Нежданная песня > Оглавление > Глава 73

Глава 73

 

Я знаю, что многие из вас с нетерпением ждали, когда Уильям сыграет знаменитую «Рапсодию в стиле блюз» Джорджа Гершвина. В этой главе вы найдете ссылку на отрывок из этой пьесы; она слишком длинная, чтобы я могла выложить ее полностью. Если вы захотите прослушать ее целиком, а в вашей личной фонотеке «Рапсодии» нет, то можете приобрести ее всего за 99 центов в музыкальном Интернет-магазине iTunes. Я добавила три варианта исполнения в подборку AUS iMix (которая предлагает пользователям iTunes легкий и удобный путь приобретения музыкальных пьес, звучащих в моей истории). Для получения информации о том, как воспользоваться подборкой iMix, приглашаю вас зайти на страничку сайта AUS Playlist. Там вы найдете также краткие комментарии по поводу различных вариантов исполнения этой вещи.

Элизабет еле узнала элегантно-утонченную леди в зеркале дамской уборной — вернее, узнала лишь тогда, когда состроила гримасу и женщина в зеркале ответила тем же. За этим великолепным фасадом все та же старая добрая я.

За ее спиной к соседнему умывальнику проскользнула Мэдлин Гардинер.

— Все никак не могу налюбоваться на твое ожерелье, — сказала Мэдлин, покачивая головой. — Чувствую, Эдварду в ближайшее время придется наведаться в ювелирный, чтобы наверстать кое-что.

— Я до смерти боюсь, что оно соскользнет с шеи и потеряется, — Элизабет потрогала сверкающее бриллиантовое колье, наверное, уже в сотый раз за сегодняшний вечер.

Мэдлин зашла за спину Элизабет и внимательно изучила замочек.

— Он кажется вполне надежным, к тому же тут ведь есть еще дополнительная цепочка для безопасности. Кстати, хоть я это уже и говорила, но повторю еще раз. Сегодня вечером ты выглядишь потрясающе красивой.

— Должна признаться, я действительно чувствую себя красивой, — даже Роуз сегодня сделала ей комплимент. — Конечно, моей заслуги в этом никакой нет — платье и драгоценности купил Уильям, а волосы мне уложил парикмахер.

— Дело далеко не только в платье и прическе. Ты красивая женщина. И я рада, что ты наконец начала это показывать.

Элизабет улыбнулась тетке быстрой, неловкой улыбкой, и первой направилась к выходу из уборной вдоль очереди, длинной змеей уходившей в коридор, кутаясь на ходу в свою легкую полупрозрачную шаль.

— Как прошел ужин?

— Еда была хорошей, а компания — великолепной, — Гардинеры, Фитцуильямы и Джорджиана поужинали вместе, пока Элизабет и Роуз сопровождали Уильяма на торжественный ужин для VIP-персон.

— Прости, что мне пришлось убежать практически сразу же после того, как я представила вас друг другу.

— Ничего страшного, не беспокойся. К концу ужина мы уже чувствовали себя старыми друзьями.

— Я так и подумала, что Фитцуильямы должны вам понравиться. А как вела себя Джорджи?

— Она казалась немного угрюмой, но меня это совсем не удивляет — ведь над ней висит это грозное судебное разбирательство.

Элизабет кивнула. Иногда она забывала о том, что на следующей неделе Джорджиану ожидало слушание в суде.

— Ну и кроме того, вырастив трех дочерей и имея опыт общения с пятью племянницами, я привыкла к угрюмым девицам. В этом возрасте и у тебя порой случались подобные настроения, Лиззи. Вы все капризничали.

— Кроме Джейн.

Мэдлин хмыкнула.

— И то верно. Ну, как бы то ни было, а мы с Джорджианой в результате довольно мило поболтали — обсудили достопримечательности, которые она видела в Вашингтоне.

— Она болтала с тобой?..

— Думаю, мне было несложно ее разговорить, поскольку это ведь не я выхожу замуж за ее брата.

— Да, похоже в этом все дело. Ну, в любом случае я очень рада, что ужин вам понравился. А места у вас хорошие?

— Прекрасные, хотя мы, разумеется, не сидим среди всяких важных шишек, как ты.

Элизабет усмехнулась.

— Я не знаю там ни души, за исключением миссис Дарси, — они с Роуз сидели недалеко от Президентской ложи вместе с друзьями и родственниками других именитых участников гала-концерта. Уильяму удалось зарезервировать всего два места в этой зоне, но для остальных своих гостей он достал билеты в партер. — Вот почему я так обрадовалась, что мы с тобой здесь столкнулись. Очень приятно увидеть знакомое лицо.

Раздался звонок, оповещающий об окончании антракта. Мэдлин и Элизабет быстро попрощались и поспешили каждая в свой сектор. Элизабет, усаживаясь на место, виновато улыбнулась Роуз, — она не собиралась отсутствовать так долго, практически весь антракт. Но прежде чем у нее появилась возможность что-либо сказать, свет в зале померк и на сцену вновь вышел Том Брокоу.

Второе отделение концерта, так же как и первое, представляло собой парад наиболее именитых талантов страны, выступавших в самых различных музыкальных жанрах. Но вот наконец появился исполнитель, которого Элизабет ждала весь вечер. Как она призналась накануне Джорджиане, ей пока не так часто доводилось видеть Уильяма на сцене, чтобы успеть привыкнуть к этому волнительному ощущению. Когда он шел по направлению к роялю — высокий, стройный, источающий невероятный магнетизм, — она не удержалась от тихого восхищенного вздоха.

У нее тут же запылали щеки — Роуз наверняка сочла ее сентиментальной влюбленной дурочкой. Но непроизвольный взгляд, брошенный искоса в сторону пожилой леди, развеял ее тревогу. Глаза Роуз были неотрывно прикованы к внуку, а в выражении ее лица читались лишь бесконечная любовь и гордость.

Элизабет показалось, что Уильям внимательно обвел взглядом бельэтаж, но она так и не поняла, удалось ли ему найти ее. Он слегка поклонился публике и уселся за рояль — сегодня обошлось без разлетающихся фалд, поскольку он был не во фраке, а в черном смокинге, согласно протоколу. Дирижер поднял палочку, и в зале воцарилась мертвая, почти гнетущая тишина. А затем характерное протяжное соло кларнета открыло «Рапсодию в стиле блюз».

Элизабет улыбнулась про себя, вспомнив недовольное ворчание Уильяма по поводу выбора музыки — репертуар был составлен организаторами вечера. Сам он куда больше предпочитал концерт Гершвина фа мажор, который не был, по его словам, «заигран до смерти». Интересно, может быть как раз поэтому тот человек сегодня днем так плохо о нем отозвался? Должно быть, Уильям стал пререкаться с устроителями концерта, и об этом поползли слухи.

Прослушать финал «Рапсодии в стиле блюз».

