внимания, если бы он не напомнил мне тебя.

— Ты его еще когда-нибудь встречала после колледжа?

— Только однажды. Прошлой весной, за месяц или около того до венчания Джейн. Мы с подругами зашли в одно местечко в Виллидже, а он работал за стойкой в баре.

— И что случилось?

— Ровным счетом ничего. Я заказала себе выпивку, изо всех стараясь унять дрожь в руках. Когда он протянул бокал, то подмигнул мне, точно так же, как он всегда подмигивал девушкам.

— Так он тебя не узнал?

— Думаю, что нет. И, в каком-то смысле, от этого мне стало еще хуже. Я стояла перед ним, все еще преследуемая тем, что тогда произошло, а он меня даже и не помнил.

— Если он еще хоть раз появится на твоем горизонте, я убью его голыми руками.

— Тогда у меня есть еще одна причина надеяться, что я больше никогда его не увижу, — ответила она, поднося его руку к губам и нежно целуя его пальцы, — потому что я обожаю эти руки. Они слишком драгоценны, чтобы марать их об такого, как он.

Она опустила голову ему на грудь и затихла. Он потянулся, чтобы выключить настольную лампу, и гостиная погрузилась в глубокий, уютный полумрак. Прильнув к нему, она постепенно расслабилась, и напряжение отпустило её тело. Он осторожно положил подбородок ей на макушку и закрыл глаза. Теперь ты моя, и я больше никогда и никому не позволю причинить тебе боль.

divider

Тихая, спокойная пауза в объятиях Уильяма очень помогла Элизабет вновь обрести самообладание, и в конце концов она выпрямилась, запечатлев на его губах нежный, но короткий поцелуй.

— Огромное тебе спасибо за то, что ты так заботливо отнесся ко мне сегодня, — сказала она, подавив зевок. Эмоциональное напряжение этого вечера совершенно вымотало её, и она чувствовала слабость и усталость. — И прости меня за то, что я так осложнила твою жизнь из-за своих проблем.

— Не говори так. Твои проблемы — это мои проблемы.

— Ну, безусловно, так оно и вышло в результате. — Она улыбнулась ему виноватой улыбкой, которую он, похоже, и не заметил. — Что-то не так?

Он вздохнул.

— Очень не хочется вновь поднимать эту тему, но мне нужно спросить тебя кое о чем.

— Ничего страшного. Спрашивай. Ты уже услышал мой самый страшный секрет. Мне больше нечего от тебя скрывать.

— Я сидел сейчас и думал обо всем, что ты мне рассказала. И то, что осталось мне неясным, так это то, что такого случилось сегодня, что заставило тебя вспомнить о нем? То, что он похож на меня? Ведь это должно быть нечто большее, чем то обстоятельство, что ты оказалась в постели с мужчиной, потому что… — голос Уильяма осекся, и он плотно сжал губы.

Она взяла его руку обеими руками, поигрывая его длинными, красиво вылепленными пальцами.

— Это было сочетание нескольких факторов. Это началось — только, пожалуйста, не вини себя ни в чем, — когда ты перекатился на меня и оказался сверху. Я почувствовала себя прижатой к кровати тяжестью твоего тела, и это меня испугало.

Его глаза наполнило раскаянье:

— Значит, все, через что тебе пришлось сегодня пройти, все-таки случилось по моей вине.

— Ну конечно, нет. Откуда ты мог знать, что я так отреагирую? И потом, я, может быть, все равно бы с этим справилась, но когда я повернула голову, пытаясь сделать несколько глубоких вдохов и успокоиться, то увидела часы на твоем ночном столике. Это были аналоговые часы с секундной стрелкой, очень похожие на те, на которые я смотрела в ту ночь. И тогда я вдруг снова оказалась в своей комнате в общежитии и… — она задрожала.

— Прости — я не должен был спрашивать. Теперь я опять тебя расстроил. — Уильям крепко обвил ее руками, прижимая к себе.

