Нежданная песня > Оглавление > Глава 66

Глава 66

 

Часть 1

— А ты уверена, что нас пропустят за кулисы?

— Думаю, да, — ответила Элизабет, проходя первой сквозь тяжелые двойные двери. — Во всяком случае, он очень просил меня после концерта заглянуть к нему в гримерку.

Роберт хмыкнул.

— Ну да, только я сильно сомневаюсь, что он ожидает с тобой сопровождающих.

Элизабет и сама этого не ожидала. Но Элеонор, услышав о планах Элизабет, попросила взять их с собой.

Охранник с угрюмым лицом позволил Элизабет войти, но наотрез отказался пропускать Фитцуильямов.

— Простите, мисс, — проскрипел он голосом, похожим на скрежет гравия под колесами, — если их нет в моем списке, они не могут пройти внутрь.

— Вот видишь? — сказал Роберт, насмешливо приподняв бровь. — Я же говорил, что Уильям предпочел бы видеть тебя без сопровождающих.

Элизабет широко улыбнулась.

— Я схожу и приведу его сюда.

Она заторопилась по тускло освещенному коридору, чуть притормозив на повороте к боковому проходу, на который указал ей охранник. Стук ее каблучков, напоминающий барабанную дробь, казалось, целиком заполнил собой узкое пространство.

Словно помещенный в раму, Уильям стоял в дверном проеме грим-уборной перед группой посетителей, в числе которых была и Кэтрин де Бург. Как только он увидел Элизабет, замкнутое выражение его лица сменилось радостным.

— Прошу меня простить, — произнес он и шагнул из полукруга гостей ей навстречу. Кэтрин обернулась и презрительно фыркнула, тряхнув головой.

Подойдя к Элизабет, Уильям покосился назад, на Кэтрин и ее свиту, которая перешептывалась между собой.

— Привет, — тихо сказал он, — я тебя ждал.

— Ты был просто великолепен, — она взяла его за руку и сплела его пальцы со своими — жалкая замена того, чтобы броситься к нему в объятья. — Я даже не могу тебе передать, как потрясающе, как изумительно ты сегодня играл. Я так гордилась тобой с первого момента до последнего. А «Интермеццо»… — она пожала плечами, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза при одном воспоминании.

Он поднес ее руку к губам, глядя ей в глаза горящим, проникновенным взглядом.

— Все дело было в том, что ты сидела там, в первых рядах. Я еще никогда не… — он снова глянул назад и поморщился. — Ох, да пошли они все к черту, — склонившись к ней, он поцеловал ее с теплотой и пылом, которые немало удивили ее, с учетом четырех пар любопытных глаз, неотрывно смотревших в их сторону.

Затем Уильям взял ее за руку, намереваясь, без сомнения, увести ее в гримерку, но Элизабет осталась на месте.

— Твои тетя и дядя ждут на входе, около поста охранника. Он не пропустил их.

— Они вполне могут подождать еще пару минут, — склонившись к ней, он зашептал ей на ухо: — Я собираюсь сейчас избавиться от Кэтрин и компании и хочу провести немного времени с тобой наедине, прежде чем придется отправляться на эту каторгу под названием прием.

Элизабет с сожалением покачала головой.

— Твоя тетя сказала, что ей нужно с тобой о чем-то срочно поговорить. Просила передать, что это важно.

Он нахмурился.

— А это не может подождать до приема?

— Она говорит, что не может.

Уильям вздохнул.

— Ну ладно. Пойди и скажи тете Элеонор, что я подойду к ним, как только освобожусь. Я постараюсь как можно быстрее. Как мне этого ни хотелось бы, я не могу сейчас просто взять и уйти от этих людей.

Проведя пальчиком дорожку вдоль ворота его белоснежного жилета, она игриво взглянула на него сквозь ресницы.

— Ну, ты уже сделал нечто подобное, когда подошел поздороваться со мной.

— Я сошлюсь на временное помрачение мозгов, — он широко улыбнулся ей и добавил с восхищенной нежностью: — Ты выглядишь настолько ослепительно, что они меня поймут.

— Не считая Кэтрин.

Он закатил глаза и снова поцеловал ее.

— Я недолго.

Элизабет пустилась в обратный путь по коридору, размышляя над тем, какие новости могли быть у Элеонор. Она была уверена, что это напрямую связано с тем телефонным звонком за ужином. Скорее всего, Ричард натворил что-то, достойное внимания таблоидов. Хотя семьи Дарси и Фитцуильямов не находились под постоянным прицелом журналистов из колонок светских сплетен, Ричард в прошлом изредка вляпывался в истории, которые попадали в желтую прессу. В этом случае, безусловно, не следовало подвергать Уильяма риску получить неожиданный удар исподтишка от кого-нибудь из репортеров, которых Кэтрин имела обыкновение приглашать на консерваторские мероприятия.

Ну, стало быть, мы настроимся на вежливое, но решительное «без комментариев», и это не помешает нам с удовольствием провести остаток вечера. Она начала тихонько напевать под аккомпанемент бойкой веселой дроби, которую отбивали по кафельной плитке пола ее острые каблучки.

Повернув в сторону поста охраны, она услышала знакомый голос, безостановочно нудевший:

— Сочинения мисс Нгуен можно назвать довольно интересными в таком несколько наивном и юношески незрелом плане, я полагаю. Но здесь, у нас, в нашей консерватории, есть несколько талантливейших композиторов, которые представили просто великолепные, первоклассные работы. Доктор де Бург была очень удивлена и разочарована, что Уильям предпочел оказать честь мисс Нгуен и пренебрег нашими гораздо более достойными местными талантами.

— А-а, ну вот и она, — сказала Элеонор при виде Элизабет и выразительно расширила глаза, явно умоляя ее о спасении.

— Добрый вечер, Элизабет, — скорбным речитативом протянул Коллинз, кивнув ей с самым серьезным и официальным видом. Он обращался с ней подобным образом с момента ее возвращения из Нью-Йорка — с преувеличенной формальностью и пафосом, сквозь которые лишь изредка пробивались проблески прежней теплоты. — Прошу прощения, что я не подошел поприветствовать тебя в перерыве — я видел, как в фойе ты беседовала с Энн — но доктор де Бург, разумеется, заняла меня неотложными и важными организационными делами.