Но если Уильям и не испытывал особого энтузиазма при выполнении своей задачи, догадаться об этом было невозможно. Как всегда, он привнес в музыку присущую ему фирменную уникальную магию, вдохнув в рояль дыхание жизни и заставив его разговаривать с аудиторией — то кричать, то петь, то шептать — так, что под конец Элизабет уже почти ожидала, что и инструмент по окончании пьесы поднимется вместе в музыкантом и поклонится в ответ на оглушительные аплодисменты, сотрясшие зал.

Она быстро промокнула глаза — интересно, она когда-нибудь научится слушать его игру без слез? — и вскочила на ноги, присоединяясь к стоячей овации публики. Взгляд в сторону Роуз явил изумившее Элизабет зрелище: след одинокой слезинки на бледной морщинистой щеке пожилой женщины. Их взгляды встретились, и что-то промелькнуло между ними — что-то теплое, неожиданное и по-дружески мирное. Роуз чуть заметно кивнула ей и затем вновь обратила все внимание на сцену.

Глаза Уильяма снова пристально оглядели бельэтаж, и Элизабет подавила сильнейшее желание помахать ему рукой. И она точно поняла, когда он наконец увидел ее: его улыбка стала шире, а рука притронулась к сердцу. В ответ она послала ему воздушный поцелуй. Может быть, элегантно-утонченная леди в зеркале дамской уборной и воздержалась бы от столь вульгарного и несветского жеста, но, право же, светскости придавали явно больше значения, чем она того стоила.

Ну и толкотня же здесь, — заметил Эдвард Гардинер, когда они с Мэдлин с трудом протискивались сквозь толпу.

Элизабет еле расслышала слова дяди, почти утонувшие в несмолкающем гуле голосов. Красный ковер в главном фойе практически невозможно было разглядеть под бесчисленным количеством ног в дорогих туфлях, обладатели которых с явным воодушевлением готовились отметить наступление Нового года.

Элизабет приняла бокал шампанского у кружившего в толпе официанта, о чем пожалела почти мгновение спустя, когда стоявшая впереди женщина в расшитом бисером черном платье сделала шаг назад, спровоцировав столкновение. Поморщившись, девушка быстро вытянула руку, спасая свой вечерний наряд от неминуемой катастрофы, в результате чего шампанское, выплеснувшись через край бокала, пролилось на ковер. Она пригубила прохладный шипучий напиток, стараясь отпить побольше, чтобы избежать повторения инцидента, и поспешила вслед за дядей и тетей, которые направлялись к одному из камерных театральных залов центра Кеннеди.

Вздохнув с облегчением, она присоединилась к Гардинерам как раз у входа в театр. Сцену заняла музыкальная группа, играющая мелодию «Настроение индиго». Кресла из зала были убраны, а на образовавшемся пространстве устроена танцплощадка, которая была сейчас заполнена парами, плавно скользившими по паркету в такт музыке.

Рядом с Элизабет неожиданно возникла Джорджиана.

— Надеюсь, сюда стоило пробираться, — сказала она. — В фойе меня чуть не смяли.

— Я и не знала, что ты тоже идешь с нами, — ответила Элизабет.

Джорджиана пожала плечами.

— Подумала, что стоит пойти посмотреть, — она взглянула на ансамбль и хихикнула. — Музыка для старичков.

Мэдлин улыбнулась.

— Должно быть, наверху есть и какие-то другие группы, которые играют более современную музыку.

— Наверняка диско или что-нибудь в этом роде, — Джорджиана презрительно закатила глаза.

— Бедняжка Джорджиана, — весело сказал Эдвард. — Смирись — ты застряла в компании замшелых стариканов.

— Я не имела в виду, что вы старые…

— Ничего страшного, — Мэдлин потрепала Джорджиану по руке. — Мы почти втрое старше тебя, так что наверняка должны казаться тебе жутко древними.

— Ну что ж, бабуля, как ты смотришь на то, чтобы потанцевать? — спросил Эдвард. — Сможешь еще задать жару и подрыгаться, моя старушка?

— Думаю, что смогу, если очень постараюсь, — Мэдлин взяла мужа под руку и улыбнулась Элизабет и Джорджиане. — Извините нас.

— Они и в самом деле очень славные, — тихо сказала Джорджиана.

— Да, это верно, — откликнулась Элизабет. — И ты им тоже очень понравилась.

Помолчав немного, Джорджиана вздохнула.

— Как ты думаешь, долго еще Уиллу придется беседовать с этими репортерами?

— Не знаю, — перед тем как прийти сюда, в театр, Элизабет с трудом пробилась через главное фойе к огороженной специальными лентами зоне для прессы, где толпы журналистов атаковали участников сегодняшнего концерта. Переговорить с Уильямом не представилось никакой возможности, но его глаза весьма красноречиво умоляли о спасении. — Он выглядел таким несчастным.

— Да уж. Уилл не любит репортеров и ненавидит, когда его фотографируют. Он говорит, что потом всегда чувствует себя ослепшим от этих бесконечных вспышек.

— Должно быть, он уже скоро закончит. А ты не знаешь, где сейчас твоя бабушка?

— Думаю, она еще разговаривает с губернатором.

— С каким губернатором?

Джорджиана пожала плечами.

— Нью-Йорка.

Элизабет подавила улыбку, услышав, каким небрежным тоном это было сказано.

В этот момент над ее ухом раздался приятный мужской голос:

— Ну что ж, еще раз здравствуйте. Я надеялся, что найду вас где-нибудь.

Она обернулась и увидела мужчину, с которым познакомилась накануне во время репетиции.

— Добрый вечер, — ответила она. — Как у вас все прошло за кулисами?

— Настолько хорошо, что мы уже начали нервничать. При таком количестве участников и прямой трансляции по телевидению что-то просто обязано было пойти не так. Мы уж ожидали отловить по меньшей мере парочку голых бегунов, затаившихся где-нибудь по углам.

Джорджиана издала тоненький смешок, и мужчина улыбнулся ей.

— Это было бы поинтереснее некоторых концертных номеров, не правда ли?

— Думаю, да.

Мужчина снова повернулся к Элизабет.

— Кстати, вы выглядите абсолютно сногсшибательно.

Она могла бы и смутиться, особенно учитывая, что свидетельницей этого комплимента стала Джорджиана, но он произнес его безупречным тоном, в котором слышалось лишь искреннее одобрение, без малейшего намека на что-либо неподобающее.

— Благодарю вас, добрый сэр, — ответила она. — Иногда приятно бывает принарядиться, правда?

— Верно, хотя мой смокинг знавал лучшие времена, а новый на мою бюджетную зарплату не очень-то себе позволишь, — он блеснул широкой улыбкой. — Но в жизни есть и другие радости, помимо нарядов.

— Это точно, — энергично кивнула Элизабет. И тут же почувствовала себя лицемеркой, когда рука ее непроизвольно поднялась, чтобы очередной раз притронуться к прохладным, отполированным камням роскошного бриллиантового колье.

