Нежданная песня

Глава 35

 

Крошечные капельки пота блестели у Уильяма на лбу — следствие жара прожекторов, направленных на сцену, и напряжения, которого требовал от исполнителя бурный финал Первого фортепианного концерта Листа. И он, и оркестр были сегодня в великолепной форме, действуя как единое целое, и энергия, передаваемая от них залу, рождала мощное силовое поле, которое, казалось, было осязаемым.

— Уильям.

Он не обратил внимания на этот оклик, будучи сосредоточенным на одной-единственной мысли, и вот он и оркестр пронеслись через последние такты концерта, завершая его всесокрушающим фортиссимо.

— Уильям!

Огни рампы внезапно исчезли, их сменило куда более уютное освещение столовой пентхауса. Соня, сидевшая за столом напротив него, вновь подала голос:

— Ты вообще слышал, о чем я говорила? — Ее вздернутые брови подчеркивали нетерпение, звучавшее в голосе.

Уильям принял высокомерный вид, чтобы скрыть смущение.

— Разумеется, нет, иначе я бы тебе ответил.

— Я спросила, закончили ли мы на сегодня. Но, полагаю, это можно считать вполне красноречивым ответом — ты уже отключился. — Она собрала разложенные перед собой на столе бумаги в аккуратную стопку. — Так или иначе, но мы сегодня многое успели.

Уильям не собирался посвящать вечер вторника рассмотрению заявок на грант в компании Сони, но утром ему позвонила Элизабет и отменила назначенный на сегодня поход в ресторан, поскольку ее очень просили прийти на репетицию. Опять. Девять дней прошло после их идиллического воскресного завтрака, и в течение всего этого времени Силы Судьбы как будто сговорились их разлучать, а когда им все-таки удавалось встретиться, вокруг неизменно были люди.

Главным виновником этого была работа Элизабет. Она участвовала в студенческой постановке мюзикла «На юге Тихого океана» в качестве наставника по вокалу. Ко всё возрастающему неудовольствию Уильяма, эти дополнительные обязательства пожирали чуть ли не всё её свободное время.

— Скажи режиссеру, что можешь приходить один-два раза в неделю, пусть они планируют репетиции соответствующим образом, — предложил он, изо всех сил пытаясь убрать из голоса жалобную нотку.

Она с явным сожалением покачала головой.

— Когда доктор де Бург нанимала меня на работу, она чётко дала понять, что я должна участвовать в подобных проектах на всю катушку. Она сказала, что это основная причина, по которой мне определена большая зарплата, чем та, которую они обычно назначают преподавателям с моим образованием и опытом работы.

Уильям с тех пор едва не стер зубы до корней, возмущенный двуличностью Кэтрин. Это он настоял на том, чтобы Элизабет платили по высшему разряду, несмотря на все протесты доктора де Бург. И теперь он оказался в небывалом положении: его собственные деньги лишали его драгоценных минут общения с той, что занимала все его мысли. Жаль, что я не могу оценить иронию этой ситуации.

Когда же Элизабет не была занята, перед ними вставало другое препятствие, обитающее в гостевой спальне пентхауса. К удивлению и все возрастающему раздражению Уильяма, Ричард вдруг отказался от своего нью-йоркского стиля жизни, основой которого являлись ночные похождения и возвращения домой под утро с легким похмельем и довольной ухмылкой на лице. Вместо этого у него вдруг проявилась склонность к ролям второго плана и вкус к обществу Джейн. Все те немногие драгоценные часы, которые Уильям и Элизабет выкраивали, чтобы побыть вместе, как правило, выпадали на совместные ужины с Джейн и Ричардом, так что большую часть времени они находились под неусыпным надзором его кузена и ее сестры.

В прошлую субботу им удалось сходить в оперный театр, и это был первый раз за неделю, когда им удалось остаться наедине. Если можно сказать, что мы были «наедине», находясь в зале, где сидели три тысячи человек. Уильям надеялся, что после спектакля у них еще будет время побыть вдвоем, но «Нюрнбергские Мейстензингеры» — длинная опера. Один лишь третий акт ее длится дольше, чем некоторые оперы целиком. К моменту окончания спектакля они оба уже зевали, и он просто отвез ее домой и поцеловал на прощание.

И поцеловал её снова. А потом еще и еще раз. Воспоминание об этой краткой, но восхитительной интерлюдии разогнало его мрачные мысли. И все же он считал несправедливым то, c какой скупостью Вселенная выдавала им крохи этих сладостных моментов.

Уильям не уставал поражаться интересу, который Ричард проявлял к Джейн, слишком уж спокойной и безмятежной на хорошо изученный им вкус кузена. Разумеется, между ними не было и намека на роман — очевидно было, что им нравится общество друг друга в качестве друзей, но никаких больших целей ни один из них не преследовал. Ричард пресекал все расспросы Уильяма, отмахиваясь от него рукой:

— Я приехал сюда, потому что мне нужно было изменить стиль жизни. Не стоит обо мне беспокоиться, старина.

Рядом с кроватью Уильяма лежала книга об истории британского флота во времена войн с Наполеоном, рассказывавшая, в числе прочего, и о бандах вербовщиков, странствующих группах моряков, которые похищали хорошо развитых физически мужчин и силой вынуждали их служить во флоте. Во время своих одиноких ночей, не имея другого утешения, кроме этого тома, Уильям предавался мрачным фантазиям о том, как он сдаёт Ричарда как раз таким разбойникам. Тогда бы он на много месяцев ушел в море, а я бы мог хоть сколько-нибудь времени побыть наедине с Лиззи. Если, конечно, у неё когда-нибудь закончатся школьные дела.