— Тебе понравился концерт? — слова сорвались с губ Элизабет прежде, чем она сообразила об опасностях, которые таил в себе этот вопрос, о чем ей тут же напомнил и брошенный искоса беспокойный взгляд Элеонор.

Билл глубокомысленно потер подбородок.

— Ну, пожалуй, да, понравился, по большей части. Дарси, безусловно, великолепный пианист. Но, как ни прискорбно мне это констатировать, некоторые пьесы его сегодняшнего репертуара не могли не вызвать у меня ничего, кроме недоумения. Как я уже говорил мистеру и миссис Фитцуильям, доктор де Бург была крайне недовольна выбором композитора, которому Уильям решил оказать честь, сыграв его произведения. Мне даже показалось, что… — и Билл продолжал бубнить, пересыпая свои длинные периоды частыми упоминаниями мнения Кэтрин де Бург.

Элизабет воспользовалась первой же возможностью, чтобы перехватить инициативу в разговоре, пока Билл переводил дух.

— Странно, что ты сейчас не за кулисами, рядом с Кэтрин и ее гостями.

И без того уже порозовевшее лицо Билла приобрело еще более насыщенный багровый оттенок.

— Ну да, видишь ли, здесь произошло некоторое недоразумение… Господи, как же здесь жарко, вы не находите? — он вытащил из кармана огромный носовой платок, промокнул влажный лоб и мрачно уставился на охранника, который совершенно невозмутимо ответил ему тем же. — Этот человек не позволил мне пройти. Я пытался объяснить, что доктору де Бург может понадобиться моя помощь. Сопровождающие ее лица — это крупнейшие спонсоры и патроны консерватории.

— Ей очень повезло, что у нее такая преданная правая рука, как вы, — заметил Роберт и еле заметно подмигнул Элизабет, чуть изогнув уголок рта.

— Могу сказать без ложной скромности, что доктор де Бург считает меня важным и незаменимым помощником, — заявил Билл, выпятив грудь колесом, словно певчая птица-переросток. Он воспринял замечание Роберта как приглашение к разглагольствованиям о круге своих обязанностей, которые и принялся описывать в мельчайших подробностях, и его монотонное гудение, казалось, растягивало минуты в недели.

Наконец появилась Кэтрин де Бург со своей свитой. Элизабет с трудом подавила смешок, когда та раздраженно пролаяла:

— А вы что здесь делаете, Коллинз? Я же вам велела подняться наверх и проверить, правильно ли расставили банкетные столы.

Билл, заикаясь, начал было что-то объяснять, но Кэтрин прервала его:

— Ладно, оставьте это. Мы идем наверх. Следуйте за нами.

Проходя мимо, она удостоила Фитцуильямов прохладным кивком и демонстративно проигнорировала Элизабет. Билл слабо улыбнулся, сделал ручкой и потрусил следом за Кэтрин.

Едва за ними успели закрыться двери, как Элизабет увидела, что к ним приближается Уильям. Он шагал столь стремительно, что развевающиеся фалды его фрака, казалось, торопились следом, боясь отстать.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал он. — Кэтрин привела за кулисы людей, которые хотели со мной пообщаться.

— Мы видели, как они уходили, — ответил Роберт. — Ну и как она с тобой держится? С налетом зимнего холодка? Или это больше напоминает снежный шторм?

— Похоже, она убедила себя в том, что это мы во всем виноваты, а она — обиженная сторона, — сказал Уильям, пожимая плечами. — По крайней мере, она наконец перестала пытаться указывать, как мне жить, — он собственническим жестом обхватил Элизабет рукой за плечи. — Лиззи сказала, что вы хотели со мной что-то обсудить.

Элеонор кивнула.

— Может, нам лучше пройти в твою грим-уборную?

— А что случилось?

— Случилось нечто неприятное, и я не думаю, что нам стоит обсуждать это здесь, — ее взгляд скользнул в сторону охранника, который немедленно вытащил из конторки лист бумаги и начал его сосредоточенно изучать.

Уильям нахмурился, но кивнул и повел их по коридору. Когда они оказались в его гримерке, он закрыл за ними дверь и запер ее на задвижку.

Экзотические цветы ярких и переливчатых, словно драгоценные камни, расцветок, источали сладкий аромат, причудливо мешавшийся с затхлым запахом, который прочно ассоциировался у Элизабет со старыми театрами. Она провела бессчетное количество часов в точно таких же комнатах — распеваясь, чтобы разогреть голос, потягиваясь, чтобы размять мышцы, и хмурясь на свое отражение в зеркале, ярко освещенном обрамлением из голых лампочек. Ну, возможно, и не совсем в точно таких же — обычно там же переодевались еще человек двадцать. Она быстро взглянула в зеркало, чтобы проверить, как выглядит сейчас. С учетом тех слез, которые она пролила во время «Интермеццо», могло быть и хуже.

Элеонор повернулась к Элизабет.

— Мне очень неловко просить тебя об этом, но не могла бы ты оставить нас на минутку?

— Разумеется, — Элизабет обошла Элеонор, направляясь к двери, но Уильям схватил ее за руку и остановил.

— Нет, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Я хочу, чтобы Лиззи осталась.

Элеонор слабо улыбнулась Элизабет и затем снова повернулась к Уильяму.

— За ужином я получила звонок от мамы.

— С Ба все в порядке?

Элеонор кивнула.

— С ней все нормально; во всяком случае, в том, что касается здоровья. Дело в Джорджи.

Уильям сильнее сжал ладонь Элизабет.

— Что с ней случилось? Она не пострадала?

— Ее арестовали. За кражу в магазине.

— За кражу в магазине? — он отрицательно помотал головой, вначале недоверчиво, а затем решительно. — Нет, это невозможно.

— Джорджи и ее подружку Кортни задержали, когда они попытались вынести из бутика на Мэдисон Авеню несколько неоплаченных вещей.

— Это, должно быть, ошибка, — хмурая морщина, пересекшая его лоб, стала глубже. — Очевидно, она собиралась оплатить их, но просто забыла.

— Она так и сказала, однако ее ловят за этим занятием уже не первый раз.

— Нет, — он снова покачал головой. — Нет, это просто абсурдно. Если бы такое случалось раньше, я бы знал.

Элеонор и Роберт обменялись неловкими взглядами.