— А где же нынче наш таинственный и неуловимый жених? Прячется в органной нише, чтобы мы не увидели его чудовищно обезображенного лица?

Элизабет, заметив, что Джорджиана нахмурилась, поспешила объяснить.

— Он увидел меня в концертном зале и попытался догадаться, кто из музыкантов — мой жених. Ему это так и не удалось, но было очень забавно наблюдать за его попытками, — она все еще предпочла бы не называть это имя, надеясь, что у нее появится шанс выяснить причины его враждебности по отношению к Уильяму и попытаться ее перебороть. Она подозревала, что он не станет говорить с ней откровенно, если узнает правду.

— Но уж вы-то, я надеюсь, мне скажете, — произнес он, приподняв брови и обращаясь к Джорджиане. — Не правда ли?

Джорджиана смерила его холодным взглядом, вздернув подбородок жестом, на сей раз поразительно напомнившим Элизабет даже не Уильяма, а скорее Роуз.

— Не думаю.

— Молодец, Джорджи, — театральным шепотом произнесла Элизабет, бросив быстрый поддразнивающий взгляд на незнакомца.

— Вас зовут Джорджи? — спросил он. — Какое совпадение. А меня — Джордж.

— Ага, — на Джорджиану это явно не произвело особого впечатления.

— Слыхали старинную песенку? — и он тихонько пропел: — Эй, привет, малышка Джорджи.

Джорджиана уставилась на него с таким видом, словно у него на голове только что выросли ветвистые оленьи рога.

— Да-а, — сказала она, растянув это слово на два слога, прозвучавших приговором его идиотизму. — Мой кузен раньше постоянно пел ее мне, пока наконец тетя не заставила его прекратить, потому что это уже сводило меня с ума.

— Извините. Я не собирался подвергать риску ваше душевное здоровье, — он произнес это с сокрушенно-покаянным видом, но при этом украдкой подмигнул Элизабет.

В этот момент вернулись Мэдлин и Эдвард, и последний предложил руку Джорджиане.

— Как насчет танца с представителем пожилой лиги?

Джорджиана поколебалась пару секунд, со страдальческим выражением оглядывая ансамбль, но затем кивнула.

— Прошу нас извинить, — сказал Эдвард и повел девушку на танцплощадку.

После короткой паузы Мэдлин улыбнулась Джорджу.

— Здравствуйте, — сказала она, — меня зовут Мэдлин Гардинер.

— Ох, прошу прощения, — спохватилась Элизабет. — Тетя Мэдди, это Джордж… — она поморщилась и улыбнулась ему с извиняющимся видом.

— Уикхем, — учтиво произнес он. — Приятно познакомиться, Мэдлин, — затем он взглянул на Элизабет. — Ну, а теперь будет ли мне позволено узнать и ваше имя, или мы опять будем играть в угадайку?

Улыбнувшись, она протянула ему руку.

— Элизабет Беннет.

— Рад нашему знакомству, Элизабет.

— Извините, — сказала Мэдлин. — Когда я увидела, что вы стоите вместе и разговариваете, то решила, что вы уже раньше встречались.

— Ну конечно, а что же еще вы могли подумать, — добродушно заметил Уикхем. — Вообще-то сегодня днем, во время репетиции, я уже навязал свое общество вашей очаровательной племяннице, но мы так и не собрались друг другу представиться. — И, кстати, я припоминаю, что вы обещали мне танец.

Элизабет покачала головой, радуясь, что у нее есть предлог отказаться.

— Мы не должны оставлять тетю Мэдди в одиночестве.

— Да ну, не глупи, — сказала Мэдлин. — Я прекрасно побуду какое-то время одна. Вообще-то, я собиралась взять себе шампанского, — и она жестом просигналила официанту, который кружил по периметру зала с подносом, уставленным бокалами.

— Ну… — Элизабет намеревалась уже отказаться, но ей все-таки очень хотелось попытаться улучшить репутацию Уильяма в глазах работников НФИ или хотя бы в глазах Джорджа Уикхема. — Ну хорошо. Но только один танец, а затем мне нужно будет отправиться на поиски моего жениха.

— Договорились, — он подмигнул Мэдлин. — До встречи, тетя Мэдди.

Он повел Элизабет на площадку, где они присоединились к другим парам, танцующим под мелодию «Мэкки-Нож». К удивлению Элизабет, Джорджиана вполне уверенно кружилась в танцевальных па, соответствующих стандартам более чем тридцатилетней давности. Но затем она вспомнила рассказы Уильяма об уроках бальных танцев, которые были обязательным ритуалом для детей его социального круга.

Джордж Уикхем — во всяком случае, ей больше не нужно было мысленно называть его «тем человеком» — оказался великолепным танцором. К ее огромному облегчению, он держал между ними вполне пристойную дистанцию, избавляя ее от необходимости отодвигаться от него.

— А давно вы работаете в НФИ? — спросила она.

— Около пяти лет.

— И вы всегда жили в Вашингтоне?

— Нет. Я переехал сюда из Нью-Йорка.

— Я тоже раньше жила в Нью-Йорке. А в каком районе вы жили?

— Какое-то время в Верхнем Ист-Сайде. Но потом… — он замолчал, с мрачным видом уставившись куда-то через ее плечо.

— А потом?..

Он пожал плечами.

— Потом удача отвернулась от меня, и мне пришлось переехать в Бруклин.

Судя по замкнутому выражению, появившемуся у него на лице, ему явно не хотелось вдаваться в дальнейшие подробности. Она поняла намек и сменила тему.

— Стало быть, вы работаете в НФИ потому, что интересуетесь искусством? Или вы перешли туда работать из какого-то другого государственного агентства?

— Я хотел стать солирующим пианистом.

— В самом деле?

— Мама взяла меня на концерт Ван Клайберна вскоре после того, как он выиграл конкурс имени Чайковского. Когда я увидел, как он стоит на сцене, словно король мира, купаясь в стоячих овациях, то понял: вот чего я хочу в этой жизни. И какое-то время думал, что эти мечты сбудутся. Никогда не забуду, как я радовался в тот день, когда поступил в Джуллиард.

Элизабет быстренько прикинула в уме. Даже с учетом того, что Уильям поступил в Джуллиард в очень раннем возрасте, Уикхем все равно должен был окончить его задолго до того, как Уильям начал там учиться. Она сильно сомневалась, что их пути могли пересечься в консерватории.

— А что случилось потом?

— Потом наступила суровая реальность. Слишком много пианистов, слишком мало возможностей. Какое-то время я еще пытался пробиться, участвуя в различных конкурсах, чтобы как-то заявить о себе, и играя в ресторанах и барах, чтобы сводить концы с концами, но в итоге пришлось признаться себе, что мне никогда не стать знаменитым.

— Да, это сложно. Конкуренция очень велика — столько народу соревнуется за несколько ведущих позиций, — в музыкальном театре ситуация была точно такой же.