Из-за этого несчастного стечения обстоятельств Уильям готов был проломить кулаком ближайшую стену, его останавливало лишь то, что его руки представляли огромную ценность. И что хуже всего, в ближайшие выходные он должен будет вернуться в Нью-Йорк. Услышав, как часы в библиотеке отбили половину часа, он подумал, что физически чувствует, как сквозь пальцы утекает время, которое ему осталось провести с Элизабет.

— Ужин был очень вкусным — не забыть бы завтра поблагодарить миссис Хилл. — Соня отключила свой ноутбук и начала укладывать его в портфель.

Уильям мрачно взглянул на пустые тарелки. Он едва обратил внимание на вкус еды, будучи слишком занят сожалениями о том, что ужин с ним разделила Соня, а не Элизабет.

— Забыла спросить: а куда отправился Ричард? — спросила Соня. — Когда он уходил, я говорила по телефону. Он сегодня опять встречается с Джейн?

— Они ужинают вместе с какими-то ее друзьями, но он сказал, что вернется не поздно. Джейн завтра предстоит серьезный день в суде, трудное дело об опеке.

— Надо отдать ей должное. Она берется за абсолютно душераздирающие дела. Я бы так не смогла, наверное.

Уильям рассеянно кивнул, откидываясь на спинку стула. Благодаря многочисленным совместным ужинам, он больше времени стал проводить с Джейн и испытывал к ней теперь странное чувство, представлявшее собой смесь восхищения и раздражения. Он все больше недоумевал по поводу ее поведения в том, что касалось Чарльза и его денег. Оно никак не вязалось с той доброй и скромной женщиной, которая перед ним представала, о чем не уставал долбить ему Ричард. И все же деньги — особенно в больших количествах — могут заставить человека вести себя несвойственным ему образом. Наверное, в этом-то и заключается слабость Джейн.

Соня взяла с края стола стопку папок.

— Как ты намерен провести остаток вечера?

— Буду заниматься. — Он отодвинул стул от стола и встал.

— Тогда я, пожалуй, попрощаюсь. Мне здесь нужно еще кое-что привести в порядок, а потом я уйду.

Как было известно всем, кто входил во внутренний круг общения Уильяма, его занятия музыкой были священны. Никто не смел беспокоить его в эти часы, разве только в исключительных случаях, и то с некоторым трепетом — а вдруг языки пламени, лижущие пятки, будут сочтены недостаточным оправданием для прерывания занятий.

Он задержался в дверях, ведущих в гостиную, с запозданием вспомнив о правилах приличия.

— Спасибо, что согласилась задержаться.

— Пожалуйста. Между прочим, за последние несколько дней мы так много успели сделать, что я подумала: а не полететь ли мне домой пораньше, если ты не против?

— Насколько раньше? — ранее предполагалось, что Соня вернется в Нью-Йорк в субботу вместе с Уильямом.

— Вероятно, в четверг. Тогда завтра после утреннего совещания в консерватории мы еще успеем подвести итоги. Мне бы хотелось провести выходные дома — Брэд собирается приехать, а я не видела его с тех самых пор, как он уехал в Бостон.

— Тогда, безусловно, поезжай пораньше. — Брэд был сыном Сони, он учился на юридическом. — Если мы и не успеем завтра что-то сделать, мы сможем всё закончить в Нью-Йорке на следующей неделе.

— Спасибо, босс. Тогда до завтра.

Уильям кивнул и направился к роялю, уже полностью погруженный в мысли о музыке.

divider

Каким-то дальним уголком подсознания Уильям услышал звонок в дверь. Подсознание поместило этот звук в разряд «не имеющих значения шумов», и пальцы продолжали свой бег по клавишам. В его мозгу вихрем проносились яркие ландшафты и замысловатые очертания, крутые повороты, за которыми открывались совершенно новые горизонты. Обычному человеку подобные картины показались бы чем-то вроде умопомешательства, и в какой-то степени, вероятно, так оно и было, поскольку гений художника часто бывает сопряжен с толикой безумия.

Был ли он нормален, или не вполне, но Уильям продолжал играть, полностью погруженный во вселенную, созданную его фантазией. Ему никогда не надоедала Лунная соната Бетховена благодаря ее захватывающей радуге эмоций, от созерцательной начальной темы до пламенной третьей части, которая в данный момент каскадом изливалась из-под его пальцев*, затягивая его в водоворот игристого, как шампанское, арпеджио и страстных аккордов.

Финальный аккорд отозвался эхом в слабо освещенной гостиной, и Уильям медленно расправил спину и неуверенно, почти нехотя, оторвал руки от клавиш. Он вздрогнул от неожиданного звука аплодисментов и резко повернул голову к источнику помешавшего ему шума. Уж Соне-то пора бы знать, что я этого не приемлю. Но когда вместо неё он увидел в дверях Элизабет, гнев, сверкающий в его глазах, уступил место радости.

— Браво! — воскликнула девушка. — Прости. Я знаю, что нарушила Первейший Закон Дарси, но ты же сам знаешь, что со мной делает твоя музыка. Я просто не могла прятаться на кухне и делать вид, что не слышу такого чуда.

Несмотря на то, что он выступал уже более двух десятилетий и публика неизменно награждала его овациями, её похвала почему-то всегда волновала его. Смущенно улыбаясь, он пересек комнату, чтобы поздороваться.