— Вообще-то, — сказала Элеонор, — ты не знаешь об этом потому, что мы тебе не говорили.

— Что?.. — единственное слово словно рассекло воздух в комнате. Уильям выпустил руку Элизабет и уставился на тетку, явно отказываясь верить своим ушам.

— Немногим больше месяца назад мне позвонили, когда я уже собиралась уходить из офиса. Джорджи задержали в магазине — в бутике той же сети, в котором ее поймали сегодня, только по другому адресу — и она дала им мой номер. Я поехала туда и поговорила с ними, — Элеонор замолкла и снова взглянула на Роберта.

— Продолжай, — лицо Уильяма теперь было лишено всякого выражения. Элизабет попыталась поймать его взгляд, но он, казалось, больше не замечал ее присутствия.

— В магазине сказали, что выдвинут против Джорджи обвинение, если мы не подпишем заявление, признающее ее вину.

Уильям скрестил руки на груди, и во взгляде его стали собираться грозовые тучи.

— Ну конечно. Чтобы узаконить свою ошибку после того, как они ложно обвинили ее. Надеюсь, ты не поддалась на эту уловку и не позволила им принудить тебя к этому?

Элеонор и Элизабет обменялись взглядами, в которых промелькнуло мгновенное взаимопонимание. Затем Элеонор продолжила:

— Это было не ложное обвинение. Джорджи призналась, что на спор с Кортни попыталась вынести пару сережек. Она поклялась, что это было в первый и последний раз. Она умоляла меня помочь ей и ничего не говорить тебе и маме.

— Так Ба об этом тоже ничего не знает? — Уильям сделал шаг назад и слегка осел на пластиковый гримерный столик под ярко освещенным зеркалом.

Элеонор поморщилась.

— За последние несколько месяцев их отношения довольно сильно испортились. Я полагаю, ты и сам это заметил.

Уильям кивнул.

— Она стала вести себя по-другому с нами обоими. Но Лиззи постоянно напоминает мне, что у Джорджи переходный возраст.

— Что в значительной степени объясняет ее поведение, — сказала Элеонор. — Я также думаю, что ты во многом являешься стабилизирующим фактором, чем-то вроде буфера между ними. Мама может быть очень холодной и сдержанной, а Джорджи ведь так чувствительна и ранима. Ты помогаешь нивелировать эту пропасть. Но поскольку в последнее время тебя практически не было дома, им пришлось общаться друг с другом напрямую. И это у них не очень-то хорошо получается.

— И поэтому вы подумали, что лучше всего будет скрыть это происшествие, — сказала Элизабет, — чтобы оно еще больше не осложнило их отношений.

Глаза Элеонор просветлели от очевидной благодарности.

— Вот именно. Мамин подход к воспитанию тяготеет к методике кувалды. Уж мне ли не знать? Пока я росла, эта кувалда опускалась на меня сотни раз. Именно поэтому я и сбежала из дома при первой же возможности.

— Ты слишком жестко судишь о Ба, — Уильям снова скрестил руки на груди. — У нее, конечно, высокие требования, но она просто хочет добиться, чтобы каждый из нас полностью раскрыл свой потенциал.

— К тебе у нее другое отношение, — со вздохом произнесла Элеонор. — Ты — наследный принц клана Дарси, так же как и твой отец, поэтому ты безупречен. Поверь мне, довольно нелегко расти рядом с таким образцом для подражания. А для бедной Джорджи это еще сложнее, поскольку ты еще и талантлив. Ты даже не представляешь себе, какую гигантскую тень отбрасываешь.

— Мы уклонились от темы, — брюзгливым тоном заметил Роберт, — давайте обсудим семейные взаимоотношения как-нибудь в другой раз.

Элеонор бросила на мужа раздраженный взгляд, но затем кивнула.

— Итак, Джорджи вернула сережки, и магазин запретил ей делать у них покупки в течение года. Мы заставили ее из собственных денег перечислить сумму, равную стоимости сережек, на благотворительные цели. Мы также привлекли ее к общественно-полезным работам: она провела с нами две субботы, помогая в бесплатной столовой. И мы поставили условие, что пару дней в неделю она будет приходить к нам после занятий — отчасти ради того, чтобы она поменьше времени проводила с этой Кортни.

— Мы думали, что она усвоила полученный урок, — добавил Роберт. — Но, очевидно, мы ошибались.

— Очевидно, — в глазах Уильяма промелькнула обида. — И я уверен, что у Ба еще будет что сказать по этому поводу.

— О, она уже многое нам высказала, — парировала Элеонор, и ее губы изогнулись в безрадостной усмешке, — и я знаю, что это только начало. Все, что я могу сказать: мы считали, что поступаем правильно и в интересах всех, кого это касалось.

— Меня удивляет, что в магазине не настояли на том, чтобы иметь дело с ее официальным опекуном, — сказала Элизабет.

— Да и меня тоже, если честно, — ответила Элеонор. — Думаю, тот факт, что родители Джорджи умерли, ввел их в заблуждение. Когда мы приехали, в магазине, должно быть, решили, что это мы за нее ответственны. Ну и, с нашей точки зрения, это правда.

Уильям стоял в стороне от остальных, машинально теребя запонки. Он покачал головой.

— Во всем этом нет совершенно никакого смысла. Джорджи знает, что хорошо и что плохо. А даже если бы и не знала — у нее есть кредитка и щедрое содержание. Ей нет никакой нужды воровать.

— Но… — Элизабет и Элеонор заговорили одновременно. Они переглянулись, и Элеонор кивнула.

Элизабет подвинулась поближе к Уильяму, притронулась к его локтю и мягко произнесла:

— Подростки воруют вещи в магазинах по самым разным причинам. Когда ее поймали первый раз, она сказала, что сделала это на спор. Может быть, Кортни снова уговорила ее пойти на это на слабо.

Уильям уставился на Элизабет в тягостном молчании, которое, казалось, все росло в размерах, угрожая вытеснить из комнаты весь кислород. Она изнывала от желания обнять его, утешить в ласковом убежище своих рук, невзирая на сдерживающее присутствие Фитцуильямов. Но напряжение, сквозящее в каждой линии его тела, ясно говорило о том, что он категорически воспротивится любой попытке подобного рода. В конце концов Уильям вздохнул и обратился к тетке:

— И каково положение дел на данный момент?