— Нет, со мной все в порядке, правда. Я могу справиться с воспоминаниями. Просто то, что произошло раньше этим вечером, не было обычным воспоминанием — я словно заново это все пережила. Когда я сказала, что снова оказалась в моей комнате в общежитии, это было именно то, что я в тот момент ощутила. Я пыталась убедить себя, что это не так — что в реальности я была в твоей спальне, и что со мной был ты, и что я была в абсолютной безопасности. Но мне так и не удалось избежать полного «возврата в прошлое».

— С тобой случалось такое и раньше?

Она кивнула.

— Поначалу случалось довольно часто, но сейчас это уже большая редкость, слава Богу.

— Бедная моя Лиззи. Я и представить себе не мог, что ты борешься с таким тяжелым бременем.

Она заморгала, пытаясь остановить навернувшиеся слёзы. Его сочувствие и сострадание на протяжении всего вечера были самой серьезной угрозой для ее самообладания. Твердо вознамерившись не расплакаться вновь, она высвободилась из его объятий и вскочила на ноги.

— А сейчас мне нужно переодеться и отправиться домой. Моя машина припаркована внизу.

Уильям встал и взял ее руку в свою.

— Ты не сядешь за руль и не поедешь домой одна после всего, что сегодня пережила. Этот вопрос даже не обсуждается. Если ты хочешь непременно отправиться домой, то я тебя отвезу, и я же заеду за тобой утром. Но мне бы хотелось, чтобы вместо этого ты осталась сегодня здесь.

Элизабет закусила губу, внезапно ощутив нервозность.

— Я, правда, не думаю, что это хорошая идея.

Руки Уильяма обвили её талию. По решительному выражению его глаз она поняла, что он вознамерился выиграть в этом споре.

— Мне нужно быть уверенным, что сегодня ночью с тобой все будет в порядке. А я могу увериться в этом только в том случае, если ты останешься здесь, под моей крышей.

— Со мной все будет прекрасно. Тебе не нужно беспокоиться обо мне.

— Но я все равно буду беспокоиться, хочешь ты того или нет. Послушай, я знаю, что ты можешь сама о себе позаботиться. Ты мне достаточно часто это демонстрировала. Но сегодня, один только раз, позволь мне позаботиться о тебе — если не ради тебя, то ради меня.

— Ты уже и так весь вечер замечательно обо мне заботился.

— Ну, тогда, думаю, что я заслужил право делать это еще какое-то время. — Он пустил в ход самое убийственное оружие из своего арсенала — ленивую усмешку, которой редко когда не удавалось ослабить ее сопротивление… и её колени.

Мне нигде бы так не хотелось быть этой ночью, как здесь, в его объятиях. Но только если это не означает…

— Дело в том, что Джейн наверняка меня ждет и тревожится, где я могу быть.

Он пожал плечами.

— Так позвони ей, если хочешь. Но она, возможно, и так уже думает, что ты сейчас спишь в моих объятиях, в моей постели, и я считаю, что это просто замечательный план.

Элизабет сделала глубокий вдох. Она совсем была не готова возобновлять сейчас то, что они начали ранее этим вечером, но было очевидно, что он думает иначе. Она открыла было рот, чтобы заговорить, но тут Уильям продолжил само собой разумеющимся тоном:

— И прежде, чем ты придешь к каким-либо ошибочным заключениям, я сейчас говорю не о сексе. Я говорю только о том, чтобы поцеловать тебя на ночь, крепко обнимать тебя, пока мы спим, а на рассвете поцелуем пожелать тебе доброго утра.

Мысль о том, чтобы провести ночь в теплой, уютной гавани его объятий, была до невозможности соблазнительной — но он ведь и так уже испытал по ее вине достаточно мучений из-за физической неудовлетворенности.

— Но разве это не станет… — Элизабет внезапно покраснела, когда до нее дошел невольный двойной смысл этой фразы. — Я имею в виду, разве это не будет трудно для тебя — если мы будем спать вместе, но не займемся при этом любовью?

— О, это, разумеется, встанет, можешь даже не сомневаться, — протянул он с хулиганской искоркой в глазах.

Румянец Элизабет усилился, но она не смогла удержаться от тихого смешка. Уильям крайне редко отпускал неприличные замечания, и, возможно, именно из-за своей редкости его фривольные намеки неизменно доставляли ей удовольствие. Мистер «Сама Благопристойность» Дарси сказал нечто решительно непристойное!