— Я не ожидал сегодня тебя увидеть.

— Мы сегодня закончили пораньше разнообразия ради, поэтому я решила заехать и устроить тебе сюрприз. Соня меня впустила и сразу ушла. Надеюсь, ты не против.

— Против? — Он хмыкнул. — О да, я не против. — Его руки обвились вокруг неё, она притянула его к себе и крепко прижалась губами к его губам.

Они улыбнулись, глядя друг другу в глаза.

— Я так рад, что ты пришла, — шепнул он.

— Я тоже. Но я помешала твоим занятиям.

— Ничего. Хотя, надеюсь, ты понимаешь, что ты — единственный человек на свете, которому это может сойти с рук.

— В этом я сомневаюсь. Полагаю, твоей бабушке без труда удалось бы привлечь твое внимание. Да и Джорджи тоже.

— Тогда я выражусь по-другому. Ты единственный человек в мире, который может осчастливить меня, помешав мне заниматься. — И он снова ее поцеловал, всеми органами чувств впитывая ее близость. Вот видишь, Вселенная? Я ведь немногого прошу. Всего лишь вот это, каждый день, до конца жизни. Ну… это, плюс еще несколько вещей, в которых будут участвовать она и чудесная мягкая постель…

— Похоже, настроение у тебя стало получше, чем утром. Соня сказала, что ты сегодня был ужасным букой. — Элизабет потрепала его по щеке. — Я сказала ей, что, на мой взгляд, когда ты куксишься, ты просто зайчик, но, похоже, она со мной не согласилась.

Уильям выпятил подбородок.

— Не уверен, что мне нравится, когда меня называют зайчиком или говорят, что я куксюсь, и, вне всяких сомнений, мне придется провести беседу с моей без-пяти-минут-бывшей секретаршей по вопросу о том, можно ли называть меня букой.

— Даже и не представляю, что заставило ее так тебя назвать, — Элизабет с озорным блеском в глазах отстранилась от него. — Может быть, мне лучше пойти домой и не мешать тебе дуться?

— Даже не вздумай. — И он вновь притянул её к себе, пресекая ее смех долгим глубоким поцелуем. К тому моменту, когда он поднял голову, ее глаза наполнились тем мягким, томным выражением, которое он так любил. — Знаешь, — сказал он, сделав паузу, чтобы поцеловать ее в лоб, — всё, что мне нужно, чтобы быть святым, это регулярные дозы твоего общества. Проблема в том, что в последнее время мне достаются лишь крохи этого лакомства. Долго тебе еще нужно будет работать над спектаклем?

Держась за руки, они прошли через комнату и уселись на диван.

— На этот счет у меня есть для тебя хорошие вести. Мне не нужно будет ходить на репетиции до самого уикенда.

Уильям откинулся на спинку дивана и обнял ее за плечи.

— Когда ты говоришь «уикенд», ты, надеюсь, не имеешь в виду вечер пятницы?

— Нет, я имею в виду субботнее утро. Но даже если бы они попросили меня прийти в пятницу, я бы сказала, что у меня большие планы. — В пятницу они собирались отметить день рождения Элизабет ужином на двоих в пентхаусе.

Он притянул её поближе и поцеловал в макушку.

— Это хорошо, потому что иначе у меня не было бы другого выхода, кроме как войти в зал, перекинуть тебя через плечо и унести с репетиции. А я сомневаюсь, что тебе бы это понравилось.

— Хм, об этом стоит подумать. Не сказала бы, что это выглядит как иллюстрация к идее равноправия полов, но в этой картине есть нечто завораживающее. — Она прижалась к нему потеснее и чмокнула в ямочку на щеке.

Он приподнял одну бровь.

— Неужели я слышу это от мисс Независимость?

— Что я могу сказать? Вряд ли мне бы это понравилось на самом деле — во всяком случае, не на глазах у толпы посторонних людей, — но я нахожу крайне сексуальной идею о том, что у тебя случился передоз тестостерона. Но в любом случае, для демонстрации своей самцовой сущности нет никакой необходимости. Я приду в пятницу, обещаю.

— Хорошо, потому что у меня много задумок на этот вечер.

— Это значит, что ты по горло загрузил Соню поручениями? — В ее улыбке сквозил лёгкий вызов.

Он гордо задрал подбородок.

— Ничего подобного. Каждую деталь я спланировал лично.

Улыбка Элизабет смягчилась.

— Тогда я не могу дождаться.

Уильям закрыл глаза, по всему его телу тёплыми волнами прокатывалось умиротворенное блаженство. Его даже удивило собственное самообладание — он готов был предсказать, что, впервые за много дней оказавшись с Элизабет наедине, он будет тут же охвачен неистовым приступом желания. Можно было не сомневаться, что чуть попозже это всё-таки случится, но сейчас он хотел лишь сидеть рядом, обнимая ее за плечи и впитывая тепло ее присутствия. Он убрал ей волосы со щеки и нежно провел пальцами вдоль изящных очертаний ее подбородка, и ее головка склонилась к нему на плечо.

divider

Элизабет счастливо вздохнула, прислушиваясь к приглушенному стуку его сердца.

— Это именно то, что мне было так нужно.

— Угу. Мне тоже.

Уильям ненадолго покинул диван, чтобы приглушить свет и поставить музыку. Сейчас они сидели, обнявшись, ее голова покоилась у него на груди, и она блаженно парила в кольце его рук. Время от времени они говорили о каких-нибудь пустяках, но по большей части их общение было безмолвным, слова заменяли нежные ласки и периодические долгие поцелуи.

