Нежданная песня > Оглавление > Глава 62

Глава 62

 

Огромное спасибо Кэти за то, что она превратила фотографию ярко освещенной ванной комнаты из отеля «Времена года» в ту, которую можно увидеть в этой главе. Жаль только, что снимок слишком мал, чтобы вы смогли по-настоящему оценить всю проделанную ею работу. Если у вас есть желание рассмотреть фотографию подробнее, вот увеличенное изображение.

Снимая пальто и вешая его в прихожей, Уильям с трудом подавил желание состроить обиженную гримасу. Он представлял, что в номере отеля его будут встречать как героя, с почестями, подобающими Цезарю, с триумфом и помпой вернувшемуся в Рим. Согласно этому сценарию, его Клеопатра должна была броситься ему навстречу еще в коридоре и с восторгом прыгнуть в его распахнутые объятия. Но в номере царила тишина, в гостиной было темно, и его объятия были пусты, ибо никакой Клеопатры — ни восторженно прыгающей, ни какой-либо еще — в пределах видимости не наблюдалось.

Возможно, он найдет ее в спальне — а может быть, даже в кровати, должным образом одетую — вернее, раздетую. Вновь взбодрившись от этой мысли, он устремился через холл в спальню. Но если не считать обернутых в золотистую фольгу ментоловых шоколадок, подмигивавших ему с каждой подушки, ни в кровати, ни в комнате никого не было. Затем он услышал приглушенный плеск, донесшийся из ванной.

Он пошел на этот звук и споткнулся на пороге, увидев наяву одну из самых любимых своих фантазий. Длинную узкую комнату освещал неуверенный свет свечей, бросая зыбкие колеблющиеся тени на стены и потолок. На стойке красовалось серебристое ведерко, лелея среди кубиков льда бутылку с шампанским. Но лучше всего…

— Привет, — мягко произнесла Элизабет. Она развалилась в ванне, поигрывая с хлопьями радужной пены, покрывавшей всю поверхность воды легкими воздушными сугробами.

Обзавидуйся мне, Цезарь.

— Привет, — его взгляд скользнул по ее плечам и ниже. Она тоже посмотрела вниз и тут же нырнула поглубже в воду, собирая вокруг себя побольше пены, чтобы прикрыться ею.

Он склонился над ванной, одновременно и забавляясь смущением своей возлюбленной, и сочувствуя ей. Над водой плыл смешанный аромат ванили и жасмина.

— Бесполезно, — ласково сказал он, убирая с ее лица выбившуюся прядку, — даже если бы тут было достаточно глубоко, чтобы полностью прикрыть тебя, эта пена рано или поздно растает, — он плотоядно усмехнулся. — Я готов ждать столько, сколько понадобится.

С виноватой улыбкой она снова вынырнула и села прямо. Пузырьки пены каскадом закользили по гладкой влажной коже, поблескивавшей в неровном свете свечей. Он с трудом сглотнул, чувствуя, что еще немного — и глаза его просто выпрыгнут из орбит и покатятся прямо в ванну. Вновь ей потребовалось меньше тридцати секунд, чтобы превратить его в безмозглого идиота, беспомощно пускающего слюни. Тоже мне, Вильям Завоеватель.

— Довольно жалкое зрелище, правда? — сказала она с коротким, неловким смешком.

— Какое? — она что, прочитала его мысли?

— Сначала я решаю тебя соблазнить, а потом пытаюсь спрятаться в покрывало из пены, чтобы ты не смог меня увидеть.

Усмехнувшись, он сделал усилие, чтобы перевести свой взгляд на ее лицо.

— Тебе не составило бы ни малейшего труда соблазнить меня, что бы ты ни делала.

— То есть ты хочешь сказать, что легко поддаешься соблазну?

— Легче легкого, если дело касается тебя, — он провел пальцем дорожку вдоль ее шеи и ниже, лениво обведя вокруг одной груди, покрытой переливчатой россыпью пенных пузырьков. Ее кожа была мягкой, как шепот, и нежно скользила под его пальцами. Он склонился к ней, удерживая равновесие на краю ванны, и чуть притронулся губами к ее губам.

Она откинулась назад, положив голову на бордюр.

— Ну, расскажи мне поподробнее о своем разговоре с бабушкой.

Прежде чем выйти из дома, он позвонил ей, но обрисовал только краткий итог своей беседы с Роуз.

— Расскажу, но чуть позже. Сейчас мне хочется полностью сосредоточиться на русалке в моей ванне. А где ты раздобыла пену? И вот это? — он потянулся за большой красивой губкой, которая лежала на кафельной приступке у нее за головой.

— В гостиничном спа есть полный набор любых прибамбасов для ванной.

— Сообразительная девочка.

— А свечи и рекомендации по поводу шампанского я получила у консьержа.

— Напомни мне, чтобы я оставил ему щедрые чаевые, — сказал он, окуная губку в воду.

— Ей.

— Неважно, — массирующими движениями он провел губкой по ее спине и плечам.

С тихим довольным вздохом она подалась вперед.

— Как ты думаешь, в этой ванне двое поместятся?

— Да, при условии, что мы не будем возражать против очень, очень тесного соседства.

— Ну, основная идея как раз в этом и заключается.

Он снова склонился к ней и поцеловал. Затем рывком поднялся на ноги.

— Я налью нам шампанского, — наполнив два бокала, он вновь присел на краешек ванны. — За нас.

— За тебя; за то, что ты сумел достучаться то своей бабушки и убедить ее в своей правоте.

— Ты внесла в это такую же лепту, как и я.

— Ну, тогда за нас. Мы с тобой — отличная команда.

— Это точно, — они сдвинули бокалы, и Уильям пригубил шампанское. Консьерж сделала хороший выбор — свежий, легкий марочный напиток, охлажденный до совершенства.

— Ну, так ты ко мне присоединишься? — спросила она, проводя пальчиком по его свободной руке, которая лежала на краешке ванны.

— Непременно, — он поднялся на ноги. — Я сейчас, быстренько.

— А куда ты собрался?

— В спальню, снять одежду.

— А ну-ка, остановись немедленно. Ты что, хочешь лишить меня шанса увидеть, как ты раздеваешься?.. — она перекатилась на бочок и уперлась локтями в краешек ванны, уперев подбородок в ладонь. — Давай, красавчик, начинай расстегиваться. Не заставляй девушку ждать.

Если бы на нем сейчас был не один из его любимых спортивных пиджаков, он залез бы в воду прямо в одежде и сгреб ее в объятья. Вместо этого он лишь поцеловал ее взглядом.

— Сейчас, дай мне только пиджак и брюки в шкаф повесить. А потом я вернусь и с удовольствием закончу разоблачаться прямо здесь.

— Ох, да ради бога, Уилл. Расслабься ты, наплюй хоть раз в жизни на свои принципы и рискни немного измять одежду — тоже мне, большое дело.

Минуточку. Передо мной лежит Лиззи, голая и влажная, а я помышляю о том, чтобы ее покинуть — хоть и ненадолго — ради моих шмоток?.. Я, должно быть, совсем спятил. Он стянул с плеч пиджак и неловко перекинул его через локоть, обводя глазами комнату в поисках безопасного места, куда его можно было бы пристроить.

Усмехнувшись, она медленно покачала головой.

— Ничего не можешь с собой поделать, да? Почему бы тебе не повесить его на ручку двери? Думаю, с ним ничего не случится, если он повисит там какое-то время.

Он воспользовался этим советом, невольно поморщившись при мысли о том, что пиджак может соскользнуть с гладкой ручки и приземлиться смятой кучкой на пол.

Она повела в его сторону бокалом с шампанским.

— К тому же я прекрасно тебя знаю — ты носил его больше пяти минут, а это значит, что завтра он первым же делом отправится в чистку. Так вот, смею тебя уверить, что там вполне способны разгладить складки на пиджаках.