— Сегодня вечером адвокату Джорджи удалось освободить ее из центра предварительного заключения для подростков.

— Из предварительного заключения? — Уильям произнес эти слова резким, отрывистым тоном. Элизабет попробовала было взять его за руку, но он уклонился от этого, крепко сжав кулаки. — Ты имеешь в виду — из тюрьмы? Ее держали там, как обычную преступницу?

— Я понимаю, — мягко произнесла Элеонор, — это выглядит слишком суровым наказанием. Но вещи, которые она пыталась украсть, стоили несколько сотен долларов. И поймали ее в магазине этой фирмы уже не в первый раз.

— Но она не преступница. Мы все им возместили бы, если бы они просто… — теперь он казался потерянным, словно тонул в волнах отрицания очевидного. Элизабет снова потянулась за его рукой, и на сей раз он позволил ей взять свою ладонь.

— Но теперь она точно уже дома? — спросила Элизабет.

Элеонор кивнула.

— Только в понедельник с утра ей надо быть в суде.

— Мне немедленно нужно вернуться в Нью-Йорк, — Уильям пробежал рукой по волосам. Он быстро пересек комнату и выудил телефон из внутреннего кармана пальто. — Может быть, я еще успею на ночной рейс, если пропущу прием и выеду прямо сейчас.

— Соня забронировала тебе билет на первый завтрашний рейс. Вот, у меня с собой информация, рейс рано утром… — Элеонор вытащила из своей черной шелковой сумочки исписанный клочок бумаги.

— Но ночной рейс…

— Соня предвидела, что ты об этом спросишь. Она сказала, что настолько позднего рейса нет. Кроме того, мама велела мне связать тебя по рукам и ногам, если необходимо, чтобы заставить пойти на прием. Ну, то есть, не совсем в таких выражениях, конечно, но идею ты уловил.

— Это даже не обсуждается. Я не собираюсь гарцевать, словно цирковой пони, ради поддержания репутации Кэтрин, когда Джорджи попала в беду, — Уильям еще сильнее стиснул руку Элизабет, и в глазах его блеснула сталь.

— Это не ради Кэтрин, — произнесла Элизабет. Она сама удивилась тому, что соглашается с позицией Роуз. — Миссис Дарси думает в первую очередь о твоей профессиональной репутации и о добром имени семьи.

— Вот именно, — с выразительным кивком подтвердила Элеонор. — Если ты не покажешься на приеме, это будет неприлично и о тебе пойдут всякие толки.

— Пусть болтают что хотят. Сейчас речь идет о жизни моей сестры.

Элизабет выпустила его руку и повернулась к нему, ласковым жестом взявшись за отвороты его фрака.

— Я знаю, что тебе тяжело, Уилл, но ведь Джорджи сейчас уже дома, в безопасности, и завтра ты ее увидишь.

— Вроде моего мнения тут никто не спрашивает, — вступил в разговор Роберт, — но похоже, что на данный момент ситуация с Джорджи находится под контролем. Не говоря уж о том, — продолжил он с еле заметным лукавым огоньком, который промелькнул в его глазах несмотря на тяжелую атмосферу, висевшую в комнате, — что в любом случае я никак не могу представить тебя гарцующим.

Уильям проигнорировал это саркастическое замечание и повернулся к Элеонор, обиженно выпятив подбородок.

— А почему Ба позвонила тебе, а не мне?

— Она знала, что это отвлечет тебя от концерта. Кроме того, мы все знаем, что ты не берешь трубку, когда готовишься к выходу на сцену.

— Хм-пф-ф, — Уильям с мрачным видом уставился на свои туфли.

Элеонор протянула ему бумажку с информацией о номере рейса.

— В антракте я позвонила в авиакомпанию и забронировала нам билеты на тот же рейс. Аллен встретит нас в аэропорту, — она разгладила платье и взглянула на Роберта. — А теперь, я думаю, нам с тобой пора отправляться на прием.

— Отличная мысль, — Роберт открыл дверь гримерки, пропуская жену вперед, и кивнул Уильяму и Элизабет. — Мы скажем всем, что вы сейчас подойдете.

— Вы ведь недолго? — Элеонор посмотрела на Элизабет, приподняв брови, и та кивнула ей в ответ.

Закрыв двери за Фитцуильямами, Элизабет пересекла комнату и обняла Уильяма руками за талию.

— Мне так жаль.

Сперва он стоял все так же прямо и неподвижно, как раньше, но она не выпускала его из объятий и наконец почувствовала, как напряжение потихоньку отпускает его тело. С долгим, болезненным вздохом он теснее прижался к ней, так, что его высокая фигура, казалось, окутала ее собой.

— О Боже, — чуть слышно пробормотал он куда-то ей в волосы. — Как это могло случиться?

— Не знаю, — она продолжала нежно поддерживать его, тихонько поглаживая по спине, но в конце концов выпустила из объятий и отступила назад. — Сегодня вечером мы все равно этого не выясним. Давай соберемся с силами и пойдем на прием.

— Не представляю, как я смогу это выдержать, — ей было больно видеть его таким потерянным; его лицо побледнело и осунулось, глаза потухли. — Как я могу сейчас думать о чем-либо, кроме Джорджи?

— Ты сможешь, — сказала она, вложив в голос всю уверенность, которую ей удалось собрать. — Люди ожидают увидеть Уильяма Дарси, музыкального гения, который покорил нас сегодня своим мастерством. И ты знаешь, как играть эту роль. А позже вечером, когда останемся одни, мы откроем ту бутылку коньяка, которую ты купил, и спокойно, по душам побеседуем и все обсудим.

Он посмотрел ей прямо в глаза, словно подпитываясь ее энергией.

— Звучит неплохо.

— А на приеме я буду все время рядом и не отойду от тебя ни на шаг.

Он вздохнул и поиграл с длинным каштановым локоном, спускавшимся ей на плечо.

— И что бы я без тебя делал?

Она нежно притронулась к его щеке.

— Об этом можешь не беспокоиться. Ну, а теперь пойдем туда и постараемся быть очаровательными.

— Тебе-то легко говорить.

— Ну, ты же был достаточно очаровательным для того, чтобы покорить мое сердце.

— Да, но только потому, что ты была необычайно восприимчива к моим чарам.