Она очень переживала от того, что в последнее время они так мало виделись из-за ее работы, но она была твердо настроена создать себе в консерватории хорошую репутацию несмотря на очевидную антипатию, которую к ней испытывала Кэтрин де Бург. Она считала, что обязана это сделать ради себя, да даже и ради Уильяма, чьи рекомендации, вне всяких сомнений, явились решающим фактором в том, что она всё-таки получила эту работу. Конечно, очень неудачным оказалось то, что большая часть репетиций выпала на и без того слишком краткий визит Уильяма в Сан-Франциско, но с этим она ничего поделать не могла.

Её улыбка потухла.

— Как жаль, что тебе в субботу придется уехать. — В воскресенье днем он должен будет выступать на благотворительном концерте в Нью-Йорке и поэтому не сможет присутствовать в субботу на праздновании ее дня рождения.

— Мне тоже.

— А может, все-таки полетишь ночным рейсом, чтобы хоть ненадолго прийти на вечеринку?

— Я думал об этом, но что, если рейс отменят? Если я полечу в воскресенье утром, я не успею прибыть в Нью-Йорк до начала концерта. Я не имею права так рисковать.

— Да, ты прав. Конечно, концерт важнее. И к тому же мне не стоит жадничать — ведь вечером в пятницу ты будешь в полном моем распоряжении. Просто в субботу мне будет так тебя не хватать.

Но это было еще не самое худшее. Уильяму предстояло пробыть в Нью-Йорке всю неделю из-за совещаний, связанных с делами фонда. Он собирался вернуться в Сан-Франциско в следующую пятницу, а четыре дня спустя отправиться на гастроли в Австралию. Их как будто украденная передышка неумолимо приближалась к концу.

Он вздохнул.

— Хочешь бокал вина? Прости, что не предложил раньше.

— Не отказалась бы.

Уильям разнял объятия. Она выпрямилась, а он медленно поднялся на ноги.

— Сиди здесь — я сейчас вернусь.

— Нет, я пойду с тобой. А то ты еще затеряешься на незнакомой территории. — Элизабет любила подсмеиваться над его полной беспомощностью на кухне, хотя на самом деле за время пребывания в Сан-Франциско Уильям приобрел кое-какие «навыки выживания», как он это называл. Если, конечно, возможно прожить на разогретых рогаликах и травяном чае.

Надувшись в притворном негодовании, он взял ее за руку и рывком поднял на ноги.

— Ну, тогда пойдем, насмешница. Поможешь мне выбрать хорошего вина. — Держась за руки, они проследовали на кухню. — Красное или белое?

Элизабет пожала плечами.

— Давай красное. — Она облокотилась на стойку и смотрела, как он прошел к бару и открыл отдельно стоящий винный погребок.

— Отлично. Я как раз приберег бутылку мерло, которое должно быть просто превосходным. — После недолгих поисков он извлек нужную бутылку и поставил ее на стойку.

— Можно задать тебе один вопрос?

— Конечно. — Уильям прервал поиски штопора, чтобы взглянуть ей в глаза.

Собрав в кулак всю свою смелость, Элизабет решилась.

— Что будет дальше? Я говорю о нас. Твое пребывание в Сан-Франциско подходит к концу, а мы ни разу толком об этом не поговорили.

— Ты права. Я много думал об этом.

— Я тоже. Я знаю, что тебе необходимо жить в Нью-Йорке. И мы с тобой оба, вроде бы, решили, что хотим продолжать встречаться.

— Безусловно. — Он нашёл штопор и начал открывать бутылку.

— Но как нам это осуществить? Ты будешь много путешествовать, а в остальное время нас с тобой будут разделять три тысячи миль. Так что, видимо, мы будем общаться по телефону, а также ты будешь заезжать сюда, если у тебя случатся гастроли на западном побережье. И время от времени я буду навещать тебя в Нью-Йорке. О, да, и как-то раз ты сказал, что, может быть, когда-нибудь пригласишь меня присоединиться к тебе на гастролях на пару дней. Так ты представляешь себе наше будущее?

Уильям положил штопор. Нахмурившись, он медлил с ответом.

— Я понимаю, что ты в данный момент не готов к этому разговору, — продолжала она, разочарованная его нежеланием связывать себя какими бы то ни было обязательствами. — Я думала об этом, еще когда ты только приехал в Сан-Франциско, но потом отогнала эту мысль и решила просто наслаждаться временем, которое проводила с тобой. Но в последнее время я часто об этом задумываюсь. Честно говоря, именно поэтому я сегодня и заехала — чтобы поговорить с тобой об этом. Прости, что я так говорю, но телефонные разговоры и редкие нерегулярные встречи… — Она вздохнула. — Мне этого мало. Я буду так сильно скучать по тебе. Мне кажется, что я постоянно буду чувствовать себя несчастной.

— Мне тоже этого мало. Меня категорически не устраивает подобная перспектива.

Убежденность, звучавшая в его тихом голосе, породила в ней легкий трепет.

— Я надеялась, что ты именно так и ответишь.

— Вообще-то, я тоже хотел кое о чем тебя спросить.

— О чем?

Уильям сделал глубокий вдох.

— Как бы ты отнеслась к тому, чтобы вернуться в Нью-Йорк?