— Ничего не могу с собой поделать. Миссис Рейнольдс с детства приучила меня с уважением относиться к моему гардеробу.

— Ну еще бы, — сказала она с чуть заметной уcмешкой. — Полагаю, что один этот пиджак стоит больше, чем валовой национальный продукт нескольких островных государств.

Он проигнорировал этот укол и скинул туфли.

— А дальше что?

— Подойди поближе и я тебе покажу.

Она потянулась за полотенцем и вытерла руки. Затем с лукавой улыбкой встала на колени, расстегнула пояс у него на брюках и атаковала молнию. Когда она пробежала пальчиком по ширинке его трусов, на какой-то блаженный миг у него возникла надежда, что сейчас она, возможно, скользнет рукой в прорезь. Но вместо этого Элизабет снова уселась в ванне, и уже второй раз за вечер у него возникло сильнейшее желание обиженно надуть губы. Он стянул брюки и перекинул их через рейку для полотенец, аккуратно разгладив вдоль стрелочек.

— Мой личный персональный стриптиз от Уильяма Дарси, — промурлыкала она. — Должно быть, я пропустила тот момент, когда померла и очутилась на небесах, — она потянулась за шампанским, не сводя глаз с Уильяма, в результате чего едва не опрокинула бокал в ванну.

Он тоже внес свой вклад в череду неловкостей, чуть не растянувшись на полу, когда попытался, прыгая на одной ноге, стянуть носок с другой. Слегка уязвленный ее веселым хохотом, он отступил назад и прислонился к стойке раковины, чтобы закончить этот процесс, после чего приступил к рубашке. Ее жадный, заинтересованный взгляд вдохновил его снимать этот предмет одежды медленно и томно, многозначительно обводя пальцем полированную окружность каждой пуговицы прежде, чем просунуть ее в петельку.

— А ты, оказывается, позер, — сказала она.

— Не позер, а стриптизер; я всегда стараюсь соответствовать ожиданиям моей публики. Надеюсь, у публики жалоб нет?

— Определенно нет.

Ее нежная улыбка перешла в хихиканье, когда он, попытавшись изящным жестом скинуть с себя рубашку, обнаружил, что забыл расстегнуть запонки, и его руки застряли в рукавах. После нескольких довольно неуклюжих взмахов руками ему в конце концов удалось, досадливо хмурясь, вытряхнуть себя из рубашки.

Все еще смеясь, она покачала головой.

— Ну до чего же ты милый и забавный.

— Забавный, — уперев руки в бедра, он возмущенно фыркнул. — А я-то тут изо всех сил пытаюсь свести ее с ума от страсти своим сексуальным разоблачением.

— О, на этот счет можешь не беспокоиться. Ты сексуален до невозможности, — она глазами указала на его трусы. — Ну?

— Что «ну»? — ее взгляд был словно теплая нежная рука, прикоснувшаяся к телу. Его кожу тут же начало покалывать в ответ.

— Разве ты не собираешься снять еще и это? — приоткрыв рот, она медленно облизнула язычком губы.

В его мозгу немедленно сработал автоматический выключатель, а тело тут же представило ощущения от этого нежного розового язычка, облизывающего… кое-что другое. С трудом сглотнув, он поддернул большими пальцами эластичную резинку трусов и медленно, дюйм за дюймом, стянул последний остававшийся на нем предмет одежды вначале на бедра, а потом и ниже, пока они не соскользнули на пол.

— Вот это вид, которым я никогда не устану любоваться, — прошептала она, когда он шагнул в сторону ванны. — Тебя надо бы изваять в бронзе… или в мраморе.

Он вдруг ощутил идиотский порыв принять какую-нибудь героическую позу, но удержался, зная, что этим только заставит ее расхохотаться.

— Вряд ли кто-то из современных Микеланджело сочтет меня достойной моделью.

— Не спорь, когда тебе делают комплимент, — она провела пальцем по его бедру, и по коже вновь пробежала россыпь дразнящих иголок.

После пары минут сложных совместных маневров и переплетения конечностей, им наконец удалось устроиться в ванной вдвоем. Элизабет улеглась спиной к нему на грудь, и Уильям крепко обвил ее руками. С глубоким вздохом он откинул голову назад, на бордюр.

— Идеальное противоядие после стрессового дня.

— М-м-м, — Элизабет подняла его руку со своей талии и поиграла с его пальцами. — У тебя самые красивые руки на свете, — она поднесла его ладонь к губам и прижалась к ней поцелуем.

Его веки медленно закрылись, и он полностью отдался смакованию восхитительного ассортимента разнообразных чувственных радостей. Вода тихонько плескалась у груди, омывая его — в буквальном смысле слова — нежным благоухающим теплом. В пределах досягаемости заманчиво мерцал бокал с шампанским, полный крохотных пузырьков, которые, устремляясь по золотисто-янтарной жидкости вверх, с еле слышным шипением лопались на поверхности. Великолепное, соблазнительное в своей женственности тело покоилось на нем, такое теплое, мягкое, нежное и предоставленное в полное его распоряжение, чтобы исследовать и наслаждаться им в свое удовольствие. Ногам, правда, было не слишком удобно, зажатым в ограниченном пространстве тесной ванны — но иногда маленькие жертвы бывают необходимы для достижения более существенных преимуществ.

Ну а лучше всего было то, что, на тот маловероятный случай, если он когда-нибудь устанет от всех этих роскошеств, его ожидала широкая мягкая кровать с белоснежным хлопковым бельем, откинутыми одеялами и взбитыми подушками. Готов поспорить, когда Цезарь возвращался в Рим, у него на подушке не было шоколадок.

— Что смешного? — она легонько куснула его за палец.

— Я счастлив, — он высвободил руку из ее захвата и ласково провел по ее шее. Она заколола волосы наверх, в пучок, но несколько прядок случайно избежали этой участи. Он начал лениво накручивать одну из них на указательный палец.

— Пока тебя не было, я разговаривала с Джейн.

— Как дела у них с Чарльзом?

— Отлично. Похоже, за эту неделю они достигли большого прогресса.

— Ну вот и хорошо, — помимо искренней радости за Чарльза, у Уильяма был и более эгоистичный интерес в их скорейшем примирении. Чем быстрее Джейн и Чарльз воссоединятся окончательно, тем раньше он сможет избавиться от чувства вины по поводу их разрыва. — Как они провели День Благодарения?

— Джейн сказала, что хорошо. Мама была, конечно, просто в экстазе, что Чарльз приехал.

С губ Уильяма едва не сорвались слова «бедный Чарльз». Чтобы занять свой рот чем-то менее опасным, он начал легонько покусывать мочку ее ушка. Она поежилась и заерзала, лежа на нем, на что немедленно и весьма активно отреагировали несколько сотен нервных окончаний, расположенных преимущественно в нижей части его тела. Да, эту ванну, пожалуй, можно было уже смело переименовывать в нир-ванну.

— Может, все-таки расскажешь мне про разговор с бабушкой, — сказала она.

Он предпочел бы и дальше тонуть в расслабленном чувственном тумане, но из уважения к ее любопытству добросовестно описал всю беседу, вплоть до приглашения на обед, которое сделала им Роуз.

— Обед — это замечательно, если только ты пообещаешь, что за столом не будет Кэтрин де Бург, — Элизабет зачерпнула ладошкой воду и побрызгала ему на руки.

Он усмехнулся.

— И я сказал то же самое. Но даже если Ба и захотела бы пригласить Кэтрин — а она, разумеется, не хочет — я сильно сомневаюсь, что Кэтрин снизойдет подойти к нашему дому на пушечный выстрел после того, что произошло вчера.

— Ох, я тебя умоляю, — Элизабет хихикнула. — Если бы она увидела, что существует хоть малейший шанс вернуть твою благосклонность и финансовое покровительство, не жертвуя при этом своей гордостью, она не колебалась бы ни минуты. Она окопалась бы в вашем саду, ожидая возможности поговорить с тобой — в палатке от Гуччи, разумеется, — если бы считала, что это поможет.