— Ну хорошо, вот тут ты меня раскусил, — она улыбнулась ему, и его лицо постепенно просветлело в ответ. Притянув к себе его голову, она крепко поцеловала его в губы. — Пойдем. Все жаждут увидеть героя-победителя. Давай не будем их разочаровывать.

Уильям стянул с себя пальто и повесил его в шкаф Элизабет. Его веки отяжелели, затуманивая зрение, а руки беспомощно повисли по бокам, словно два плохо набитых тюфяка. Все его физические и эмоциональные резервуары истощились до донышка, до самой последней капли.

— Хочешь бокал коньяка? — спросила Элизабет. Она выглядела все такой же свеженькой, прелестной и цветущей, как и в начале вечера. Обычно ее неиссякаемая жизненная энергия вызывала в нем любовь и восхищение, но сегодня, наоборот, раздражала. — Или чашку чая, а может, кофе без кофеина?

— Коньяк.

Она задержалась в дверях кухни, пристально и изучающе поглядев на него.

— Почему бы тебе не переодеться? В халате будет гораздо уютнее.

Мягкий теплый халат и тапочки казались очень соблазнительной альтернативой парадной одежде, но сейчас у него просто не было сил на путешествие по коридору до спальни. Он стянул с себя фрак и жилет, небрежно накинул их на спинку кресла в столовой и, проходя через гостиную, развязал узел белоснежного галстука-бабочки. Затем рухнул в кресло, стащил туфли и взгромоздил ноги на кофейный столик.

Элизабет появилась из кухни, неся пузатый бокал с коньяком; подол ее летящего черного платья изящно развевался вокруг округлых коленок. Где-то глубоко внутри него зашевелилось желание, когда он представил, как его обхватывают эти точеные гибкие ножки танцовщицы. Но все его чувства сейчас притупила смертельная усталость, словно и душа и тело были обернуты толстым слоем непроницаемой ваты.

— Ну вот, держи, — сказала она, протянув ему коньяк. Затем, поставив свой стакан с водой на кофейный столик, обошла кресло и начала массировать его плечи.

Он вдохнул насыщенный коньячный аромат с оттенком дуба и кожи, сделал глоток и почувствовал, как густая янтарная жидкость постепенно обволакивает вкусовые рецепторы. Глаза закрылись сами собой, и голова обессиленно откинулась назад, на спинку кресла. Он мало что помнил о приеме помимо того, что это была одна сплошная пытка. Вскоре после их появления в зале он выскользнул ненадолго, чтобы, невзирая на поздний час, позвонить Роуз. Она подтвердила информацию Элеонор и сообщила ему кое-какие новые подробности, которые были еще более огорчительными — и мысли о них никак не выходили у него из головы, когда он вернулся на прием.

Элеонор, Роберт и прежде всего Элизабет весь вечер элегантно и самоотверженно служили ему живым щитом, вовлекая его восхищенных поклонников в оживленные светские беседы, которые выводили его из фокуса их внимания. Он же укрылся за своей привычной стеной и, пока полз этот нескончаемый вечер, его тело и душа, казалось, все больше цепенели. Наконец он настоял на том, чтобы покинуть прием, поскольку не в силах был больше притворяться, что его интересуют какие-то бессмысленные разговоры с незнакомыми людьми, в то время как будущее его сестры находилось под угрозой.

Единственным приятным моментом за все это время был короткий разговор с Дженнифер Нгуен, две композиции которой он сыграл во время концерта. Она в буквальном смысле чуть не подпрыгнула до потолка, когда он сказал ей, что собирается включать ее пьесы в свои будущие сольные концерты, а также использовать их для выступлений на бис. По крайней мере хоть у кого-то этот вечер закончился на мажорной ноте.

— А ты узнал зал, где проходил прием? — руки Элизабет нежно разминали его плечи.

Он буркнул что-то невнятное, уставившись в бокал с коньяком. Вскоре после приезда в Сан-Франциско прошлым августом он встречался там с Элизабет, чтобы отвезти ее на их первый ужин в пентхаусе.

— Никогда не забуду, каким сногсшибательным красавцем ты был в тот вечер. Когда я увидела, как ты приближаешься ко мне, то подумала: «Все женщины в этом зале просто позеленеют от зависти, когда я удалюсь с ним под ручку».

Воспоминания о том вечере почти заставили его улыбнуться. Когда они вышли оттуда, на ступеньках под колоннадой она его поцеловала, и это был едва ли не самый первый случай, когда она проявила инициативу.

Она последний раз провела ладонями по его плечам, поправила воротничок рубашки и вышла из-за кресла.

— Почему бы тебе не перейти на диван? Тогда мы могли бы сесть рядышком.

— Я предпочел бы остаться здесь.

— А-а. Ну, хорошо, — сказала она упавшим голосом. Возможно, ее ранил его резкий тон, но он ничего не мог с собой поделать. Стена отчуждения — это единственное, что еще позволяло ему держаться.

Она уселась на диване, подобрав под себя ноги, и потянулась за стаканом с водой.

— Ты был таким молчаливым в такси, когда мы ехали домой.

— Я устал.

— Понимаю. Бедняжка ты мой.

Чтобы как-то отвлечься от неподдельного участия, прозвучавшего в ее голосе, он глотнул коньяку. Густая жидкость заскользила внутрь, слегка обжигая горло, и показалось, что в желудке зажегся горячий, огненный шар.

— Что сказала тебе бабушка, когда ты ей позвонил?

Он покачал головой. Он не хотел сейчас говорить об этом, пока еще нет. Он даже толком думать об этом пока не мог.

Элизабет поставила свой стакан на стол. Он опустился не слишком удачно и упал на бок, расплескав воду по столешнице. Она тихонько взвизгнула и подхватила стакан.

— Ой, нет! — вскочив на ноги, она бросилась в кухню.

Уильям убрал ноги со столика; все его движения были заторможенными и вялыми. Пока что на него попало лишь несколько капель, но он не желал рисковать. Он безучастно смотрел, как она, вернувшись из кухни с бледно-голубым полотенцем, вытирает со стола воду.

— Джейн меня убьет, — сказала она. — Только этим летом она его заново отполировала.

Он ничего не ответил.

Она снова уселась, держа в руке скомканное мокрое полотенце.