— Положительно. — Элизабет сама себя удивила тем, что вот так, без промедлений, дала ответ на такой серьёзный вопрос. Она продолжила, говоря то, что подсказывало ей сердце, инстинктивно понимая, что сейчас не время осторожничать: — Я люблю Сан-Франциско, мне нравится, что я много времени провожу с Джейн и часто вижусь с отцом. И я люблю свою работу. Но…

— Но? — мягко повторил он.

Говори, не тяни.

— Но так получилось, что и тебя я тоже люблю.

Его глаза вспыхнули.

— Cara. — Он потянулся через разделяющую их барную стойку, чтобы погладить ее по щеке. Через мгновение он обогнул угол стойки и заключил ее лицо в ладони. Они смотрели друг другу в глаза, не в силах прервать связывающую их невидимую нить, и хотя он еще не произнес те самые слова, у нее захватило дух от неприкрытого, восторженного обожания, переполнявшего его взгляд. Затем его губы прикоснулись к её губам, горячие и сладкие, наполняющие ее восторгом, и счастьем, и чувством того, что это — судьба, как будто Вселенная шепнула ей на ухо: «Вот оно. Смотри, не упусти».

Если бы ее так не переполняли эмоции, она бы, наверное, посмеялась над мыслью о том, что это судьба, или Вселенная, или еще какой-нибудь бестелесный голос что-то шепчет ей на ухо. Но все эти умствования были отброшены прочь, когда Уильям, которого уж никак нельзя было назвать бестелесным, проложив дорожку поцелуев по ее щеке, жарко прошептал, щекоча дыханием ухо:

— Я люблю тебя, Лиззи. Я так сильно тебя люблю.

Это был не первый раз, когда она слышала от мужчины эти слова, но впервые она знала и чувствовала, что они искренни. Наконец-то ее разум, тело и сердце объединились в уверенности в том, что она любима, глубоко любима мужчиной, которому каким-то образом удалось пробиться к ней, прорваться сквозь все выстроенные ею оборонительные редуты и попутно в свою очередь завоевать ее любовь. Ее грудь взорвалась ликованием, и с изумлением она почувствовала, как слезы жгут ей глаза. Она запрокинула голову назад и встретила его внимательный взгляд.

— Ты плачешь, — тихо произнес он. — Что случилось?

Она покачала головой.

— Ничего. Я не знаю. Обычно я не такая, но ты… — Она пожала плечами. — Просто поцелуй меня. — Она запустила пальцы ему в волосы и притянула его голову к себе, жадно впиваясь в него губами.

Его губы раскрылись ей навстречу, и он еще крепче обнял ее, теснее притягивая к себе. Он был таким сильным, теплым, таким восхитительно мужественным, что она буквально растворилась в нём, ощущая, как оживают, звеня от желания, все ее нервные окончания. Их поцелуй становился всё глубже, всё жарче и породил в ней такой восторг, какого она и представить себе ранее не могла. А вслед за этим поцелуем последовал другой, и ещё один, и следующий, и каждый из них был еще более головокружительным, чем предыдущий, и страсть взорвалась между ними с такой силой, что Элизабет бросило в дрожь. Они приникли друг к другу, захлестываемые оглушительной волной слишком долго сдерживаемого желания, которое наконец-то вырвалось на свободу.

Его губы оторвались от ее уст и пустились в обжигающий путь вдоль ее шеи, целуя, щекоча и покусывая её, пока Элизабет не содрогнулась от возбуждения. Он поднял голову и вперил в неё взгляд, и она почувствовала, как её затягивает в бездонные темные глубины этих карих глаз, переполненных страстью.

— Я так хочу тебя, cara, — прошептал он прерывающимся от желания голосом. — Я никогда и ничего в жизни не хотел так сильно.

Но Элизабет не интересовали слова. Она с жадностью возобновила поцелуй, в отчаянном стремлении вновь ощутить тепло и нежную силу его губ, и у него вырвался страстный стон. Обхватив ее за ягодицы, он резко притянул ее к себе. Его возбуждение было очевидно, и она упивалась этим, и вся извивалась, прижимаясь к нему еще сильнее. Она и раньше испытывала желание к Уильяму, но никогда еще оно не овладевало ей с такой силой, пульсируя по всему телу горячими волнами, словно угрожая полностью её поглотить. Так вот что он испытывает? Неудивительно, что ему так нелегко сдерживаться.

Они продолжали целоваться, не уступая друг другу в страсти, и его рука заскользила вверх, пока не сомкнулась вокруг ее груди. Сквозь ткань блузки и лифчика он теребил твердый сосок, и она судорожно вздохнула, пронзенная мощной стрелой незамутненного наслаждения. Ее руки блуждали вдоль его спины, ощупывая крепкие мускулы, скрывавшиеся под накрахмаленной рубашкой.

Не прерывая поцелуя, он трясущимися пальцами начал расстегивать верхние пуговицы ее блузки. Просунув руку под блузку и лифчик, он обхватил ее грудь и нежно защекотал сосок, отчего у нее перехватило дыхание.

Она тихонько постанывала, пока он продолжал возбуждать нежную плоть. Ее руки поднялись к вороту его рубашки, ведомые инстинктивной потребностью ощутить под пальцами его теплую кожу.

Он поднял голову, тяжело дыша; глаза его почти почернели от страсти.

— Да, любимая. Прошу, прикоснись ко мне.

Элизабет расстегнула его рубашку и провела руками по широкой груди, покрытой темными волосками, щекотавшими кончики ее пальцев. Он содрогнулся и простонал:

— Да, Лиззи. О, да.