— Зря время потратила бы. После сольного концерта, который я должен дать в консерватории в следующем месяце, я развяжусь с ней окончательно.

— А что насчет твоей гарантии оплатить ставку преподавателя, который займет мое место в следующем семестре?

— Я по-прежнему собираюсь это сделать, поскольку обещал. Ну и, кроме того, если я не сдержу слова, она может выместить это на тебе.

Элизабет пожала плечами.

— О, да она в любом случае это сделает. Уверена: во всем, что случилось, она винит в первую очередь меня.

Его внутренности сжались.

— Мне так жаль, cara, — сказал он, склонившись к ней и нежно целуя в висок. — Как бы я хотел сделать что-нибудь, чтобы тебя защитить.

— Ничего страшного. Через несколько недель семестр закончится, а потом мне уже не нужно будет с ней встречаться. Полагаю, какое-то время она будет поливать меня грязью в разговорах со всеми руководителями музыкальных заведений, с которыми ей доведется общаться, но рано или поздно ей это надоест и она успокоится, — Элизабет похлопала ладошкой по собиравшимся вокруг них пенным пузырькам.

Он тяжело вздохнул и покрепче обхватил ее руками.

— Мне не нужно было ничего говорить, — тихо сказала она, погладив его по руке, — пожалуйста, только не начинай снова переживать из-за этого, ладно?

— Не буду, — ответил он, хотя и подозревал, что только что сказал неправду. — Но мне просто тяжело видеть, как ты страдаешь из-за моих поступков.

Она лукаво покосилась на него из-за плеча.

— А что, разве я выгляжу страдающей?

Он невольно хихикнул и склонил голову к ее плечу, покрывая его легкими поцелуями.

— Нет, серьезно, — сказала она, — прошу тебя, не казнись больше по этому поводу. Мы ведь договорились, что будем двигаться вперед, а не оглядываться назад. Хорошо?

— Хорошо, — но он мучительно жалел, что не в его власти повернуть время вспять, чтобы переписать их прошлое, стерев из него всю боль.

— А что-нибудь еще важное обсуждалось в твоем разговоре с бабушкой? — она медленным, томным движением потерлась ножкой о его ногу, в результате чего вся кровь отхлынула от его головы и устремилась в противоположном направлении. Он попытался удержать в рабочем состоянии хотя бы несколько клеточек мозга, чтобы поддержать беседу.

— Да вроде нет.

— Меня удивляет, что она не сделала никаких замечаний по поводу того, что мы с тобой живем во грехе, вместе ночуя в гостинице.

— Ну, вообще-то, сделала, — пробормотал он почти машинально, ибо умственной энергии, чтобы следить за тем, что произносит рот, у него уже не хватало. Гораздо больше его сейчас занимало то, что находилось под его ладонями — две восхитительно полные округлости, такие гладкие и упругие, и…

— Вот как? — Элизабет уселась прямо и резко развернулась к нему лицом. В ванне тут же поднялось миниатюрное цунами.

Ой-ой-ой.

— Она упомянула об этом только из-за Джорджи.

— А Джорджи-то каким боком это касается?

— Ну, она сейчас в опасном возрасте, и если она воспользуется нашим примером как поощрением того, что можно спать с кем попало…

— С кем попало? — Элизабет уже практически рычала.

Он заставил свои мозги снова включиться и вернуться в рабочее состояние. Очевидно, сейчас они ему уже понадобятся.

— Cara, подожди. Я вовсе не это имел в виду.

— Но это то, что она имела в виду?

— Нет, совсем нет, что ты. Но Ба не одобряет сексуальную жизнь вне брака и, разумеется, хочет, чтобы и Джорджи придерживалась тех же моральных устоев. И поэтому, если кто-то из тех, кто близок к Джорджи… ведет себя иначе…

— И что же ты хочешь этим сказать? Что она не желает, чтобы Джорджи пятнала себя общением с недостойной подружкой ее брата, которая мало того, что низкого происхождения, да еще и легкого поведения?

Его внутренности неприятно свело. Он сейчас был не в настроении пререкаться и ссориться, но, видимо, выбора ему не оставили.

— Ну разумеется, я вовсе не это хотел сказать. Ты все раздуваешь до каких-то немыслимых размеров. Ба только имела в виду, что…

— А что насчет Ричарда? Вот уж кто спит с кем попало! И если уж на то пошло, что насчет тебя? Уверена, что от внимания Джорджи не ускользало то обстоятельство, что временами ее братец возвращался со свиданий не раньше завтрака. И я сильно сомневаюсь, что она думала при этом, что ты всю ночь играл в скрэббл. Или это было приемлемо с точки зрения морали, поскольку все твои прошлые пассии были богатенькими?

Он попытался подавить вспышку раздражения, вызванную как ее беспричинным гневом, так и инсинуациями по поводу его прошлого. Он уже устал защищаться и оправдываться по этому поводу.

— Как я тебе уже говорил раньше, у Ба была возможность официально не знать, где и как я проводил ночи. И это позволяло ей верить, что и Джорджи тоже не в курсе.

Элизабет шумно фыркнула.

— Ох, ради бога.

— Знаю. Ба предпочитала обманываться, но для нее так было комфортнее — просто закрывать на это глаза и делать вид, что ей ничего не известно. К сожалению, встретившись сегодня с Джорджи прямо здесь, в гостинице, я разрушил этот щит официального неведения.

Элизабет помолчала и сделала глубокий вдох. Затем он с огромным облегчением увидел, что выражение ее лица немного смягчилось.

— Ладно. Где-то я могу это понять, — сказала она уже спокойнее. — Но похоже, что это больше задевает чувства твоей бабушки, чем Джорджи.

— Может быть и так. Но разумеется, Ба позволено иметь собственную точку зрения по этому вопросу.

— Но разве ты не достаточно взрослый, чтобы самому принимать решения?

— Ну конечно. И возможно, ты все же заметила, что сейчас я нахожусь здесь, с тобой.

Ее губы изогнулись в неохотную улыбку.

— Да, что-то в этом роде я заметила.

Он ласково погладил ее по щеке.

— Cara, я сказал Ба, что мое место — рядом с тобой. Единственная уступка, на которую я пошел — согласился поговорить с Джорджи и объяснить ей, что существует большая разница между случайными, ни к чему не обязывающими связями и серьезными отношениями двух любящих и преданных друг другу людей.

Элизабет скептически искривила губы и изумленно уставилась на него.

— Ты это серьезно, что ли?

Он нахмурился.

— А ты разве не считаешь, что секс и любовь — это разные вещи?

— Ну, разумеется, считаю — не то чтобы у меня была особая база для сравнения, между прочим. Но я не это имела в виду. Я просто не представляю, как именно ты собрался объяснять эту разницу Джорджи.

— Я знаю, что это будет непросто — и как раз подумал, может, ты поможешь мне в этом — ну, посоветуешь, что именно мне ей говорить.

— Я могу точно сказать, что тебе ей говорить: ни-че-го. Ты — совсем неподходящая кандидатура для такого разговора. Во всяком случае, я так полагаю, что это не с тобой она беседует на самые интимные и личные темы.

— До недавнего времени мы с ней могли обсуждать практически любые вопросы.

— Любые, но думаю, что не все, — она приподняла брови. — Это ты помог ей выбрать первый лифчик? Ты объяснял ей, что делать, когда у нее первый раз начнутся месячные?

Господи Боже.

— Ну разумеется нет. Это было бы… — он передернулся.

— Вот именно, — торжествующая нотка в голосе Элизабет слегка уязвила его самолюбие, но он не мог не признать, что в ее словах была изрядная доля здравого смысла. — Если ты попытаешься провести с ней обстоятельную беседу о том, чем любовь отличается от секса, она будет в таком смущении, что и слова из твоих объяснений не услышит. Ей нужно проводить с тобой время, но не в таких разговорах, когда вы оба будете пялиться либо в пол, либо в окно, либо куда угодно, лишь бы не смотреть друг другу в глаза.