Он кивнул, и они обменялись печальными улыбками.

— И со временем я начал работать в фондах, помогающих искусству. Я подумал, что коли уж мне не суждено самому сделать музыкальную карьеру, то по крайней мере я смогу помочь в этом хоть кому-то.

— Мне знакомо это чувство. Я тоже когда-то мечтала стать бродвейской звездой, но в результате преподаю музыку. И мне очень нравится помогать молодым исполнителям развивать их музыкальный талант.

— Вот видите? Как только я вас увидел, то в ту же минуту понял, что у нас с вами много общего.

Уильям произнес очень похожие слова несколько дней назад в фойе «Отеля W», прежде чем отвести ее наверх, в свой номер. На нее тут же нахлынула волна жарких чувственных воспоминаний.

— Что случилось? — Джордж Уикхем пристально посмотрел на нее, и губы его тронула любопытствующая полуулыбка.

— Ничего, — коротко и натянуто ответила она.

Когда песня кончилась, они прекратили танцевать и присоединились к аплодисментам. Элизабет улыбнулась партнеру и посмотрела в сторону двери, готовясь направиться в ту сторону.

— Нет, прошу вас, не уходите так скоро, — сказал он.

— Я же сказала — только один танец.

— Но когда мы сюда пришли, песня почти закончилась. Половина танца не считается, — он взглянул на нее просительно, с вкрадчивой улыбкой. — Ну же, Элизабет. Всего лишь один танец — и я отпущу вас.

У Элизабет было сильное искушение согласиться — ведь ей пока так и не удалось выяснить причину его плохого отношения к Уильяму — но ее ответ зависел от того, какой будет следующая песня. Медленная, чувственная баллада предполагала слишком близкий физический контакт с партнером, чего ей хотелось бы избежать. Услышав заводные, бодрые вступительные аккорды знаменитой джазовой композиции «В настроении», она кивнула.

— Ну хорошо. Еще один танец. Последний.

— Замечательно, — он улыбался все шире и шире, пока она, не сдержавшись, не улыбнулась в ответ.

— Могу я спросить вас кое о чем? — проговорила она. Теперь разговаривать стало труднее — он вел ее сквозь серию быстрых, энергичных танцевальных па. Во время одного из боковых движений она увидела, что к танцующим присоединились и Гардинеры.

— Конечно. Спрашивайте.

Ее шаль грозила вот-вот сорваться с плеч. Она попыталась удержать легкую, почти невесомую ткань, пожалев, что не сдала ее в гардероб вместе с пальто.

— Вы сказали, что вам не нравится Уильям Дарси. Я хотела бы узнать, почему.

— Ага, — он заговорщически ухмыльнулся ей, закружив ее в танце сначала от себя, а потом снова притянув поближе. — Хотите поделиться с вашим женихом какими-нибудь сплетнями?

Ей не хотелось лгать, но не хотелось и открывать правду — во всяком случае, пока.

— Просто судя по тому, что я о нем слышала, он кажется хорошим человеком. Возможно, по натуре он несколько замкнут и сдержан, но это ведь не преступление.

Он скривился в гримасе.

— Ох, нет. Только не говорите мне этого.

— Чего не говорить?

— Вы что, тоже принадлежите к клану его поклонниц? Ну да, конечно, вы просто не могли не попасть в плен этих глубоких карих глаз.

— Дело не в глазах, — в ответ на его издевательски-скептическую ухмылку она поправилась: — Ну хорошо, дело не только в глазах. Есть масса и других причин восхищаться им.

— Назовите хоть одну, — он снова закрутил ее, отпуская на расстояние вытянутой руки, и затем притянул обратно. И вновь ей пришлось на ходу бороться с шалью, чтобы та не улетела.

— Его фонд. Он очень много делает для того, чтобы помочь молодым музыкантам, а мы с вами только что говорили о том, как это важно.

Он фыркнул.

— Забавно, что вы об этом упомянули. Мне очень жаль сдувать ваш радужный воздушный шарик, но люди просто не знают правды о том, что из себя представляет Уильям Дарси. А если бы узнали, то он сейчас не здоровался бы там с президентом за ручку.

Элизабет перестала танцевать и отступила от партнера.

— О чем это вы говорите? — она хотела оставаться спокойной, чтобы вызвать собеседника на откровенность, но его все более и более злобные выпады в адрес Уильяма серьезно угрожали ее способности сохранять самообладание.

— «Мистер классический секс-символ», или как там его обозвали в том журнале, не дрогнув, рушит чужие жизни, если это отвечает его интересам.

— Что-о? — ее рука непроизвольно сжалась в кулак, который опасно подрагивал от непреодолимого желания навесить собеседнику хук справа в челюсть.

— Я не могу здесь об этом распространяться, — он огляделся вокруг и понизил голос: — Давайте найдем где-нибудь укромный уголок, и там я расскажу вам эту гнусную историю во всех подробностях.

— Я не желаю слушать. Наверное, вы просто завидуете ему, потому он живет той жизнью, о которой вы можете только мечтать, — она порывисто стянула шаль на плечах. — Сегодня вечером он был одной из звезд, тогда как вы работали в обслуге за кулисами. Его сейчас фотографируют для прессы и берут интервью, пока вы…

— Пока я танцую тут с вами. И, с моей точки зрения, в данный момент мне везет куда больше, чем ему, — и он сделал шаг в ее сторону, протягивая руку.

Но его чары уже не могли ее смягчить.

— Я не танцую с людьми, которые занимаются злобными наветами.

— Боже, ну разве же я был неправ. Вы действительно его горячая поклонница. Либо это, либо…

— Прошу меня извинить. Мне нужно пойти и отыскать Джорджиану, — его снисходительный тон окончательно взбесил ее.

— Джорджиану? — его глаза буквально впились в нее, и зрачки внезапно расширились. — Стало быть, «Джорджи» — это не уменьшительное от Джорджии или Жоржетты?

— А какая разница?

— Я подумал, что она — ваша сестра. Но это не так, ведь верно?

— Нет, она сестра моего жениха.

Он покачал головой и чуть слышно пробормотал:

— Ну конечно. Я должен был сразу догадаться, — он перевел взгляд на ее шею. — И это, разумеется, никакие не стразы. Это самые настоящие бриллианты.

— Это не ваше дело. Прощайте.

Он схватил ее за локоть.

— Почему вы сразу не сказали мне, что вы невеста Уильяма Дарси?

— Отпустите меня, — она выдернула руку. — Мне не нравится, что вы злословите у него за спиной и поливаете его грязью.

— По крайней мере дайте мне возможность все объяснить.

— Меня не интересует ничего из того, что вы можете мне сказать. Счастливо оставаться.