Его улыбка смягчилась, и он нежно притронулся к ее щеке.

— Серьезно, cara, возможно, мое тело и не поймет установленных правил, но это не важно. Я надеюсь, ты знаешь, что я никогда не позволю себе воспользоваться ситуацией…

— Ну конечно, нет! Я полностью доверяю тебе, Уильям. — И это на самом деле было так — она действительно абсолютно доверяла ему, больше, чем сама осознавала до этой минуты.

Он внимательно изучал её несколько секунд.

— Если ты предпочтешь спать отдельно, то можешь воспользоваться спальней моих дяди и тети. Нам придется просто понадеяться на то, что цветочный переизбыток в той комнате не навеет тебе сны о гвоздиках размером с мамонта, преследующих тебя по улице в попытке вызвать острый приступ сенной лихорадки.

Она хихикнула.

— Этот декор и впрямь тебя напрягает.

— Ну, полагаю, в темноте он будет не так заметен. И если вдруг тебе приснится плохой сон или просто нужно будет, чтобы тебя обняли и успокоили, я буду всего в нескольких шагах от тебя. Но в этом случае я, скорей всего, пролежу всю ночь без сна, думая о том, все ли с тобой в порядке, и постоянно борясь с желанием тихонько заглянуть в твою комнату и проверить, как ты там. Я буду спать гораздо спокойнее, если ты позволишь мне наблюдать за тобой с более близкого расстояния.

Она не могла устоять перед его упрашивающим тоном и теплой мольбой, читавшейся в карих глазах.

— Да, мне бы этого хотелось.

Уильям склонился, чтобы поцеловать её.

— Я очень рад, что все устроилось. Ну а теперь, хочешь выпить еще чаю, или ты уже готова лечь в постель?

Элизабет зевнула и протерла глаза.

— Я устала, да и ты тоже выглядишь усталым. Думаю, пора ложиться.

Он провел её по коридору в свою спальню. Элизабет ощутила внезапный приступ страха, вновь вернувшись туда, где с ней чуть раньше произошел нервный срыв, но она быстро справилась с собой. Только при взгляде на часы, по-прежнему назойливо красовавшиеся на ночном столике, ей сделалось немного не по себе. Я просто не буду смотреть в ту сторону. Или отверну их циферблатом к стене.

Уильям пристально, изучающе посмотрел на нее.

— Тебе нормально будет спать в верхе от пижамы, или дать тебе что-нибудь еще? Я бы предложил тебе и пижамные штаны, но они будут слишком тебе велики — скорей всего, они просто с тебя свалятся.

— Либо я о них споткнусь. — Она оглядела себя. Верх от пижамы доходил ей примерно до середины бедра. А ниже ее ноги останутся обнаженными. Но чего уж там, в самом-то деле — ведь раньше этим вечером он уже видел тебя, когда на тебе было надето гораздо меньше.

— Верх от пижамы вполне годится, если только ты не хочешь надеть его сам, а мне одолжить что-нибудь другое.

— Нет. Я обычно сплю без пижамы, если только я не у кого-нибудь в гостях.

Глаза Элизабет стали огромными.

— А-а, понятно.

— Да нет, я не это имел в виду, — усмехнулся он. — Я сплю в трусах и сверху, как правило, в майке, если только не жарко. Но сегодня на мне будут еще и пижамные штаны. Тогда мы будем с тобой смотреться, как две половинки одного целого.

Она улыбнулась, очарованная его стараниями успокоить и расслабить её.

— А у тебя случайно не найдется лишней зубной щетки, которой я могла бы воспользоваться?

— Сейчас проверю в бельевом шкафу. Я не знаю, что там может быть, но полагаю, что там могут найтись зубная щетка, мыло и подобные вещи.

— Я что-то не понимаю. Если ты не знаешь, что у тебя в бельевом шкафу, то что ты делаешь, когда у тебя, скажем, кончается мыло для душа?

Уильям пожал плечами.

— Такого еще не случалось.