Он не мог с этим спорить, тем более, что от одной мысли о подобном разговоре у него начинало нервно сводить живот.

— Да, наверное, ты права. Ну и что же мне делать в таком случае?

— А к кому Джорджи обычно обращается с такими вещами?

— Даже не знаю. К Ба, должно быть. Или, возможно, к тете Элеонор.

Элизабет кивнула.

— Да, скорее второе. Она моложе твоей бабушки, и к ней легче подступиться.

— Ну хорошо, стало быть, я поговорю с тетей Элеонор, посмотрим, что она посоветует, — он вздохнул. — Я не хотел тебя расстраивать.

Она покачала головой и вернулась в прежнее положение, откинувшись спиной к нему на грудь.

— Ничего страшного. Это я среагировала чересчур бурно. Я просто становлюсь излишне чувствительной и обидчивой, когда дело касается… ну, скажем так, многих вещей, связанных с твоей бабушкой.

— Могу только повторить тебе то же самое, что сказал ей относительно тебя. Если ты дашь ей шанс, надеюсь, со временем ты сможешь проникнуться к ней симпатией.

— Ты мой бедняжка, — она переплела его пальцы со своими, — держу пари, ты уже устал быть третейским судьей между нами.

— Ничего, все в порядке. Вы обе — женщины с сильным характером, с твердой волей. Я должен был ожидать, что ваша взаимная притирка займет какое-то время. Хотя, если и через год ничего не изменится…

— О, на этот счет можешь не волноваться. Уверена, что к тому времени мы либо придем к полному взаимопониманию, либо просто поубиваем друг друга.

Он фыркнул.

— Очень утешительная альтернатива.

Она мягко рассмеялась и угнездилась поуютнее, уложив голову ему на плечо. Его руки лениво бродили вдоль ее тела, описывая легкие круги вокруг живота и ласково скользя по бедрам. Он закрыл глаза и зевнул. Первый раз за все время он обратил внимание на чуть слышное треньканье одиноких капелек, время от времени лениво падающих из крана. Его ноздри наполнял насыщенный аромат жасмина. Утром ему нужно будет как следует отмыться в душе, если он не хочет появиться на публике благоухающим, как тропический сад.

— Как жаль, что мы не можем остаться здесь навсегда, — тихо сказала она.

— В этом городе, в этом номере или в этой ванне?

Она пожала плечами.

— И то, и другое, и третье. Хотя, боюсь, если мы никогда не вылезем из ванны, то вскоре сморщимся, как две гигантские черносливины.

Он приоткрыл глаза, ленясь до конца поднимать веки.

— Какая устрашающая перспектива. Пожалуй, мне стоит удостовериться в том, не начала ли ты уже покрываться морщинками, — его ладони накрыли ее грудь. — А начать проверку, наверное, стоит отсюда.

Тщательный поиск Уильямом морщинок на ее теле заставил Элизабет попеременно то хихикать, то вздыхать от блаженства.

— У тебя настоящий талант проводить подобные инспекции, — с трудом выговорила она, ибо смешки окончательно победили вздохи, когда он потер ее ступню между своими. — Ну что, я прошла твой строгий контроль?

— Ты получаешь мою печать одобрения, — пророкотал он ей в ухо, — хотя я тут подумал, что стоит еще раз перепроверить кое-какие участки.

Его дразнящие ладони ухватились за ее талию, и Элизабет зашлась от щекотки. Изогнувшись, она попыталась вырваться из его захвата и в результате пребольно ударилась локтем о край ванны.

— Ой-й-й!

Он тут же перестал ее щекотать и сел прямо, обхватив ее за плечи.

— Прости меня, cara. Я не хотел…

— Знаю, знаю, — проворчала она сквозь зубы, потирая ушибленный локоть, — это был несчастный случай. Но, может, нам все-таки стоит уже перебраться куда-нибудь в менее тесное помещение. — Этим вечером, когда она зажигала свечи и разводила в воде ароматические соли, эта роскошная ванна, которая была и больше, и глубже, чем ванна у нее дома, казалась ей достаточно вместительной для двоих. Но сейчас она чувствовала себя сардиной в банке, хотя и не могла не признать, что к среднестатистической сардине обычно не прилагается в комплекте божественно сексуальный обнаженный мужчина.

Означенный обнаженный мужчина между тем нежно сжал ее плечо и поцеловал в шею.

— Я с удовольствием поцеловал бы сейчас и твой локоть, чтобы облегчить твои страдания, но…

— В том-то и дело. Нужно быть акробатами, чтобы исхитриться это сделать.

Она поднялась на ноги, вылезла из ванной, поддерживаемая Уильямом и, дотянувшись до полотенца, плотно обмотала его вокруг себя. Он последовал за ней, небрежно перекинув свое полотенце через плечо. Затем, сняв с вешалки один из мягких махровых гостиничных халатов, он распахнул его перед ней и склонился в официальном поклоне.

— Прошу вас, мадам.

— Что ж, благодарю вас, Дживз, — сейчас он был идеальным воплощением невозмутимого английского дворецкого… в нудисткой колонии.

Уильям помог ей надеть халат, уткнулся носом в ее шею и прошептал:

— М-м-м-м, ты такая мягкая, и пахнешь просто восхитительно.

Она развернулась к нему лицом и прижалась поцелуем к его груди чуть повыше сердца.

— И ты тоже, — его кожа была теплой и чуть поблескивала от влаги.

— Я уж догадываюсь, — усмехнулся он. — Если бы Ричард сейчас меня унюхал, не было мне бы спасения от насмешек.

— К счастью, Ричарда здесь нет.

— И слава Богу, я считаю, — отступив от нее, он стянул со своей шеи полотенце.

Она взяла его у него из рук.

— Позволь мне.

— С претолстым удовольствием, — ответил он с распутной ухмылкой.

Она начала с его шеи, промокнув ее полотенцем, вслед за которым последовали и ее губы. Затем перешла к плечам и опустилась вдоль рук, закончив легоньким пощипыванием его пальцев. Его глаза источали жар, и он прижал ее к себе для долгого, упоительно томного поцелуя. Когда он наконец выпустил ее из объятий, она перенесла внимание на его торс, в восхищении любуясь его ровным золотистым австралийским — и Карибским — загаром.

— Ты планируешь еще когда-нибудь съездить в Австралию? — спросила она.

— С тобой? Без вопросов. Разумеется, в моем воображении мы уже побывали там вместе.

— О, в самом деле? — она встала за ним, чтобы вытереть ему спину. Его лопатки прямо-таки требовали ее поцелуев, и она подчинилась, усмехнувшись насыщенному цветочному аромату, который источала его кожа. Уильям был прав: если бы Ричард смог учуять, как сейчас пахнет его кузен, ему с лихвой хватило бы этого факта для шуточек на недели вперед, как белке — припасов на зиму.

— Конечно. Ты присутствовала на каждом моем концерте — сидела прямо в первом ряду, — и еще мы с тобой вместе осматривали город.

— Похоже, я отлично провела время.

— Ты даже побывала со мной на пляже и загорала топлесс.

— Что лишний раз доказывает, что все это было лишь фантазией.

— Ну не знаю, не знаю. Как-нибудь я все-таки настою на том, чтобы увидеть эту фантазию наяву.

— Только даром потратишь время на уговоры.

— А почему нет? Что в этом такого? Я, к примеру, все время хожу загорать топлесс, — он бросил ей озорную усмешку через плечо.

— Очень смешно, — она легонько ущипнула его за попку, а потом, не удержавшись, погладила две сексуальные ямочки, которые он заработал благодаря регулярным занятиям бегом. В день их первой встречи, в аэропорту, она была права — под его джинсами скрывалась просто первоклассная филейная часть.