Зарывшись руками ей в волосы, он набросился на ее губы с неистовым, жадным поцелуем, от которого она едва не потеряла сознание. Она продолжала гладить его грудь и чувствовала, как его сердце колотится в бешеном ритме, под стать ее собственному.

— Проведи эту ночь со мной, cara. — В его хриплом голосе прозвучало почти отчаяние. — Позволь мне любить тебя.

Казалось, нервные окончания в её теле сократились все разом.

— Да, — прошептала она.

Неужели я это сказала?

Они оба замерли и уставились друг на друга, и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь их тяжелым дыханием. Первым опомнился Уильям. Он бережно взял её лицо в ладони:

— Моя драгоценная Лиззи.

И склонил к ней голову.

Но она уклонилась от поцелуя, поскольку в голове у неё сразу возникло целое море вопросов практического характера.

— А что делать с Ричардом?

Уильям, казалось, сперва даже не понял вопроса.

— Думаю, он придет домой довольно скоро, но он нам не помешает. В моей спальне никто не потревожит наше уединение.

— А как насчет… у тебя есть… — она чувствовала себя идиоткой, не в состоянии внятно сформулировать совершенно разумный вопрос.

К счастью, он её понял.

— Да, они у меня в комнате.

Она медленно кивнула, и, издав еле слышный восторженный возглас, Уильям нежно поцеловал её. Пока он вёл её по темному коридору, Элизабет пыталась загасить вспышки страха, пульсировавшего у неё внутри. Это вполне естественно, что я нервничаю перед первым разом. Но я люблю его, он любит меня, и мы оба этого хотим. Мы долго ждали нужного момента, и вот он настал. Всё будет просто прекрасно.

divider

Уильям закрыл и запер дверь спальни. Элизабет стояла к нему спиной, разглядывая вид, открывавшийся через стеклянные двери, ведущие на маленький балкон. После пяти месяцев горячечных снов и фантазий трудно было поверить, что она действительно стоит здесь, у него в спальне. Он почти ожидал, что она вот-вот испарится, оказавшись всего лишь плодом его воспаленного воображения.

Комната была слабо освещена маленькой лампой, стоявшей рядом с кроватью, и отсветами городских огней. Он подошел к ней со спины и обвил её талию руками, притягивая к себе.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Она вздохнула и прильнула к нему, пока он покрывал её шею нежными поцелуями.

— Ты знаешь, как часто я представлял тебя здесь, в этой комнате? — промурлыкал он ей на ухо, покусывая мочку под аккомпанемент её прерывистых вздохов. Положив руки ей на плечи, он повернул её лицом к себе.

— Ты не передумала? — Ему страшно не хотелось задавать этот вопрос, но в ней явно чувствовалось напряжение.

— Нет. — Она обвила его шею руками. — Я немного нервничаю, но это именно то место, где я хочу быть. Вместе с тобой.

Уильям обнял её и легонько прикоснулся губами к её губам.

— Если честно, я тоже нервничаю. — Это была правда, и он сам этому удивился. Он помнил приступ паники, который охватил его перед первым сексуальным опытом, но за почти 15 лет, прошедшие с тех пор, он ни разу не испытывал никакого волнения в подобной ситуации.

Но на этот раз ставки действительно высоки. Это моя первая ночь с женщиной, которую я искал всю жизнь. Я так хочу доставить ей наслаждение — что, если у меня не получится? И это было не пустое беспокойство. Он так долго ждал этого момента, что боялся потерять привычный контроль над собой, что привело бы их любовные игры к унизительному преждевременному завершению. Вне всяких сомнений, ему потребуется мобилизовать все внутренние ресурсы, чтобы этого избежать.

Это признание, казалось, успокоило Элизабет. Её глаза смягчились, и она положила ладони на его обнаженную грудь.

— Мне давно хотелось узнать, как ты выглядишь без рубашки, — проворковала она, проводя язычком по губам.

— Так почему бы тебе это не выяснить? — Он приподнял одну бровь и сексуально — во всяком случае, он надеялся, что это так, — улыбнулся. — Я весь в твоем распоряжении.

Элизабет приняла его вызов и скинула рубашку с его плеч. Он расстегнул манжеты и бросил рубашку на ближайший стул.

— Ну и?.. — Он чувствовал себя до странности беззащитным, стоя перед ней с обнаженным торсом, в ожидании вердикта.

Ее глаза расширились, и она закусила нижнюю губу.

— Ты само совершенство, — выдохнула она, делая шаг к нему.

Уильям восторженно-завороженно смотрел, как она ласкает его тело. Ее руки были прохладными, но казалось, что они способны воспламенять всё, к чему прикасаются. Там, где они нежно проскользили по его коже, тело загоралось огнем и возбуждение становилось почти невыносимым. В конце концов, он почувствовал, что не может более оставаться пассивным.

— Теперь моя очередь. — Он расстегнул оставшиеся несколько пуговок на ее блузке и снял. Его любимая была прекрасна, с такой белой и нежной кожей, источающей легкий аромат жасмина. Он целовал ее плечи и шею, а она ерошила его волосы, тихо вздохнув, когда их губы, наконец, соприкоснулись, а затем слились в жарком поцелуе.

Ее грудь скрывал скромный белый атласный лифчик, и он изнывал от нетерпения увидеть те роскошные формы, что недавно наполняли его ладонь в гостиной. Он спустил с плеч бретельки, и взглянув на нее, чтобы получить ее молчаливое разрешение, потянулся ей за спину и опытной рукой расстегнул крючки лифчика.