— То есть ты хочешь сказать, что по ночам к тебе залетают крошечные мыльные эльфы, и если кусок мыла подходит к концу, они меняют его на новый?

— Ну да, только это делает экономка, а не эльфы. А что, это действительно настолько удивительно?

— Да нет, полагаю, что нет. — Иногда она забывала, до какой степени он был избалован в бытовом плане.

— Я сейчас вернусь. А ты пока чувствуй себя как дома — и ванная, кстати, в полном твоем распоряжении.

Уильям исчез в коридоре, а Элизабет воспользовалась его предложением и прошла в ванную комнату. Остановившись перед зеркалом, она внимательно изучила свое отражение. Последний раз, когда она стояла на этом месте, она выглядела ужасно, с растрепанными волосами и затравленным выражением испуганных глаз. Волосы ее с тех пор не стали намного лучше, но глаза, хотя и слегка покрасневшие, теперь смотрели гораздо уверенней и спокойнее. Совершив быстрый поход в гостиную за оставленной там сумочкой, она потратила несколько минут на то, чтобы укротить свои локоны, после чего сочла, что снова выглядит более или менее презентабельно.

Элизабет плеснула водой на лицо, радуясь тому, как прохладные капельки приятно освежают кожу, а затем сообразила, что у нее нет полотенца. Ну так что ж, взять одно из полотенец Уильяма? Либо это, либо рукав от халата — других вариантов не было, так что она сняла с кольца над раковиной висящее там полотенце для рук. Вытирая насухо лицо, она ощутила легкий, чуть слышный след его аромата. Она зарылась в полотенце носом и с наслаждением вдохнула поглубже. На свете не было запаха лучше.

Затем Элизабет повесила полотенце на место и снова внимательно изучила свое отражение в зеркале. Вряд ли я до сих пор в полной мере осознавала, насколько же мне повезло, что он есть в моей жизни. Ей было трудно представить, что какой-то другой мужчина на его месте смог бы отнестись к событиям сегодняшнего вечера с таким же терпеливым и нежным сочувствием. Он отбросил в сторону собственные желания и, невзирая на неудовлетворенность, которую, как она прекрасно понимала, он испытывал по её вине, целиком сосредоточился на ней, окружив ее любовью и заботой. И почему же я раньше думала, что не могу ему доверять?

Стук в дверь прервал ее размышления.

— Заходи, — позвала она. Это был Уильям, который принес новую, запечатанную в пластик зубную щетку и стопку чистых полотенец, которую положил на туалетный столик.

— Спасибо, — сказала она. — Можно одолжить твою зубную пасту?

— Ну разумеется. — Он выдвинул ящичек под раковиной. — Боюсь, я не слишком хороший хозяин. Я вспомнил про полотенца только потому, что они попались мне на глаза в бельевом шкафу. Ах, да — и еще я счастлив сообщить, что там также оказалось несколько кусков мыла.

Элизабет порывисто обняла его руками за шею. Он чуть не потерял равновесие, явно застигнутый врасплох.

— Огромное тебе спасибо, — прошептала она ему на ухо, крепко стиснув его в объятиях.

Он улыбнулся, забавно сморщив нос, и обхватил её руками за талию:

— На здоровье, но только скажи, что я такого сделал. Если ты собираешься всегда меня так за это благодарить, я хочу быть уверенным, что буду продолжать делать это и впредь.

— Ты просто был… самим собой, — сказала она, целуя его.

Уильям вернул поцелуй, обхватив ее губы своими осторожным, но искушающим прикосновением. У него вырвался тихий гортанный звук, что-то среднее между вздохом и стоном, и он сильнее стиснул объятия, дразня языком её губы, которые с готовностью раскрылись ему навстречу. Его руки скользнули вниз по её спине, чтобы покрепче прижать к себе ее бедра, и она, чуть слышно вздохнув, прильнула к нему всем телом.

— Милая моя Лиззи, — пробормотал он. — Ti adoro, cara.

— Обожаю, когда ты говоришь по-итальянски. — Несмотря на то, что эмоционально она была полностью вымотана, при звуке его глубокого, хрипловатого голоса, произнесшего эти нежные слова, в ней вновь замерцало желание.