Затем она присела на краешек ванны.

— Давай мне ногу.

Он поставил ступню на ее коленку, слегка покачнувшись, прежде чем обрести равновесие на одной ноге.

— Как тут опасно, однако.

— Другими словами, мне лучше не делать ничего, что может нарушить твой баланс — например, не щекотать тебя?

Он приподнял бровь.

— Ну, если только ты не хочешь объяснять это потом санитарам.

— Тогда я пас, — ступня на ее колене была такой же худощавой, изящной и удлиненной, как и остальные части его тела. Она насухо вытерла ее полотенцем, поиграв с длинными, чуть изогнутыми пальцами ног. — У меня целая ночь уйдет на то, чтобы вытереть такую гигантскую площадь, — поддразнила она.

— Что-что, простите?.. — он попытался устремить на нее устрашающий взгляд, но за нахмуренной физиономией явственно пряталась улыбка.

— Знаешь, твой повелительный тон был бы гораздо более убедительным, если бы ты не стоял тут голым и вода не стекала бы с тебя на пол.

Он фыркнул и поменял ногу.

Напевая себе под нос, она вытерла и вторую ступню, а затем прошлась немного вверх по ногам, обработав их полотенцем, после чего отложила его в сторону.

— Ну вот, все готово.

— Минуточку, — он скрестил руки на груди и посмотрел на нее сверху вниз, самодовольно изогнув губы. — Ты прекрасно знаешь, что еще далеко не везде меня вытерла.

— Вот полотенце. Можешь сам высушить те участки, что я пропустила, — ответила она с самым невинным и бесхитростным видом, на который была способна.

— Но… — его лоб прорезала вертикальная морщинка.

Несмотря на свой незаурядный ум, временами он бывал на удивление простодушен и доверчив. Она пробежала пальчиком по внутренней стороне его бедра, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Ты что, какой-то конкретный участок имел в виду?

Его тело откликнулось на ее прикосновение, дав недвусмысленный ответ на ее вопрос.

— И ты еще меня называла позером, — пробурчал он.

Она изучила вблизи выступающую часть его тела, которая у нее на глазах постепенно заливалась румянцем, словно устыдившись повышенного внимания к своей особе. На головке, покрытой нежной бархатистой кожицей, дрожа, поблескивали капельки воды. Повинуясь безотчетному импульсу, она склонила голову и осторожно слизнула их языком. Он резко вдохнул в себя воздух и подступил ближе. Ощутив, как по всему телу разливается жаркое, тягучее тепло, она подалась вперед, чтобы попробовать его снова. Его руки бессильно опустились на ее голову, и он медленно выдохнул.

Это была всего лишь вторая ее попытка подобного рода, но его реакция в первый раз избавила ее от волнений по поводу того, достаточно ли у нее умения и мастерства. На этот раз она полностью отдалась этому чувственному опыту, вбирая в себя всю гамму ощущений — и напряжение его рук, зарывшихся ей в волосы, и его тяжелое, прерывистое дыхание, и хриплые стоны, и тонкие мягкие волоски на коже, щекочущие ей подушечки пальцев, пока она, обхватив ладонями его бедра, легонько водила по ним ногтями. Но больше всего она упивалась его солоноватым вкусом и тем, как его плоть росла, казалось, с каждым движением ее губ, с каждым дразнящим пробегом ее языка.

— Лиззи, пожалуйста, остановись, — прохрипел он.

Она подалась назад и взглянула на него.

— Почему? Я думала, тебе это нравится.

У него вырвался короткий смешок.

— Но я хотел, чтобы сегодняшняя ночь была посвящена тебе, а не… — но его слова оборвались, перейдя в страстный стон, когда она с удвоенным энтузиазмом вернулась к своему занятию.

Он больше не делал попыток остановить ее. Каждый вырывавшийся у него звук, вплоть до еле слышного вздоха, казалось, натягивал в ее теле все новые струны жаркого, вибрирующего желания. По мере того как проходили минуты, его пальцы все сильнее и судорожнее стискивали ее голову, и она чувствовала, как он борется с желанием податься вперед, чтобы войти в нее еще глубже. Она ощущала, как сжимаются мускулы его бедер и ягодиц под ласкающими прикосновениями ее рук, и как сами бедра подергиваются под аккомпанемент его частого, затрудненного дыхания. Она взглянула вверх и увидела, как он смотрит на нее остановившимся, замутненным от страсти взглядом, и ее пронзило опьяняющее чувство своей власти над ним. Ей доставляло огромное наслаждение знать, что она может довести его до состояния беспомощной, отчаянной мольбы об освобождении, что в ее силах заставить его вскричать в самозабвенном неистовом экстазе — что он и сделал мгновение спустя, выгнувшись вперед в унисон со страстными стонами, вырывавшимися из его груди.

После этого он стоял неподвижно, прикрыв отяжелевшие веки и обессиленно свесив голову.

— Лиззи, — выдохнул он, и ухватив ее за локти, заставил подняться на ноги. Взяв ее лицо в ладони, он посмотрел на нее долгим взглядом, исполненным такой невероятной нежности, которая была красноречивее всяких слов. Она закусила губу, борясь с неожиданными слезами, защипавшими глаза. Затем он привлек ее в свои объятия. — Лиззи, — прошептал он куда-то ей в волосы. Она уткнулась лицом ему в плечо и погладила по спине, вдыхая его теплый, чистый аромат.

Он вздохнул глубоким длинным вздохом, который, казалось, шел из самых недр души. Прижавшись ухом к его груди, она услышала, как его низкий охрипший голос негромко пророкотал:

— Что я там давеча говорил про идеальное противоядие после стрессового дня?

— Похоже, пора отвести тебя в постель, пока ты не заснул на ходу, — сказала она.

— О сне пока даже и речи быть не может. Но постель звучит весьма заманчиво.

< Уильям подхватил бутылку шампанского и два бокала, а Элизабет выбрала две самые длинные свечи, осторожно неся их, чтобы не расплескать жидкий воск, собравшийся вокруг фитильков. Вскоре они с Уильямом уже уютно свернулись под одеялами, а рту у них сладко таяли ментоловые шоколадки.

— Вот так гораздо комфортнее, — прошептала она.

— М-м-м, — его рука ритмичным, гипнотическим движением медленно поглаживала ее бедро.

Элизабет потеряла счет времени, пока они лежали рядышком, наслаждаясь блаженным, умиротворенным покоем. Но вскоре в ее удовлетворение вкралась горькая нотка. Меньше чем за неделю она успела уже прочно привыкнуть к его теплому, надежному присутствию в ее постели — и в ее жизни. Но совсем скоро ей нужно будет возвращаться обратно в Калифорнию. Одной. Она вздохнула.

— Что-то не так? — его глубокий голос прозвучал чуть хрипло, и она решила, что он, должно быть, задремал.

— Я подумала о том, как сильно буду скучать по тебе, когда вернусь в Сан-Франциско.

Уильям счел, что его отношениям с Ба и Джорджи пойдет на пользу, если он какое-то время пробудет с ними в Нью-Йорке. Элизабет, изо всех сил изображая понимающую подругу, с готовностью поддержала этот план, хотя теперь ее начали одолевать непрошеные сожаления и сомнения, коварно похлопывая по плечу и нашептывая на ушко.

— Прекрасно тебя понимаю, — тихо произнес он, поглаживая ее по волосам. — Я вообще не представляю, как смогу отпустить тебя.

— Ну, во всяком случае, у нас еще есть завтрашний день и часть воскресенья, — улыбнувшись, она притронулась к его подбородку, — и сегодняшняя ночь.

— Кстати, говоря о которой… — он перевернулся и, склонившись над ней, отбросил в сторону одеяло и провел ласкающими ладонями вдоль по ее телу. — Теперь твоя очередь, — прошептал он, — расслабься и наслаждайся.