— Уилл, пожалуйста, расскажи мне, что сказала твоя бабушка.

— Уже поздно, и я устал. Мне нужно лечь спать, — он выпрямился в кресле, собираясь с силами, чтобы подняться на ноги.

— Сначала расскажи мне, что случилось. Когда ты вернулся после разговора с ней, на тебе просто лица не было.

— А разве арест моей сестры — не достаточная причина для расстройства? — его голос прозвучал резче, чем он хотел, но было уже поздно брать свой тон назад.

Она помолчала, складывая полотенце безупречно ровным квадратиком и какое-то время, казалось, внимательно изучала проступившие на нем бесформенные влажные пятна. Затем подняла на него взгляд.

— Ну конечно, ты расстроен из-за этого. Но ведь твоя бабушка сообщила тебе что-то, что еще больше тебя огорчило, разве нет?

Он провел языком по губам и уставился на бежевый ковер.

— Пожалуйста, расскажи мне, в чем дело, — перед ее теплым и любящим тоном трудно было устоять. — Может быть, я смогу помочь. Мне ведь кое-что известно о подростках и магазинных кражах.

Он поднял на нее взгляд.

— Ты ведь не?..

— Нет, не я. Китти и Лидию как-то поймали в магазине, когда Лидии было около тринадцати лет.

Он только буркнул что-то, не удостоив это членораздельным ответом. Эту новость вряд ли можно было назвать невероятной.

— Я тогда уже не жила дома, потому что училась в колледже, но слышала об этом от Джейн. Я могу рассказать какие-то детали, которые могут оказаться полезными.

— Не думаю, что жизненный опыт Лидии может хоть в какой-то мере быть полезен для Джорджи.

Да как Элизабет вообще могла предположить, что у ее распутной, вульгарной сестрицы может быть хоть что-то общее с такой хорошо воспитанной девочкой, как Джорджиана?

Элизабет нахмурилась и осторожно положила полотенце на край стола.

— Я только хотела сказать, что мне известно кое-что о том, какими могут быть юридические последствия. Конечно, Китти и Лидия тогда попытались вынести всего лишь по одной дешевой вещице каждая. Для Джорджи наказание может быть более суровым с учетом того, что стоимость вещей в ее случае была гораздо выше.

От спокойного, делового тона, с которым это было произнесено, его окатило волной обиды.

— То есть ты хочешь сказать, что Джорджи еще хуже, чем Лидия.

— Не приписывай мне то, чего я не говорила, — сказала Элизабет, повысив голос. Она помолчала, крепко сжав губы. — Я только хочу сказать, что суровость наказания зависит частично и от стоимости украденных вещей.

Слово «украденных» вонзилось в Уильяма, словно стрела с зазубринами. Он с трудом сглотнул.

— А поскольку ее уже и раньше ловили за руку в магазине этой фирмы, — продолжала Элизабет, — то теперь они вряд ли проявят такую же терпимость, как в первый раз. Возможно, она проделывала это неоднократно, просто не попадалась, и это они тоже учитывают.

В нем нарастал тупой гнев, дергающий, словно нерв больного зуба.

— А для тебя это повод торжествовать, не так ли? — спросил он голосом, жестким от усталости.

— О чем ты?

— Ты же мне постоянно твердила о том, что я должен побольше разузнать о Кортни и ее семье. Ты все время намекала, что Джорджи, возможно, после уроков занимается черт знает чем, — гнев, казалось, заряжал его энергией. — Что ж, поздравляю. Должно быть, приятно сознавать, что ты оказалась права.

— Ну конечно, нет…

— Уверен, что тебе не терпится сказать: «Я же тебе говорила». Ну что ж, давай, валяй, скажи это. Кто-то же должен получить удовольствие от этого вечера.

— А ну-ка, прекрати сейчас же, — Элизабет вскочила на ноги. — Я знаю, что ты очень расстроен, и пытаюсь быть чуткой и понимающей, несмотря на то, что сегодня весь вечер ты был просто невыносим. Но ты…

— Полагаю, ты на моем месте была бы бодрой и веселой?

— Разумеется, нет, — она уперла руки в бока. — Но ты даже и не пытался быть вежливым. Я и так уже слишком многое списала за счет твоего плохого настроения. Я прикрывала тебя весь вечер от общения с людьми на приеме и делала это охотно и с готовностью. Но если ты полагаешь, что я позволю тебе разговаривать со мной так, как ты говорил только что, то можешь на это не рассчитывать.

Он уставился на нее, игнорируя предупреждающие звоночки в отдалении.

— Что ж, извини, коли ты считаешь, что у меня нет оснований для расстройства. Очевидно, тебя это все мало беспокоит, потому что тебе никогда не нравилась Джорджи. Ты всегда была о ней низкого мнения. Поэтому ты и шпыняла меня все время, чтобы я лучше за ней следил.

— И как выясняется, не без оснований.

— Это прозвучало подозрительно похоже на «Я же тебе говорила».

Элизабет гневно воззрилась на него, скрестив руки на груди медленным, почти угрожающим жестом.

— А если и так, то ты это заслужил.

Он заставил себя подняться на ноги — то, что он сидел, а она стояла, заставляло его чувствовать себя уязвимым, — и две воли скрестили взгляды в грозном поединке.

Между тем, повышая голос, Элизабет продолжила:

— А что до того, что мне не нравится Джорджи — дело обстоит как раз наоборот. Я безропотно терпела ее более чем прохладное отношение к себе с первого же дня нашего знакомства. Я понимаю, что она не хочет делиться своим братом с какой-то чужачкой. Но она пользуется любой возможностью, чтобы продемонстрировать, что смотрит на меня свысока. А ты никогда не ставишь ее на место, и поэтому мы все просто делаем вид, что этого не происходит.

— Так вот почему тебя не волнует то, что сегодня ее упекли в тюрьму? Потому что она не была с тобой любезной?

— Что значит — не волнует? Мне очень жаль ее, и твою бабушку, а больше всего мне невыносимо видеть тебя таким несчастным.

— Ты очень своеобразно это показываешь.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она сурово, и в ее глазах сверкнула молния.