Элизабет резко развернулась на каблучках и решительно зашагала прочь, чуть подпортив эффект красивого ухода тем, что слегка оступилась, споткнувшись о подол своего длинного платья. Оглядев зал в поисках Джорджианы, она отправилась в фойе. Гул голосов здесь, казалось, стал еще громче — возможно, под воздействием содержимого многочисленных картонных ящиков с пустыми бутылками из-под шампанского, которые пронесли мимо нее три официанта.

Ей вдруг тоже невыносимо захотелось шампанского. Она подхватила бокал с ближайшего подноса, залпом отпила из него почти половину и стала пробираться сквозь толпу к зоне для прессы. Но там уже никого не было — Уильяма наконец выпустили из силка на волю. Она изнывала от желания поскорее найти его, взять под руку и больше не отходить от него ни на шаг до конца вечера. А после, когда они улягутся вместе в теплой уютной кровати под балдахином, возможно, она и спросит его, встречал ли он когда-нибудь человека по имени Джордж Уикхем.

Она прошла уже все фойе, но так и не увидела ни одного знакомого лица. Как она ухитрилась не встретить хотя бы кого-то из тех семерых, с кем пришла на этот прием? Допустим, Гардинеров она оставила на танцплощадке, но остальные вполне могли находиться где-то все вместе. Затем ее взгляд упал на двери, выходившие на террасу. В полумраке там смутно виднелись небольшие, редко разбросанные группы людей. Уильяму могло бы понравиться на террасе, невзирая на холодную, сырую погоду — ведь там было гораздо тише, да и народу гораздо меньше. Но пошел бы он туда без нее? Разве он не должен был сначала отыскать ее? А что, если он заглянул в театр, увидел, как она танцует с другим мужчиной, и, не замеченный ею, вышел оттуда в приступе гнева и раздражения?

Тщательные поиски на террасе ничего не дали: не обнаружилось ни Уильяма, ни кого-нибудь еще из Дарси, ни хотя бы одного из Фитцуильямов. Возможно, Уильям прошел вперед, в холл главного входа, где били два высоких фонтана. Там тоже было относительно спокойно.

Она повернулась в сторону дверей — и столкнулась нос к носу с Джорджем Уикхемом.

— Вот вы где, — сказал он. В холодном воздухе его дыхание превращалось в пар.

— Оставьте меня в покое, — прошипела она. — Я ищу Уильяма.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Нет. Я вам еще раз повторяю, что меня совершенно не интересует ничего из того, что вы можете мне сказать.

— Позвольте мне хотя бы объяснить, почему я это сказал. Это важно, — он вздохнул и покачал головой. — Вы не должны говорить ему, что видели меня.

— Я могу делать все, что захочу или сочту нужным, — она сделала шаг в сторону, намереваясь обойти его, но он преградил ей путь.

— Я только прошу вас выслушать мою историю. А после этого, если вы по-прежнему сочтете, что должны рассказать ему обо мне, я не стану вас останавливать.

— А как, интересно знать, вы планируете остановить меня, если я откажусь вас слушать? — она уперла руки в бока.

Он печально кивнул.

— Ладно. Вы тут абсолютно в своем праве, поэтому я могу лишь умолять вас о милости. Все, о чем я прошу — это несколько минут вашего времени. Позвольте объяснить вам, почему так необходимо, чтобы вы обо мне умолчали.

— А почему меня должно заботить то, чего хотите вы? И почему я должна верить тому, что вы говорите о нем?

— Потому что мы с ним знакомы давным-давно. Разве вы не заслуживаете того, чтобы узнать, что из себя представляет человек, за которого вы собрались замуж?

Не желая, чтобы он увидел на ее лице хоть малейший намек на любопытство, она повернулась к нему спиной и уставилась на реку, ухватившись за холодные металлические перила. В воздухе висел тяжелый туман, размывая вид залитого яркими огнями Джорджтауна так, что он казался ожившим полотном импрессиониста. Стоячую водную гладь медленно пересекала лодка с тихо урчащим мотором, и ее прожектор лениво и сонно обшаривал береговую линию.

— Ну хорошо. Я слушаю.

— Я не мог даже и вообразить, что вы каким-то образом связаны с ним. Вы — совершенно не тот тип женщины, на которой он, по моим представлениям, должен бы жениться.

— Отчего же? — она вихрем развернулась и сердито уставилась на него, скрестив руки на груди жестом, который был продиктован отчасти раздражением, а отчасти — тщетной попыткой согреться.

— Вы слишком хороши для него, — Уикхем залез в карман и вытащил пачку сигарет. —Вы позволите?

Она чуть было не выпалила «не позволю», но удержалась и только пожала плечами.

— Как угодно.

Он достал золотую зажигалку и прикурил сигарету, медленно, глубоко вдыхая. Затем выдохнул плотную белую струю дыма. Элизабет с отвращением сморщила нос.

— Когда я увидел, как весело и стремительно вы спускались по эскалатору вместе с Джорджианой, как вы обе с ней хихикали, словно сумасшедшие… — он покачал головой. — Серьезно, Элизабет, вы действительно уверены, что хотите войти в эту семью?

— Я в этом абсолютно уверена и не понимаю, какое вам может быть до этого дело.

— Мне есть до этого дело, потому что я был другом его матери и видел, во что превратила ее жизнь в этом доме. Они сломят, уничтожат ваш дух. Так они поступают с яркими, живыми женщинами — такими, как вы.

Элизабет спрятала замерзающие ладони в концах своей шали.

— Вы знали Анну?

— Да, — он помедлил, делая еще одну глубокую затяжку. — Я познакомился с ней почти двадцать лет назад. Я играл тогда в одном камерном ансамбле в Хартфорде и оказался в комитете, который занимался прошениями на получение грантов. Фонду Дарси было в то время всего несколько лет — вы ведь знаете, что это Анна его основала?

— Вместе с миссис Дарси.

— Нет, это было детище Анны. Как бы то ни было, она приняла решение выделить нашему ансамблю кое-какие деньги. Между нами с самого начала пробежала какая-то искра. Она пришла к нам на концерт, и после, на приеме, мы с ней разговорились. Вы представить себе не можете, как она была одинока. Ей нужен был друг, и поначалу я и был ей только другом.

— Погодите минутку, — внезапно она увидела, как эта история пересекается с той, которую рассказал ей Уильям на Барбадосе. — Позвольте мне угадать, что случилось дальше. Вы с ней сблизились, и через какое-то время она наняла вас себе в помощники по работе с фондом.

Джордж Уикхем выглядел удивленным и даже польщенным.

— Так значит, его высочество Наследный Принц рассказывал обо мне?

— Он не называл вашего имени, — Элизабет уставилась на него, чувствуя, как вверх по позвоночнику пробежала дрожь, вызванная отнюдь не дуновениями окутавшего ее плечи холодного влажного воздуха. Человек, который сейчас стоял перед ней, в тот давний вечер в Хэмптоне был за рулем машины, в которой погибла Анна. Он также был любовником Анны. Его интерес к имени Джорджианы внезапно обрел более чем понятный смысл.