Но она не могла. Она не хотела пассивно лежать на спине, полностью уступив ему контроль над своим телом. Она не хотела, чтобы ей восторгались, поклонялись и бережно отполировывали, словно хрупкую драгоценность. В ней нарастала жажда чего-то менее утонченного и изысканного, чего-то более стихийного. Она хотела увидеть, как его темные глаза загорятся жарким огнем, почувствовать, как его грудь со всей силой прижимается к ее груди, услышать, как он простонет ее имя голосом, задыхающимся от страсти. Она хотела, чтобы они оба вспыхнули ярким пламенем — и чем выше разгорится костер, тем лучше.

Она резко высвободилась из объятий Уильяма и, воспользовавшись его минутной растерянностью, опрокинула его на спину и уселась верхом.

— Вот так мне больше нравится, — прошептала она, склонившись к его губам.

Несмотря на его широко распахнувшиеся от изумления глаза в результате этой внезапной смены позиции и контроля, его рот с готовностью откликнулся ее поцелуй, а руки крепко обхватили ее, и он с силой прижал ее к себе. Да, именно этого она и желала. Она с упоением разминала пальцами мышцы его плеч, такие мощные и упругие, и целовала его глубоко и жадно, с наслаждением упиваясь легким шоколадным привкусом его рта. Затем уселась прямо и окинула его алчным взглядом, раздумывая, что предпринять дальше. Трудно было выбрать что-то одно, когда под ней был распростерт во всей красе весь этот восхитительный ассортимент деликатесных закусок под названием Уильям Дарси.

Суровый менторский голос у нее в голове — тот, который она всегда представляла себе в виде стоящей в углу строгой холеной дамы, одетой в безупречное черное платье, подчеркнутое идеально ровной ниткой жемчуга, и взирающей на нее с ледяным презрением — выбрал именно этот момент, чтобы заговорить. И что же это, позволь спросить, ты делаешь, взгромоздившись на него таким вульгарным, неподобающим образом? Пожалуй, твоя мать была права — ты никогда не станешь настоящей леди. Только представь, что он, должно быть, сейчас о тебе думает.

Но в выражении лица Уильяма не было неодобрения. Она читала в его глазах явное удовольствие, и даже намек на восхищение, сдобренный изрядной долей вожделения. Она мысленно показала своему внутреннему голосу язык. Иди-ка ты и трепи нервы кому-нибудь другому. А мы с моим парнем, если позволишь, хотим немного побыть наедине!

Она провела указательным пальцем вдоль его торса, рисуя на нем нежные узоры.

— У тебя самая красивая грудь, которую я когда-либо видела, — выдохнула она. — Я знаю, что постоянно твержу тебе об этом, но это правда.

Мышцы его живота дрогнули, когда она обвела пальцем вокруг пупочной ямки.

— Я так понимаю, что моим планам относительно тебя придется подождать, — пробормотал он, и по его губам промелькнула ленивая усмешка.

— А что, это проблема? — прижавшись к его груди, она пощекотала губами маленький темный сосок.

Он тихо застонал, и его руки скользнули вдоль ее спины и обняли ягодицы.

— Нет, но если ты будешь продолжать сводить меня с ума таким образом, за последствия я не отвечаю.

— Обещаешь?

— Да что за бес в тебя вселился сегодня? — в его глазах, подернутых страстью, промелькнула изумленно-лукавая искорка. — Впрочем, я не жалуюсь.

У нее не было ответа на этот вопрос — она действовала, повинуясь чистому инстинкту, стремясь удовлетворить какую-то острую потребность, которая разгоралась в ней не менее сильно оттого, что она не могла ее понять и толком объяснить. И поэтому она ответила ему единственным способом, которым сумела. Она прижалась к нему и начала целовать со все возрастающим жаром, увлекая его за собой в центр пылающего огненного нимба, где не существовало больше никого и ничего, кроме них двоих.

Гораздо позже, когда отгорел охвативший и поглотивший их огонь, и они лежали вместе в темноте, тесно переплетясь конечностями, она лениво обводила пальцем контуры его груди, которая медленно приподнималась и опадала в регулярном ритме глубокого сна.

— Ты мой, — прошептала она, эхом повторяя слова, произнесенные им на Барбадосе. И это было действительно так — во всяком случае, этой ночью он принадлежал ей и только ей одной.

Элизабет зевнула и протерла глаза. Она не поняла, что именно ее разбудило, но через мгновение громкие голоса, донесшиеся из коридора, подсказали ответ. Еще одно мгновение ушло на то, чтобы заметить, что та сторона постели, на которой спал Уильям, была пуста, и единственным следом его присутствия был чуть слышный намек на знакомый аромат, который хранила соседняя подушка.

Он стоял у окна, повернушись к ней спиной. Переливчатая игра света и теней ложилась на его тело палитрой мягких полутонов — от белого до темно-серого — подчеркивая тонкую линию талии и бедер, окутывая бледной мантией плечи и скрывая спину в густом бархатистом сумраке ночи. Он был словно изваян из мрамора — гладкий, неподвижный и холодно-отстраненный.

Откинув одеяло, она надела сброшенный накануне халат, валявшийся в ногах кровати. Когда она подошла к нему, он слабо, еле заметно ей улыбнулся.

— Похоже, теперь твое желание исполнится, — тихо произнес он.

— Ты имеешь в виду, мое желание прогуляться под снегом? Да уж, в этом теперь можно не сомневаться, — за окном порхал рой крупных снежинок, и земля внизу, во всяком случае, с высоты их окна, казалась сплошь покрытой белым ковром.

Он кивнул.

— Этот снегопад идет уже довольно долго.

— А как давно ты тут стоишь?

— Меня разбудила сирена скорой помощи. По пути из ванной я подошел на минутку к окну, чтобы взглянуть на снег. Так с тех пор на него и смотрю, — его голос тоже казался отстраненным, почти потусторонним.

Элизабет потянулась к его руке, которая покоилась на оконной раме.

— Ты совсем замерз, — она растерла его пальцы. Они были такими же холодными, как мрамор, с которым она мысленно его сравнила.

Он распахнул полы ее халата и притянул к себе, прижимаясь всем телом. Его грудь показалась ей теплее, чем рука, но ненамного.

— Согрей меня, — прошептал он, склоняя к ней голову. Его губы тоже были прохладными, но поцелуй совсем не походил на поцелуй статуи. Он несколько раз притронулся к ее губам — касаниями легкими и нежными, но с намеком на желание, удерживаемое, впрочем, под строгим контролем.

Они стояли вместе, тесно обнявшись, и смотрели на зимний ландшафт за окном.

— Возвращайся в постель, — сказала она, — там я смогу согреть тебя гораздо лучше. — Взяв за руку, она провела его через комнату. Когда они улеглись, уютно свернувшись под теплыми одеялами, она уложила его голову к себе на плечо и погладила по волосам.

Он вздохнул и уткнулся носом ей в шею.

— Мне уже стало гораздо теплее.

— Должно быть, у тебя ноги еще холодные. Я попыталась бы их согреть, но мне до них не дотянуться.

С тихим смешком он согнул ноги в коленях, подтянув их в пределы ее досягаемости. Она обхватила его ступни своими и ахнула:

— Господи Боже! Ты что, на ледышке стоял?

— Чувствуешь себя так, словно прыгнула в постель с белым медведем?

— Хм, никогда не думала о тебе как о белом медведе. Скорей уж как о большом и уютном плюшевом мишке.

Он приподнял голову и, хмурясь, уставился на нее.

— В смысле, о таком мохнатом, с отвислым брюшком?

Ее рука скользнула вниз, чтобы ласково потрепать по его плоскому, подтянутому животу.

— Это вряд ли, — она усмехнулась. — А что, в детстве твой плюшевый мишка частенько подкреплялся между основными приемами пищи?

— Вообще-то у меня была плюшевая собачка.