Он заговорил спонтанно, не выбирая слов:

— Меня уже достало, что ты сравниваешь ее с Лидией, как будто у моей сестры может быть хоть что-то общее с этой маленькой…

— Остановись немедленно, — Элизабет не кричала, но произнесла эту фразу с такой силой, что он непроизвольно задержал дыхание и умолк. Она продолжала, цедя слова сквозь плотно сжатые зубы: — Больше ни слова, если только не хочешь начать новую карьеру в качестве старейшего в мире мальчика-сопрано.

Она резко развернулась и вихрем вылетела из комнаты, не сказав больше ни слова. Минуту спустя она вернулась с подушкой и одеялом и швырнула ими в него. Он инстинктивно поймал их на лету.

— Ты сказал, что уже поздно, — рявкнула она, — и ты прав. Нам обоим давно пора спать. Но если ты считаешь, что я позволю тебе залезть ко мне в постель после того, как ты со мной только что разговаривал, то ты просто спятил.

Он попытался пробиться сквозь толщи гнева, отчаянья, усталости, чтобы восстановить в памяти то, что он ей наговорил.

— Элизабет…

— Нет уж. Сейчас моя очередь. Я знаю, что ты терпеть не можешь Лидию. Ты ясно даешь это понять снова и снова. И я не пытаюсь ее защищать — я прекрасно знаю, кто она и что она, и понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Джорджи вела себя так же. Но Лидия — моя сестра, точно так же, как Джорджи — твоя. И у них теперь все же есть кое-что общее, хочешь ты этого или нет.

Голова Уильяма шла кругом. Его защитный кокон держался прочно, но даже сквозь его плотные слои он чувствовал испепеляющий, гневный жар ее свирепого взгляда. Его язык редко бежал впереди головы, но на сей раз случилось именно это, и теперь ему приходилось иметь дело с последствиями.

— Я поставлю будильник и прослежу, чтобы ты не опоздал в аэропорт, — холодно отчеканила Элизабет. — Спокойной ночи.

Развернувшись на каблучках, она стремительно вышла из комнаты, и мгновение спустя он услышал, как громко хлопнула дверь ее спальни. Он стоял, растерянно моргая и все еще машинально прижимая к груди одеяло и подушку.

Затем дверь спальни распахнулась, и в коридоре снова раздались знакомые быстрые шаги. Его охватило облегчение — она передумала. Но потом он услышал, как за ней закрылась дверь ванной и зашумела вода. Громко вздохнув, он бросил одеяло и подушку по направлению к дивану. Одеяло, развернувшись в воздухе, задело и опрокинуло полупустой стакан с водой, разлив остатки содержимого по столу, а угол одеяла приземлился аккурат в образовавшуюся лужу.

Часть 2

Элизабет перевернулась на бок и сердито фыркнула. Она пока так и не заснула, то взбивая подушку, то натягивая одеяло на плечи, с тем чтобы — минуту или даже секунду спустя — сбросить его с себя, запинав ногами в край кровати. Любые звуки —пыхтенье взбирающегося по крутому подъему Буэна Виста Авеню автомобиля, приглушенный голос из соседней квартиры, еле слышный шелест ее собственного дыхания, — казалось, поднимались под потолок и застывали там, издеваясь над ней. Ей даже представлялось, что она ежеминутно слышит мягкий щелчок каждый раз, когда на электронном дисплее ее радиочасов сменяются цифры. Все, я официально сошла с ума.

Элизабет снова резким рывком натянула на себя одеяло. Пальцы ног обдало холодом — очевидно, нижний край простыни выбился наружу. С раздраженным вздохом она выскочила из кровати, чтобы заново заправить постель, дрожа от порывов прохладного воздуха, проникавшего в спальню по милости щелей в изоляции оконной рамы.

В коридоре что-то скрипнуло, и она замерла, прислушиваясь, не раздастся ли следующий звук. Он раздался совсем скоро — осторожный стук в дверь и неуверенный голос:

— Лиззи?..

Она быстренько юркнула обратно под одеяло, взвешивая, какие у нее есть варианты. Дверь со скрипом отворилась, и проем практически целиком заполнил собой высокий широкоплечий силуэт.

— Лиззи, можно войти?

Она не ответила, решив притвориться спящей. Уильям, очевидно, расценив ее молчание как знак согласия, неслышно, крадучись пересек комнату.

— Я знаю, что ты не спишь, — мягко произнес он.

— С чего ты взял?

Кровать слегка просела, когда он опустился на краешек матраса. В слабом мерцании электронного табло будильника рукав его белоснежной концертной рубашки отсвечивал красным.

— Не считая того, что ты только что мне ответила?

Она только кашлянула, почтя за лучшее промолчать.

— Я знаю, как ты дышишь во сне, — он поднял с подушки прядь ее волос и стал накручивать ее на палец, — я много раз держал тебя в объятиях, слушая и запоминая твое дыхание.

Глаза ей защипали слезы, но она безжалостно их сморгнула. Она отказывалась покоряться его нежному шарму. Она продержится до извинений. И не просто до каких-то там извинений, во всяком случае. Извинения должны быть прочувствованными и искренними — на меньшее она не согласна.

— Лиззи, мне так жаль, извини меня, пожалуйста. Ты можешь меня простить?

Ну ладно. Стало быть, она продержится до извинений и безоговорочного признания своей вины.

— Ты был отвратителен.

— Знаю. Мне не следовало говорить всех этих гнусностей. Не стану тебя винить, если ты никогда мне этого не простишь, — он оставил дверь спальни открытой, и благодаря слабому лучику света, просочившемуся из коридора, она прочла в его глазах раскаяние. Его пальцы — те же длинные, тонкие пальцы, которые всего несколько часов назад творили волшебную музыку, трогающую сердце, переворачивающую душу — нежно провели по ее щеке.

— Тогда почему ты их сказал?

— Сам не знаю, — он вздохнул. — Я был совершенно опустошен и зол на весь свет.

— Включая меня?

— Видимо, да.

— Но почему? — она уселась в кровати и натянула одеяло на плечи, спасаясь от холода.

Он слегка поерзал, завоевав в результате несколько лишних квадратных дюймов матраса.

— Потому что ты была права, а я нет. Если бы я прислушался к твоим советам в отношении Джорджи, ничего этого не случилось бы.

— Ты не можешь этого знать. Если девчонка-подросток ищет проблем на свою голову, ничто не помешает ей их найти.