— Baciami, — шепнул он.

— А это что значит?

— Поцелуй меня.

Элизабет была только счастлива подчиниться.

divider

Несколько минут спустя Уильям босиком вошел в свою спальню и внезапно остановился, пораженный зрелищем одной из самых любимых своих фантазий. В центре его постели сидела Элизабет, с волосами, распущенными по плечам, и ждала его. Ну, понятно, что в его фантазиях не было места верху от пижамы, но сейчас он был не в том настроении, чтобы придираться к деталям.

Не отрывая от нее глаз, он приблизился к кровати. Её улыбка казалась сдержанной, но в глазах мягко светилась нежность.

— На какой стороне ты любишь спать? — спросила она.

— Сегодня выбираешь ты. — Он снял халат и положил его в изножье кровати. — Но, какую бы сторону ты ни выбрала, готовься разделить ее со мной.

Её улыбка стала теплее.

— Ну тогда, я полагаю, и середина сгодится.

— Вот и отлично. — Он приподнял одеяло и присоединился к ней в центре кровати.

— Ты позвонила Джейн?

— Нет. Я решила, что уже слишком поздно и я ее только разбужу, а завтра у нее очень ответственный день. К тому же если бы она беспокоилась, то уже перезвонила бы мне на сотовый. Но я проверила — звонков не было и сообщений тоже.

— Похоже, ты уже чувствуешь себя лучше.

— Да, так и есть, намного лучше. Один замечательный парень сегодня просто потрясающе обо мне позаботился. И если уж говорить об этом, то куда делись часы?

Пока она была в ванной, Уильям проскользнул в спальню и спрятал будильник в нижний ящик ночного столика.

— Не думай об этом — теперь их нет, и ты их больше не увидишь.

— Спасибо. Но в этом и правда не было необходимости.

— Нет, была, если я хочу, чтобы ты чувствовала себя комфортно в этой комнате. — Он обхватил ладонями ее плечи, ощущая их тепло сквозь тонкий шелк пижамы, и склонился над ней. — А я этого определенно хочу, — прошептал он у самых ее губ.

Разговор прервался, пока они обменивались серией сладких, томных поцелуев, от которых все тело Уильяма запело от желания, как натянутая струна. Лежать, дружок. Не сегодня. Сейчас ей нужно утешение, а не страсть.

— Я думаю, нам лучше все-таки заснуть, — мягко произнесла Элизабет, невольно осложнив переживаемую им физическую дилемму легким покусыванием мочки его уха. Улыбаясь ему, она откинулась назад, утопая головой в мягких подушках, настолько прелестная, что было почти больно смотреть на неё.

Уильям улегся на боку, подперев голову рукой, и ласково зарылся пальцами в её локоны, рассыпавшиеся по подушке.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

— Я рада, что мы наконец начали произносить это вслух. — Легкая улыбка играла в уголках её рта.

Он кивнул.

— Я хотел сказать тебе о том, что чувствую, уже… Не знаю точно, как долго, но кажется, что целую вечность.

Она притянула к себе его голову за долгим, неспешным поцелуем. Его чувства буквально купались в нежной мягкости всего, что его окружало: неяркий матовый свет ночника на прикроватном столике, уютная кровать, и, главное — Элизабет, её роскошное тело и теплые, восхитительно нежные губы. Он делил другие кровати с другими женщинами, но никогда еще ощущения от этого не были столь глубокими и столь совершенными.

Он дотянулся до ночника, выключая его, и в темноте вновь скользнул поближе к ней и обвил ее руками.

— У тебя есть какие-то планы на ближайшие пять-десять лет?

Она тесно прижалась к нему.

— Ну, может, пара-тройка дел в моем календаре и значится. А что?

— Советую тебе их отменить, так как я не думаю, что позволю тебе покинуть эту кровать по меньшей мере ближайшие лет десять. Ну, а после этого мы посмотрим.

Он заглушил её тихий смех поцелуем, охотно утопая в уютном тепле, которое дарили ему эта ночь, эта кровать, а главное — её присутствие рядом.

 

Рояль