— Замерзли? — он стянул с плеч свой смокинг и протянул ей.

— Нет, благодарю вас, — ответила она, постаравшись с максимальной точностью скопировать ледяное презрение Роуз. — Мне не холодно.

— Как угодно, — он снова надел его. — Я удивлен, что Дарси упоминал обо мне. Он меня ненавидит. И всегда ненавидел, с самого начала. Он был буквально одержим своей матерью и болезненно ревновал ко всему, что могло хоть на йоту отвлечь от него ее внимание. Уже в том возрасте он стремился быть центром Вселенной. Это все старуха виновата — она приучила его к мысли, что мир вращается исключительно вокруг него. Ну и, разумеется, все лебезили и носились с этим «маленьким музыкальным гением». Не таким уж и маленьким к тому моменту, как я его увидел; когда я начал работать в фонде, ему было около тринадцати.

Уильям рассказывал ей о том, какие близкие отношения связывали его с матерью, но в его изложении скорее ее любовь к нему выглядела ревностной и собственнической. Хотя Элизабет не могла не признать, что оценка, данная Уикхемом Роуз, не слишком отличалась от ее собственных наблюдений.

— Итак, вы и Анна?… — она не сумела заставить себя сформулировать этот вопрос.

Он кивнул.

— Она была яркой, энергичной женщиной в полном расцвете лет, и я был совершенно ослеплен ею. Очевидно, что со временем природа взяла свое.

— И вас, конечно, нимало не смутил такой ничтожный факт, что она была замужем?

Он фыркнул.

— Ее брак с тем несчастным ублюдком закончился задолго до того, как я ее встретил — закончился во всех смыслах, кроме юридического. Она призналась мне, что я был первым мужчиной, с которым она сошлась после того, как муж ее бросил, и я уверен, что так оно и было.

У Элизабет возникло огромное искушение задать вопрос об отцовстве Джорджианы, но она все-таки удержалась, ибо в общественном месте — даже в таком относительно спокойном и безлюдном — не стоило поднимать столь опасную тему.

— Стало быть, причина вашей обиды на Уильяма заключается в том, что в тринадцатилетнем возрасте он был поглощен собой? — она дотронулась до своего бриллиантового колье. — Да уж, я просто вне себя от жалости.

— Это далеко не все. Я только начал свой рассказ. Он находил всевозможные способы вмешиваться и вставать между нами. Например, однажды он застал нас в кабинете у Анны — вошел в тот момент, когда мы целовались. Он тут же помчался к старухе, которая еще ничего о нас не знала, и все ей рассказал. И в тот вечер у Анны была страшная ссора со свекровью.

Элизабет ему не поверила. Даже будучи взрослым, Уильям никогда не обсуждал с Роуз роман своей матери; было совершенно невозможно представить, чтобы он стал делиться с ней этим в подростковом возрасте. Но она решила возразить с других позиций.

— Не могу его за это винить. Я уверена, что его страшно расстроило увиденное: его замужняя мать — в объятиях другого мужчины.

— Думаю, он усмотрел в этом прежде всего возможность избавиться от меня. И со временем он в этом преуспел. Я полагаю, вы знаете, что вскоре после рождения Джорджианы Анна погибла в автомобильной катастрофе?

— В машине, за рулем которой сидели вы, — она не хотела, чтобы эта фраза прозвучала настолько резко.

Уикхем печально кивнул.

— Разумеется, Дарси обвиняет во всем меня, но столкновение произошло не по моей вине. Другой водитель был пьян и потерял управление, — он помолчал, горестно качая головой, а затем добавил: — Иногда я думаю: — что, а если бы я сумел тогда отреагировать немного быстрее, или если бы уговорил ее задержаться на той вечеринке чуть подольше…

Его чувства казались искренними, но Элизабет заметила, что во время этой речи он украдкой внимательно наблюдал за ней, словно оценивая ее реакцию. Она воздержалась от комментариев.

Он продолжил:

— Никто не знал, как много она для меня значила. Анна наверняка хотела бы, чтобы я остался работать в фонде, чтобы продолжал вести дела, которые мы начали вместе. Но старуха уволила меня прямо в день ее похорон. Она объяснила это тем, что хочет какое-то время сама управлять фондом, но я-то знал, что на самом деле меня прогнали в угоду Наследному Принцу.

— Глупость какая-то, — Элизабет чувствовала, что не может дольше оставаться на открытой террасе — руки и плечи уже начинали дрожать от холода, а вскоре от влажного воздуха взбунтуются и ее волосы и, начав завиваться, испортят тщательно уложенную прическу. — Независимо от того, в каком состоянии находился брак Анны, вы помогали ей обманывать мужа, с вами она ему изменяла. Вы ведь помните, что там был еще и муж, правда? Сын миссис Дарси? Разумеется, вас уволили. Но что дает вам основание думать, будто это имело хоть какое-то отношение к Уильяму?

— Вы бы тоже так подумали, если бы увидели, какое у него было выражение лица, когда он посмотрел на меня тогда через комнату. Это был первый раз, когда я увидел, как он улыбается, и его улыбка была исполнена такой откровенной злобы, такого мстительного злорадства, что это почти пугало.

В репертуаре Уильяма было немало чудесных, очаровательно теплых улыбок, парочка саркастических и несколько плотоядных — но злобная улыбка?.. Нет. Уикхем либо выдумывал, либо преувеличивал до абсурдности.

— Стало быть, вы потеряли свое место в благотворительном фонде Дарси, и по какой-то нелепой причине вините в этом Уильяма, вместо того чтобы винить самого себя.

— Затем я переехал в Чикаго. После того как Дарси меня выгнали, я считался подпорченным товаром и не смог найти себе работу ни в одном из фондов, связанных с искусством, которые располагались в Нью-Йорке. Для восстановления репутации мне потребовалось несколько лет, но со временем я все же нашел себе работу в Нью-Йорке. Наконец-то мои дела пошли хорошо — и, очевидно, слишком хорошо, чтобы это устроило Дарси. Тогда он сфабриковал против меня обвинение — заявил, что я подтасовывал данные в бухгалтерских книгах фонда Дарси, пока работал там, и что я якобы украл крупную сумму денег.

Уильям ничего не говорил ей об этом. Но непохоже было, чтобы Уикхем стал выдумать подобную историю, поскольку в ней содержалась и возможность того, что он действительно мог быть виновен.

— А вы этого не делали?

— Ну разумеется, нет. Я никогда не осквернил бы таким образом память Анны. Я любил ее.

Его негодование казалось искренним. Она внимательно изучала его, храня уклончивое молчание.

— Если вам нужны доказательства, подумайте вот о чем. Уильям ненавидел меня настолько, что с удовольствием засадил бы в тюрьму. Но он так и не подал на меня в суд. Отчего же? Очевидно, оттого, что он сам всю эту историю и выдумал. Поэтому он не стал выдвигать против меня официальное обвинение, а просто взял и распространил эту ложь среди своих коллег и окружения. Эти представители старой денежной аристократии точь-в-точь как овцы — одна поведет, за ней и все остальные потянутся.