— А как ее звали?

— Беппе.

— Ой-й-й, какая прелесть!

— Это итальянское имя, уменьшительное от Джузеппе.

— Представляю, какими вы с Беппе были очаровашками, когда засыпали, свернувшись в обнимку. Он у тебя сохранился?

Он окутал ее собой, уложив голову ей на грудь.

— Мама хранила его долгие годы, но теперь, должно быть, его уже давным-давно нет.

Она лукаво изгонула бровь.

— Пожалуй, мне стоит расспросить твою бабушку по поводу историй про «малыша Уильяма».

— Я знал, что это плохая идея — сводить вас вместе, — простонал он. — Хотя она, возможно, и воздержится от того, чтобы выносить семейные истории за пределы семьи, и не станет ими делиться даже с моей девушкой.

— Что ж, тогда я подожду до тех пор, пока не… — она осеклась и успела захлопнуть рот буквально за секунду до того, как чуть не ступила на минное поле.

Он снова поднял голову и хотя она и не могла разглядеть выражения его глаз, но почти услышала, как в его мозгу шелестят таблички с буквами, складываясь в слова, которые она не договорила.

— Ну ладно, — быстро произнесла она, стремясь как можно скорее сменить опасную тему, — расскажи мне лучше, почему ты столько времени провел в задумчивости у окна, превращаясь в ледяную скульптуру.

— Сам не знаю. Просто… разные мысли в голове крутились.

— Какие, к примеру?

Он нахмурился и плотно сжал губы, но ничего не ответил. Она решила, что его нужно подтолкнуть.

— Может, если ты расскажешь мне о них, это поможет тебе расслабиться, и ты потом снова сможешь уснуть.

Он продолжал хранить молчание, и она уже подумала, что стоит подтолкнуть его еще раз, но затем он все-таки заговорил — нерешительно, запинаясь:

— Я думал о будущем. О нашем будущем.

Ну вот и сменили тему, называется. Но если он был готов говорить об этом, то и она была готова.

— Я тоже об этом думала.

Он перевернулся на бок и слегка приподнялся, опершись на локоть.

— Лиззи, если ты тревожишься из-за тех вещей, что сказала Ба — я имею в виду, о моих родителях — то, пожалуйста, не думай об этом. К нам это не имеет ни малейшего отношения.

— Значит, ты не считаешь, что я похожа на твою маму?

Он поколебался, прежде чем ответить, но когда заговорил, его голос был уверенным и твердым.

— Нет. Но даже если бы и считал, я никогда не стал бы вести себя с тобой так, как повел себя с ней мой отец. Ему не следовало заставлять ее бросать певческую карьеру.

Тусклого оконного света, пробивавшегося сквозь мириады снежинок, было недостаточно — для этого разговора ей необходимо было видеть малейшие нюансы в выражении его глаз и лица. Она села в постели и включила прикроватную лампу, щурясь от неожиданно яркого света.

— Ну и как ты представляешь себе решение — ну, нашу будущую жизнь, я имею в виду — когда я снова перееду сюда, в Нью-Йорк?

— Ну, я… — он замолчал и тоже сел в постели, устраиваясь поудобнее. Она почувствовала, что эта якобы вынужденная пауза была из числа его характерных тактических маневров, дававших ему возможность сперва тщательно обдумать каждое слово, прежде чем начать говорить.

— Все, о чем я думал, основывается на одном достаточно большом допущении.

— Каком именно?

— Что когда-нибудь, со временем, ты станешь моей женой, — под его глазом дернулся мускул. Должно быть, на ее лице настолько явственно отразилось крайнее изумление этим прямым заявлением, — или это было предложение? — что он тут же бросился продолжать, и слова посыпались из него торопливо и нервно, в резком контрасте с его обычной взвешенной речью: — Пожалуйста, только пойми меня правильно — я ни в коем случае не пытаюсь торопить тебя или настаивать на чем-либо. Мы ведь только что воссоединились и помирились, и сейчас нам нужно время, чтобы восстановить доверие. Но после этого… — поток слов иссяк, и он умолк.

Его пристальный, вопрошающий взгляд, казалось, пригвоздил ее к подушкам. Под этим испытующим взором, который буравил ее, словно лазер, она сильно сомневалась, что у нее хватило бы духу произнести какие-то другие слова кроме тех, которые он хотел услышать. По счастью, это были именно те слова, которые и ей самой так хотелось произнести.

— Я исхожу из того же допущения.

От милой мальчишеской улыбки, осветившей его лицо, у нее сейчас точно подкосились бы колени, если бы она стояла, а не полулежала в постели. Склонившись к нему, она поцеловала одну из очаровательных ямочек, находившихся в такой удобной близости от этих великолепных улыбающихся губ, которые встретили ее с энтузиазмом, в пылкости которого невозможно было ошибиться.

Ну, это как раз была легкая часть. Ты ведь прекрасно знаешь, что есть гораздо более сложные проблемы, которые тебе предстоит каким-то образом решать.

Она возмущенно выпустила воздух через нос. Голос дамы в черном платье с жемчугами вернулся, ничуть не поколебленный ее предыдущим отпором. Господи ты боже мой, — огрызнулась она, — ну неужели мы не можем толком насладиться этим романтическим моментом — ну, хотя бы минутку-другую — перед тем как снова вернуться к суровой реальности?

Но это необходимо было сделать, прежде чем ее сомнения превратились бы в нечто худшее, растравляя ей душу. Она решила, что лучше будет начать издалека.

— Твоя бабушка, оказывается, знала, что ты сделал мне предложение. Меня удивило, что ты рассказал ей об этом.

— Я не собирался… Это получилось случайно, с языка сорвалось. Она пыталась отговорить меня от поездки на Барбадос. И сказала кое-какие нелицеприятные вещи о тебе — они все основывались на той лжи и полуправде, которой напичкала ее Кэтрин — и это очень меня разозлило. И я сказал ей, что если бы ты действительно охотилась за моими деньгами, то не отказала бы мне, когда я предложил тебе руку и сердце.

Она вздохнула.

— Я так рада, что мы наконец смогли об этом заговорить. Мы обсудили множество других вещей, но еще ни словом не обмолвились о предложении.

— Мне тяжело об этом вспоминать. Когда ты вернула мне кольцо… — он замолчал и закусил губу.

— Я понимаю. Поэтому и я об этом не заговаривала, — она пробежала пальцем по его щетинистому подбородку. — Выражение твоих глаз в тот момент разбило мне сердце. Мне так жаль, что я причинила тебе эту боль…

— Я ее заслужил. Теперь я это понимаю. Но ты не представляешь себе, сколько ночей я лежал без сна, вновь и вновь слыша, как ты говоришь, что больше не доверяешь мне.

Она крепко схватила его за руки.

— Пожалуйста, давай не будем вспоминать о том, что мы говорили тогда. Мы ведь уже не те, что были раньше.

— Может быть, и нет. Но я хочу все того же.

— Чего именно?

— Провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Ездить с тобой на гастроли. Увидеть, как в моем доме растут наши дети, как рос когда-то и я, но только с родителями, которые любят друг друга.

Она не была готова к такому искреннему, прочувствованному объяснению. Что-то — возможно, остатки сомнений, которые ей не удавалось до конца побороть — пробежало холодком по позвоночнику.

— Уильям…

— Я повторяю то, что сказал раньше. Никакого прессинга, — он обхватил ее лицо ладонью, нежно проводя по щеке большим пальцем. — Я очень дорогой ценой усвоил, что лучше всего мне позволить тебе задавать темп в развитии наших отношений. И сейчас, как мне кажется, ты еще не вполне готова к следующему шагу.

Готова ли она? Возможно, и нет, учитывая тех гигантских бабочек — поистине слоновьих размеров — которые неуклюже порхали, сталкиваясь и падая, у нее в желудке.

— Твоя бабушка считает, что из меня вряд ли получится подходящая жена для главы семейства Дарси.