Зрелище, открывшееся его глазам, едва не повергло его на колени.

— О, cara, — прошептал он. Ее грудь мерцала в неярком свете, как перламутр. Они были идеальной формы — округлые, полные, увенчанные розовыми бусинками сосков. — Ты еще красивее, чем я представлял.

Осторожно, едва ли не благоговейно, его пальцы пустились в путь по поверхности теплого нежного полушария. Она в молчании следила за его рукой, пока его пальцы не начали дразнить мягкий розовый сосок. Тогда глаза ее закрылись и она прерывисто вздохнула, уткнувшись лицом ему в шею.

Уильям крепко обнял её, и оба они не могли сдержать стонов наслаждения от неповторимого ощущения соприкосновения тел. Их уста слились в медленном жарком ненасытном поцелуе, ее руки скользили вдоль его спины, и он прижимал ее к себе, ощущая, как пульсирует кровь, прилившая к паху. Не прерывая поцелуя и не отпуская ее от себя, он медленно двинулся назад, пока не ударился ногами о кровать.

Он беззвучно выругал себя за то, что не расстелил постель сразу, как только они вошли в спальню — неудобно было сейчас делать паузу и заниматься бытовыми мелочами, но без этого не обойтись. Он выпустил ее из объятий и со всей возможной скоростью откинул покрывало и одеяло. Затем вновь обнял и поцеловал, изо всех сил стараясь сопротивляться всепоглощающей волне нетерпеливого вожделения, которое требовало немедленного удовлетворения.

Вместе они опустились на кровать, обмениваясь жадными поцелуями в то время, как руки их беспорядочно блуждали по телам друг друга. Уильям ласкал ее гладкую, как шелк, грудь, стимулируя пальцами сосок, пока она не застонала, произнося его имя. Он упивался ее возбуждением и теплом ее рук, гладящих его упругий живот. Ее губы танцевали вокруг его шеи и плеч и вдруг набросились на рот, и вот уже ее язык раздвигал его губы — не то чтобы это было сложной задачей. У нее вырвался вздох, когда и вторая ее грудь погрузилась в его ладонь и его длинные пальцы обхватили упругий шар, нежно массируя его.

Он опрокинул ее на спину и наклонился над ней, ведя цепочку поцелуев вдоль ее шеи в мягкую ложбинку между грудями. Его рот достиг ее соска, и он осторожно обвел его языком. Она ахнула и выгнула спину в безмолвном приглашении, и его язык вновь жадно облизнул нежный бутон.

Уильям поднял голову и внимательно посмотрел в ее глаза, подернутые поволокой страсти.

— Ты такая сладкая, cara. — И это была чистая правда — ее кожа обладала изысканным и манящим вкусом, усиленным экзотическим цветочным ароматом ее тела. Он никогда не сможет насытиться ею, это он мог сказать наверняка. Он вновь наклонил голову к ее груди, на этот раз накрыл розовый сосок губами и нежно втянул его, воспламененный ее реакцией. Она тихо постанывала и снова выгнула спину, руки ее запутались в его кудрях.

Он обильно попировал на обеих ее грудях, пока ее дыхание не стало прерывистым и она не заметалась на простыне. Тогда он расстегнул ей юбку и с помощью Элизабет стянул её, а вслед за ней и колготки. И вновь он был ошеломлен и очарован, увидев её почти обнаженную, если не считать простых белых хлопчатобумажных трусиков, и бесконечно прекрасную, превосходящую по красоте все его самые буйные фантазии. Он сгорал от нетерпения, мечтая почувствовать, как эти длинные стройные ноги переплетаются с его ногами, и сел, чтобы скинуть носки и брюки. Оставшись в одних трусах, он вновь лег рядом с ней и прижал ее к себе.

Его переполнял восторг от ощущения соприкосновения их почти обнаженных тел.

— Лиззи, я так хочу тебя… ты просто сводишь меня с ума, — простонал он голосом, задыхающимся от страсти. Перекатив ее так, что она оказалась на спине, а он — поверх нее, Уильям прижался к ней губами, намереваясь покрыть поцелуями все ее тело, с головы до пят.

Но почти сразу же понял, что что-то не так. Она замерла под ним, и хотя не пыталась увернуться от его поцелуя, но уже не участвовала в нем. Он поднял голову и увидел в ее глазах нечто, похожее на страх.

— Что случилось?

— Ничего, — ответила она натянутым, бесцветным тоном. Потом отвела глаза, повернув голову набок. Уильям услышал, как она охнула, и все ее тело вдруг закаменело под ним. Дыхание стало поверхностным и учащенным, и она мелко задрожала. Внезапно она начала толкать его в грудь.

— Прошу тебя, перестань, — умоляла она. — Я не могу… не могу.

Уильям немедленно скатился с неё.

— Cara, что случилось?

Она ничего не ответила, вообще никак не отреагировала на его вопрос, не повернула к нему головы, и теперь ее колотила уже крупная дрожь. Он дотронулся до ее плеча, намереваясь обнять и успокоить, но она отдернулась так, будто его рука была раскаленной. Так и не повернувшись к нему, она свернулась клубочком и натянула на себя одеяло.

Уильям лежал на спине в мучительном ожидании, не зная, что делать, — казалось, несколько часов, хотя, должно быть, прошло всего минута или две, — точно он не мог сказать, потому что часы стояли с ее стороны кровати. Тишину нарушали лишь периодически проезжавшие по улице машины и тяжелое дыхание Элизабет. Наконец она начала дышать ровнее, и Уильям почувствовал, что ее дрожь понемногу утихает.