Элизабет пришлось подавить усмешку, так как она внезапно ярко представила себе залу, полную модно подстриженных баранов и овечек в смокингах и вечерних нарядах с бриллиантами.

— После чего, как я полагаю, вы снова оказались подпорченным товаром.

— Еще хуже — парией. Мой работодатель тут же нашел какой-то малоубедительный предлог для того, чтобы меня уволить, а больше никто не желал даже проводить со мной собеседование о приеме на работу. Ни один фонд Нью-Йорка, Филадельфии, Чикаго и даже Лос-Анджелеса. Дарси и там пустил слух обо мне через какого-то своего приятеля.

Через Чарльза Бингли, без сомнения.

— И чем вы стали тогда заниматься?

— Всем, чем только мог. Давал уроки музыки, снова начал подрабатывать в барах. Играл в качестве концертмейстера на репетициях в нескольких мюзиклах — не бродвейских, разумеется. И работал в отделе рекламы журнала «Плейбилл» — ну, знаете, того самого, который раздают на спектаклях и концертах.

— Конечно знаю.

— Иногда мои знакомые, далекие от театрально-музыкального мира, считают, что я говорю про «Плейбой», — с мимолетной усмешкой пояснил он. — Ну, как бы то ни было, я наконец нашел себе эту работу в НФИ, и теперь мои дела немного устроились. Но неужели вам кажется справедливым то, что Дарси сделал со мной? Разрушить мою карьеру, всю мою жизнь — и только лишь потому, что он не смог вынести того, что его мать любила меня?

Элизабет с удивлением обнаружила, что готова поверить какой-то части его истории, но только с одним существенным исключением.

— Уильям никогда не обвинил бы вас в растрате, если бы не был точно уверен в том, что это правда. Он не такой человек.

— Он именно такой человек. Кроме того, даже если вы и правы — как насчет юридической стороны вопроса? Разве я не должен считаться невиновным, пока не доказано обратное? У меня не было возможности для защиты, мне не дали даже шанса объяснить, что я не делал того, в чем он меня обвиняет. Но ему не нужна была правда. Все, что ему было нужно — это месть, — Уикхем прикурил еще одну сигарету, и она заметила, что руки у него слегка трясутся.

Терраса постепенно опустела; снаружи оставалось теперь не более дюжины человек. Шум внутри тем временем достиг совсем уж безумного накала, судя по звукам, которые, казалось, переполнив помещения до отказа, все напористее рвались сквозь стены и дверные щели.

— Не знаю, какой части вашей истории мне следует верить, но я, во всяком случае, могу теперь понять, почему вы не хотите, чтобы он узнал о том, что вы здесь.

— До сих пор ему не приходило в голову чернить мою репутацию в среде государственных и правительственных учреждений. Но если он обнаружит, что я тут работаю… — он отчаянно затряс головой. — Я слишком стар, чтобы начинать все сначала.

— Понимаю. У вас хорошая работа, и вам не хотелось бы ее терять.

— Хорошая работа? — его голос прозвучал резко. — Я болтаюсь где-то на самом дне огромной бюрократической машины. Поймите меня правильно — я рад, что мне удалось здесь устроиться. Но если бы он не разрушил мою карьеру, я сейчас управлял бы этим местом, а не исполнял приказы ограниченных, лишенных воображения бюрократов, чьи способности вдвое ниже моих.

Элизабет ощутила к нему нечто вроде сочувствия. Он казался безобидным — всего лишь неудачливый честолюбец, чьи амбициозные мечты оказались разбитыми вдребезги. Но тут она напомнила себе, какой беспричинной злобой питалась его ненависть к Уильяму, и ее сердце наглухо закрылось для сострадания.

— Стало быть, последние два дня вы провели, прячась от него?

Он кивнул.

— На самом деле, когда мы встретились с вами сегодня днем, я как раз старался не попасться ему на глаза, пока он не оказался на сцене, — бросив окурок на пол, он затоптал его каблуком.

— А почему вы просто не сказали своему начальству, что у вас уже есть планы на Новый год и вы не сможете быть здесь?

— Нас заранее строго предупредили, что все мы в обязательном порядке должны будем обслуживать это мероприятие. Ну и к тому же… — он вздохнул. — Когда-то этот мир был и моим — торжественные приемы в вечерних нарядах, дорогие сорта шампанского, женщины в сверкании бриллиантов… Я не смог устоять перед искушением вновь окунуться в эту атмосферу хотя бы на одну ночь, — он приподнял брови, и в его глазах блеснул легкий игривый огонек. — И я рад, что пришел. Иначе я пропустил бы свой танец с некоей восхитительно роскошной брюнеткой.

Его шарм был поистине убийственным оружием, и он владел им с большим искусством, но теперь она была совершенно неуязвима для этих стрел. Кем бы и чем бы он ни был, но этот человек склонил Анну к супружеской измене и, возможно, был отчасти виновен в ее гибели. И оба этих поступка причинили Уильяму страшную, ни с чем не сравнимую боль. Она ответила ему лишь холодной, натянутой улыбкой.

— Ну, так что вы решили? — спросил он. — Согласитесь ли вы меня выручить и не упоминать обо мне?

Она заколебалась. Его интересы беспокоили ее меньше всего, но рассказывать о нем Уильяму, бередя тем самым его давние мучительные воспоминания, показалось ей бессмысленным.

— Ну пожалуйста, Элизабет, — карие глаза Уикхема буквально источали тепло и мольбу. — Разве не лучше будет для всех нас, если мы с ним будем идти по жизни разными путями, во избежание дальнейших неприятностей? «Живи сам и дай жить другим» — вот мой лозунг.

— Если бы вы действительно в это верили, то не стали бы распространять про него на каждом углу всякие гадости.

— Постойте, минуточку. Все, что я сделал сегодня днем — не удостоил его выступления восторженными аплодисментами. Вы спросили меня почему, и тогда я сказал вам, что Уильям мне не нравится. Только и всего — никакой конкретики, никаких долгих историй о моих злоключениях. А нынче вечером именно вы начали расспрашивать меня о нем.

— Что ж, допустим. Но что-то мне подсказывает, что я далеко не первая и не единственная, кто выслушал эту историю.

Он покачал головой.

— Обычно я не обсуждаю эту тему. И если вы хотите, чтобы я пообещал вам, что не стану…

— Элизабет?

Она мгновенно обернулась, и сердце ее ухнуло куда-то вниз, словно сорвавшись в пропасть с высоченной отвесной скалы. К ним, одинаково размашисто и длинноного шагая, приближались Уильям и Джорджиана.

— Лиззи, я тебя везде ищу… — Уильям внезапно умолк. Она увидела, как постепенное узнавание, поначалу проступившее у него на лице, сменяется каменеющей маской враждебности и омерзения.