— Она ошибается, и со временем сама убедится, что была неправа.

Элизабет хотелось бы ощущать такую же уверенность, которая прозвучала в голосе Уильяма.

— Она выглядит вполне убежденной в своей правоте. Настолько, что боится, будто я, сжавшись от ужаса перед этой устрашающей перспективой, утащу тебя отсюда.

— Она живет прошлым. Когда был жив мой дедушка, Ба была одной из лучших великосветских хозяек в Нью-Йорке. Я убежден, что ее искусство и успехи на этом поприще во многом подняли престиж нашей семьи. Но сегодня мы живем тихо и спокойно. Никто не ожидает от тебя, что ты бросишь все, что тебе дорого, и посвятишь свою жизнь исключительно светским раутам и приемам.

— Возможно, она этого и ожидает. Может, она как раз хочет воскресить прошлое.

— Не думаю. А даже если и так, то я-то почему должен хотеть себе в жены светскую бабочку?

Она была слишком поглощена своим беспокойством по поводу мнения его бабушки, чтобы рассмотреть ситуацию под этим углом.

— Да, верно. На твой стиль жизни это совсем не похоже.

— Разумеется, нет. Я с гораздо большим удовольствием проведу вечер дома, за книгой. Или принимая пенную ванну при свечах, — он выразительно поиграл бровями. — Нам нужно будет как-нибудь снова это повторить. В моей ванне у нас дома нам будет гораздо просторнее, чем здесь.

— Это я помню, — она улыбнулась. — Когда я ее увидела, то представила, как я разлеглась бы в ней с бокалом шампанского в руке.

— Одна или в подходящей компании?

— Этого я тебе не скажу. Но ты, безусловно, приглашен составить мне компанию.

Он хмыкнул.

— С таким стимулом оставаться дома, ручаюсь, тебе вообще никуда меня будет не вытащить, — затем он взял ее руку. — Ну а если серьезно — действительно, есть кое-какие приемы и мероприятия, которые мы должны будем посещать, и время от времени нам и самим придется принимать гостей. Но это случается далеко не каждый день. И тебе это даже может доставить удовольствие — в конце концов, ты же любишь вечеринки и тусовки.

— Ну, в моем понимании вечеринка — это совсем не великосветский раут в смокингах, — и снова страх холодком пробежал по позвоночнику при одной мысли о том, чтобы ежевечерне вести светские беседы со снисходящими до нее «сливками общества». Но изредка, время от времени это могло бы быть — ну, если не забавно, то по крайней мере, любопытно. И, во всяком случае, я буду делать это ради него. — Но думаю, что я сумею это выдержать.

— Уверен, что ты подходишь для этого гораздо лучше меня, — поколебавшись, он посмотрел на их соединенные руки. — На самом деле иногда я задаюсь вопросом, не слишком ли я скучен для тебя.

Она погладила его по щеке.

— Ну конечно, нет. То время, что мы провели вместе в Сан-Франциско, было просто чудесным. И не то чтобы мы день и ночь тусовались, но когда мы ходили на какие-то вечеринки, мне казалось, что тебе это нравится.

— Когда я с тобой, все по-другому. С тобой я не чувствую себя таким оторванным от остальных людей.

— Я очень рада, — иногда ей казалось, что она любит его еще и потому, что он так нуждается в ней и не стыдится в этом признаваться. — Ну хорошо, значит, мы будем вместе, рука об руку, крутиться в светском круговороте и выстоим. Следующий вопрос. Будет ли для тебя проблемой, если я продолжу преподавать?

— Разумеется нет.

— Сможет ли твоя бабушка показаться в приличном обществе, если ее внучатая невестка будет работать за зарплату?

Он выскомерно приподнял бровь.

— Я тоже получаю деньги за свой труд.

— Да, но только твой труд не в пример престижнее. Как бы я ни любила преподавание, не могу не признать, что это крайне заурядная работа по сравнению с тем, что делаешь ты. А что, если бы я однажды захотела вновь вернуться на сцену, в мюзикл, или начать петь в каком-нибудь ансамбле или кабаре?

— Занимайся чем хочешь, всем, что доставляет тебе радость — лишь бы это значило, что мы по-прежнему будем вместе.

— Ты говоришь это сейчас, но всего пару минут назад ты сказал, что хочешь, чтобы я ездила вместе с тобой на гастроли.

— Да.

— И когда ты делал мне предложение, то упоминал о том же. Ты хотел, чтобы я бросила преподавание, чтобы иметь возможность сопровождать тебя в твоих турне, — она устремила на него строгий и весьма выразительный взгляд. — И это, по сути, то же самое, о чем твой отец попросил твою маму — пожертвовать своей карьерой ради его. И это при том, что она и так уже покинула Италию и свою семью, чтобы переехать к нему в Нью-Йорк — точно так же, как и я собираюсь оставить Калифорнию и Джейн.

— Все верно, за исключением того, что мой отец не попросил. Он потребовал, — Уильям вздохнул. — Я знаю, что ты будешь очень скучать по Джейн, по Шарлотте и по своей семье, когда переедешь сюда. Я уже сказал об этом Ба сегодня вечером, но может, еще не говорил тебе, как много для меня значит то, что ты пошла на это ради меня.

— Ничего, все нормально. Я же понимаю, что ты очень нужен и Джорджи, и своей бабушке, — но ей действительно необходимо было знать, что он не принимает ее жертву как нечто само собой разумеющееся.

— А что касается работы… Я отдаю себе отчет в том, что ты не сможешь путешествовать со мной, если будешь преподавать. Но мне все же очень хотелось бы, чтобы в моих поездках ты была со мной рядом.

Против этого желания ей нечего было возразить.

— Ну хорошо. Итак, наши графики не слишком-то хорошо совпадают. И что же мы будем с этим делать?

В последовавшей за ее словами тишине она вдруг осознала, что город как-то непривычно затих, словно уснул под своим новым белоснежным одеялом.

— Не знаю, — сказал он наконец, с несчастным видом пожав плечами.

— Я могла бы, скажем, ездить с тобой в летние месяцы. Это уже что-то, для начала.

— Но все равно оставшиеся девять месяцев в году я буду ездить один, — он вздохнул и, обняв, привлек ее к себе поближе. — Мне будет очень трудно столько времени проводить вдали от тебя.

— А немного сократить количество своих гастролей, как я понимаю, ты не сможешь?

— По крайней мере, не в ближайшем обозримом будущем. Мой график расписан почти на три года вперед.

— Тогда я не знаю ответа на этот вопрос. Но если мы оба будем готовы проявить гибкость, то мы что-нибудь обязательно придумаем.

Он приподнял ее лицо за подбородок и легонько поцеловал.

— Гибкость. Это мое новое второе имя.

— Уильям Г. Дарси, да?

— К вашим услугам, мэм.

Их следующий поцелуй вначале был озорным и игривым — их губы чуть касались друг друга, покусывая, пощипывая и маня, а языки танцевали легкий и дразнящий парный танец. Но страсть охватывала их быстро, и вот уже она, тяжело дыша, ухватилась за его плечи, и голова ее закружилась, хоть и покоилась теперь в надежной колыбели его больших ладоней. Он мягко опрокинул ее на спину и склонился над ней; его улыбка была полна нежности, а темные глаза лучились желанием.

— Ты хоть имеешь представление о том, как сильно я люблю тебя?

Она обвила его руками за шею.

— Ну, если ты даже выучил слово «гибкость», то это уже о чем-то говорит, — потеребив зубами мочку его уха, она прошептала: — Хотя иногда, признаться, мне нравится, когда ты бываешь… тверд.

Рассмеявшись, он прильнул к ней, слив их тела в тесном, интимном контакте. Все ее органы чувств тут же, вспыхнув, пробудились к жизни.

— Твое желание для меня — закон, — сказал он.

 

© 2007. Все права принадлежат автору