— Лиззи? Прошу тебя, любимая, скажи, что с тобой всё в порядке.

— Всё… нормально. Я просто… прости меня… прости.

— Что случилось, cara? Я сделал тебе больно? Может быть, я как-то напугал тебя? Я, должно быть, слишком тяжелый, и тебе было нечем дышать?

— Нет. Нет. Это не то… ты не виноват. Дело во мне. Всё дело только… во мне. — Она села, все еще крепко сжимая одеяло, натянутое на плечи, и он увидел, что она очень бледна и глаза ее наполнены слезами.

— Прошу тебя, скажи мне, что случилось. Я вижу, что ты чем-то расстроена, и может быть, я смогу тебе помочь. — Он ощущал почти физическую боль от необходимости сдерживать себя, чтобы не притянуть ее в свои объятия, но ее глаза предупреждали его, что лучше этого не делать.

— Не сможешь. Никто не сможет.

— Почему ты в этом так уверена? Скажи мне, в чем дело? Мы придумаем, как всё исправить.

Она глубоко вздохнула, и, казалось, это немного успокоило ее.

— Спасибо, но я уже и так испортила тебе вечер. Лучше я оденусь и поеду домой.

— Ты сейчас не в состоянии никуда ехать. И если ты думаешь, что я отпущу тебя отсюда, пока ты не поможешь мне понять, что случилось, ты ошибаешься. Если ты так мне ничего и не объяснишь, я просто с ума сойду, пытаясь понять, чем я тебя так ранил.

Элизабет опустила глаза, разглядывая собственные ноги, укрытые одеялом.

— Ты прав — я не могу допустить, чтобы ты и дальше страдал из-за моих ошибок, тебе и так уже досталось.

— Я не понимаю.

— Конечно. Ты заслуживаешь того, чтобы я хотя бы вкратце всё тебе объяснила прежде, чем поеду домой. Но сперва я хотела бы одеться.

— Лиззи, я вынужден настаивать на том, чтобы ты осталась здесь, пока полностью не придешь в себя. Давай, я заварю чай, и мы спокойно посидим и поговорим, а потом посмотрим на твое состояние.

Она потрясла головой.

— Да нет, правда, всё в порядке.

— Нет, не в порядке. Доверься мне, Лиззи. Я люблю тебя, и если это не было игрой моего воображения, ты тоже сегодня сказала, что любишь меня. Позволь мне помочь тебе.

— Право, мне лучше уйти. Скоро придет Ричард, а я никого не хочу сейчас видеть.

— Я позвоню ему и узнаю, какие у него планы. Во всяком случае, он не откажется задержаться в каком-нибудь баре, если я его попрошу. Так что о нем не волнуйся.

В конце концов она подняла на него глаза.

— Ладно. От чая я бы не отказалась. И признаюсь, меня до сих пор немного трясет. Пожалуй, мне не следует садиться за руль, пока я не успокоюсь. Но сейчас я хотела бы одеться.

Уильям проигнорировал ее слова, говорящие о намерении все-таки сесть сегодня за руль — этого он не допустит, — и постарался укрепить свои временно завоеванные позиции.

— А может быть, тебе будет уютнее, если ты наденешь что-то другое, а не то, в чем ходила весь день?

— Возможно, но разве у меня есть выбор?

— Я найду для тебя какую-нибудь домашнюю одежду. — Он увидел, как она, хмурясь, поджала губы, но, к счастью, за последние пару месяцев он более-менее научился бороться с ее упрямством. — Когда ты будешь готова ехать домой, тебе потребуется всего несколько минут, чтобы переодеться. — О том, что он вообще не собирался нынче отпускать ее домой, он предпочел пока умолчать.

Он увидел по глазам, что она готова капитулировать, и вскочил на ноги, чтобы воплотить свой план.

— Я сейчас вернусь.

В своей гардеробной он быстро подыскал идеальный вариант: шелковую пижаму и халат ей в тон, которые миссис Рейнольдс купила ему, пока он был в больнице, и которые он надевал с тех пор всего один раз. Пижамные штаны были слишком велики для Элизабет, но в шелковом верхе от пижамы и халате ей будет удобно, и они прикроют ее от шеи до пят, чтобы она не чувствовала себя уязвимо.

Мне тоже, пожалуй, лучше одеться. Он натянул пижамные штаны и достал из шкафа свой любимый халат.

Когда он вернулся в спальню, у него создалось впечатление, что Элизабет так и не шевельнулась, она все еще сжимала одеяло, подтянув его к самой шее, так, что костяшки пальцев побелели.

— Вот, я принес тебе одежду, — сказал он, вновь с трудом удержавшись от того, чтобы прижать ее к себе. — И можешь воспользоваться моей ванной комнатой — она вон за той дверью. Когда будешь готова, приходи ко мне на кухню. Я пока поставлю чайник.

Она кивнула, подняв на него печальный серьёзный взгляд. Когда он вышел из спальни, осторожно притворив за собой дверь, его охватило раскаяние. Моя бедняжка Лиззи. Не важно, что она говорит, наверняка это я сделал что-то не то. Но я всё исправлю, чего бы мне это ни стоило. Обязан исправить.

------
* Соната для фортепиано No. 14, Op. 27, no. 2, до-диез минор («Лунная»), третья часть. Исполнитель — Владимир Ашкенази, название альбома — “Favorite Beethoven Piano Sonatas”, London Records, 1997.

 

Рояль