— Привет, Дарси, — Уикхем произнес это с видимым спокойствием, которого, как сильно подозревала Элизабет, он вовсе не испытывал. Она уж, во всяком случае, точно не испытывала.

— Какого дьявола ты тут делаешь? — голос Уильяма угрожающе дрогнул.

— Уильям, прошу тебя, не надо, — Элизабет быстро шагнула вперед, встала перед ним и попыталась взять его за руку, успокоить и расслабить сильные пальцы, которые сжались в крепкий кулак, но он резко высвободил руку из ее захвата.

— А что случилось, Уилл? — Джорджиана переводила взгляд с лица на лицо, и ее бледный лоб перерезали озадаченные морщинки. — Ты что, знаешь Джорджа?

— Да, он меня знает, — ответил Уикхем. — Ну что, мне рассказать ей об этом, Дарси, или ты сам расскажешь?

Глаза Уильяма полыхнули мрачным пламенем.

— Возвращайся внутрь, Джорджиана.

Немногие люди отважились бы возразить что-нибудь на приказание, отданное этим стальным, непререкаемым тоном, но Джорджиана не сдвинулась с места, уперев руки в свои худенькие бедра.

— Нет. Ты пытаешься избавиться от меня, потому что не хочешь, чтобы я о чем-то узнала.

— Так и есть, — сказал Уикхем. — Например, о том, что твой кузен был вовсе не первым, кто пел тебе песенку «Малышка Джорджи». Первой ее пела тебе твоя мама, своим прекрасным, нежным голосом. Спроси его, откуда я об этом знаю. Спроси его…

— Скажи еще хоть слово — и ты об этом пожалеешь, — жесткий, суровый голос Уильяма грозным эхом отразился от белых мраморных стен. Частое, неглубокое дыхание прерывистыми толчками вырывалось из его груди, образуя крохотные, стремительно тающие облачка пара. Схватив Джорджиану под локоть, другой рукой он обнял Элизабет за талию и решительно повлек обеих по направлению к дверям, ведущим в фойе.

— До свидания, Элизабет! — крикнул Уикхем им вслед. — Общение с вами доставило мне несказанное удовольствие. И рад был снова повидать тебя, Джорджи.

Элизабет поморщилась от холодного взгляда, который Уильям бросил в ее сторону.

— Уилл, я могу все объяснить.

— После, — тихо сказал он.

— Уилл, а почему ты не захотел поговорить с Джорджем? — Джорджиана, вытянув шею, оглядывалась назад, на Уикхема. — Ведь он знал маму. Он мог бы рассказать мне о ней.

— Этот человек — лжец, Джорджи. Лжец и вор. Ты не должна верить ни единому его слову. И никто не должен.

Уильям открыл двери и ввел Джорджиану и Элизабет в шумный хаос, царивший в фойе. Уже начался обратный отсчет курантов, отбивающих полночь, и толпа нараспев кричала: «Семь… шесть… пять… четыре… три… два… один…»

Раздались приветственные крики, взрывы хлопушек и трещоток, и из импровизированной бальной залы, устроенной неподалеку, донеслись звуки «Доброго старого времени»**, усиленные мощными динамиками. С потолка посыпались гирлянды воздушных шаров, отскакивая от плеч и голов празднующих, которые со звоном сдвигали бокалы с шампанским и весело обнимались друг с другом.

Уильям поцеловал Джорджиану в щечку.

— С Новым годом, Джорджи.

Затем он повернулся к Элизабет и молча поцеловал и ее — вернее, еле притронулся губами к ее губам. В ней начало закипать праведное негодование. Она не собиралась позволять ему отгораживаться от нее до конца вечера, тем более что она ни в чем не виновата и не сделала ничего плохого. Она порывисто схватила его за руку.

— Уилл…

— Лиззи, так вот вы где!

Это были Гардинеры, которые пробирались к ним сквозь толпу. На Эдварде был усыпанный блестками цилиндр набекрень. Мэдлин размахивала какой-то трещоткой, которую, впрочем, практически не было слышно во всеобщем шуме, гвалте и оглушительном трезвоне.

— С Новым годом! — хором воскликнули супруги. Они обняли вначале Элизабет, а затем и смущенную, но очевидно довольную этим Джорджиану. Эдвард обменялся с Уильямом рукопожатием, а Мэдлин запечатлела у него на щеке поцелуй.

— Привилегия будущей тетушки, — сказала она. — Только, боюсь, я испачкала вас своей помадой.

— Ничего страшного, — Уильям полез в карман за носовым платком.

— Вот, давай я тебе вытру, — произнесла Элизабет, быстро доставая свой платочек.

— Я сам, — ответил он, не глядя на нее.

— Слава Богу, что Уильям успел найти тебя вовремя, — сказала Мэдлин. — Он повсюду тебя разыскивал. Я подумала, что ты, должно быть, все еще на танцплощадке — я не видела, как ты оттуда уходила, — но там тебя уже не оказалось.

— Она была на террасе, — с готовностью вклинилась Джорджиана прежде, чем Элизабет успела хоть что-то объяснить. — С Джорджем, с тем самым парнем, с которым она танцевала.

Уильям не произнес ни слова, но взгляд его сузившихся глаз, остановившийся на Элизабет, не требовал объяснений.

— Это был всего один танец, — Элизабет была ненавистна виноватая нотка, прозвучавшая в ее голосе, ведь у нее не было никаких причин оправдываться и защищаться. Она увидела, как Джорджиана поджала губки, даже не пытаясь особо скрыть самодовольную улыбку.

— Ну да, разумеется, — сказала Мэдлин, быстро переводя взгляд с Уильяма на Элизабет и обратно. — Все это было совершенно невинно. Он вел себя как истинный джентльмен и держался весьма любезно и обходительно.

Уильям на сей раз даже не взглянул на Элизабет, но его челюсти крепко сжались, а под глазом быстро дернулся мускул.

— Кто-нибудь хочет еще шампанского? — спросил Эдвард, жестом подзывая проходившего мимо официанта.

— Да, с удовольствием, — сказала Элизабет.

— Нет, благодарю вас, — ледяным тоном процедил Уильям. — Похоже, мне уже достаточно.

Элизабет опустила глаза, чтобы обнаружить, что успела свить один конец своей шали в тонкий тугой канат. Распустив его, она тщетно попыталась разгладить измятую ткань. Вот уж действительно — с Новым годом, с новым счастьем.

------
* — Отрывок из «Рапсодии в стиле блюз», исполнители — Леонард Бернстайн и Нью-Йоркский филармонический оркестр, название альбома: Gershwin: Rhapsody in Blue/An American in Paris.
** — «Доброе старое время»( «Auld Lang Syne») — шотландская песня на слова Роберта Бернса, которую по традиции поют на прощание в конце праздничного обеда, во время встречи Нового года и т. д.

 

© 2008. Все права принадлежат автору