— Но зачем ей искать себе проблемы? И зачем ей воровать? — он уронил голову на руку, массируя себе лоб. — Она ведь знает, что это плохо, и у нее полно денег, чтобы купить себе все, чего ей захочется. Зачем она это сделала?.. — его голос пресекся.

Сердце Элизабет стремительно заполняло сострадание, оттесняя в сторону гнев и обиду.

— Ты, должно быть, замерз, — она откинула одеяло. — Давай сначала устроимся покомфортнее, а потом поговорим.

— Значит ли это, что я прощен?

Нет, не значило — еще нет. Но она была совершенно безоружна перед этим скорбным, горестным выражением лица — словно у бассета, только без морщинок.

— Тебе просто повезло, что я так сильно тебя люблю, — пробурчала она.

— Я знаю, — он снял рубашку, оставшись только в трусах, и нерешительно произнес: — Я оставил свою подушку в гостиной.

— Тогда лучше сходи и принеси ее. Я, так уж и быть, разделю с тобой постель, но я еще морально не готова к совместному пользованию моей подушкой.

Грустная улыбка чуть тронула его губы, и, негромко крякнув, он поднялся с кровати. Минуту спустя он вернулся с подушкой, зажатой под мышкой, и она подвинулась в сторону, позволяя ему лечь рядом. Он повернулся на бок к ней лицом, и его тело, легонько коснувшись ее, вызвало у нее мгновенные ассоциации с айсбергом.

— Ты что, замерз там, в гостиной? — спросила она, тут же закатив глаза от очевидного идиотизма своего вопроса.

— Я ухитрился разлить остатки твоей воды на одеяло. Не волнуйся, я все вытер, — он потянулся, тихонько постанывая. — Но в результате мне пришлось скрючиться кренделем, чтобы уместиться под той частью одеяла, которой еще можно было воспользоваться.

Ее губы изогнулись.

— Так тебе и надо, — но она опустилась в кровати пониже, дотянулась своими теплыми ступнями до его ледяных и потерла их, согревая.

Отодвинув в сторону локон, упавший ей на лицо, он нежно взял ее щеку в ладонь.

— Лиззи, прости меня, пожалуйста. Без тебя я этот вечер ни за что не продержался бы. Последнее, что я должен был делать — это выплескивать свое раздражение и горечь на тебя.

— Так дело было в этом? Я была всего лишь удобной мишенью?

— Нет. Думаю, где-то в глубине моих туго соображающих мозгов я понимал, что ты — тот человек, который простит меня, даже если я поведу себя, как полная задница.

— А ты не боялся, что я пошлю тебя куда подальше и на этом все закончится?

Он покачал головой.

— Ты дала мне обещание в Пемберли. Мы условились, что если у нас снова возникнут проблемы, мы будем пытаться вместе их решать, а не плюнем на все и разбежимся в разные стороны.

— Так значит, ты подумал: «А-а, какого хрена — она же обещала не уходить, так что я могу смело атаковать ее какое-то время?» — Элизабет смерила его холодным взглядом. — Ну что ж, спасибо.

— Ну конечно, нет. Ты представляешь это так, словно я нарочно пытался разозлить тебя. Но я в тот момент вообще не думал. Я был просто…. — он пожал плечами и покачал головой.

— Переполнен через край, — она уже и сама успела это понять.

Он вздохнул.

— Именно. Но это не оправдание, и я это признаю.

— Вот и хорошо, — она позволила своему лицу немного смягчить выражение. — Ведь я на твоей стороне, ты знаешь.

— И слава Богу. Я не хотел бы иметь тебя своим врагом, — в его улыбке мелькнул слабый намек на ямочку. — Хотя я понял, что в Пемберли совершил одну ошибку.

— Вот как?

— Когда я брал с тебя это обещание, мне следовало включить туда пункт о неизгнании меня на диван.

Против воли она расплылась в широкой ухмылке.

— Лучше не искушай судьбу.

Он посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом, изогнув губы в улыбке столь нерешительной, что казалось, при малейшем дуновении она может слететь с его лица. Должно быть, он нашел в ее глазах то, что искал, потому что склонился к ней и тихонько провел губами по ее губам. Если бы он спросил на это разрешение, она отказала бы, еще не готовая капитулировать, но сейчас у нее просто не нашлось сил, чтобы оттолкнуть его. Поцелуй был просто исключительным: изысканно мягким, нежным и теплым, словно он предлагал ей свое сердце и не требовал ничего взамен. Без всякого сомнения, этот мужчина знал, как нужно целовать.

Губы начало покалывать, и она услышала собственный тоненький то ли вздох, то ли всхлип. Нет. Еще слишком рано для этого. Она решительно отодвинулась, заслужив его озадаченный взгляд.

— Раз уж речь зашла об обещаниях, — сказала она, — как насчет того, что дал мне ты? Что между нами больше не будет стен, что мы не станем скрывать друг от друга ничего важного?

— Ты думаешь, я что-то от тебя скрываю? — он подпер голову рукой.

— Ты не захотел сообщить мне, что тебе сказала бабушка по телефону.

Он покачал головой.

— Я от тебя ничего не утаиваю. Просто я еще не был готов говорить об этом.

Она подалась назад на несколько дюймов, так, что их тела больше не касались друг друга.

— Разве ты не понимаешь, как я беспокоилась за тебя все то время, что длился прием? Но я постоянно напоминала себе о том, что как только мы придем домой, мы спокойно поговорим и все обсудим. А вместо этого ты укрылся в своей скорлупе.

Он нахмурился.

— А разве я не заслуживаю доброго слова за то, что настоял, чтобы ты осталась и выслушала новости тети Элеонор, даже еще не зная, какими они будут? — он натянул одеяло на голые плечи.

— Да, заслуживаешь. Но затем мы вернулись домой, и ты снова отгородился от меня. Ты даже не захотел сесть со мной рядом на диван.

— Мне было больно отталкивать тебя, но… — он вздохнул. — Когда что-то случается, мне просто необходимо какое-то время побыть одному, чтобы все обдумать.

— Но разве не именно это и заводит тебя в темные тупики, где все начинает казаться безнадежным? Разве не лучше было бы поговорить с кем-нибудь, кто поможет тебе яснее взглянуть на вещи?

— В конечном итоге, да. Но вначале мне нужно какое-то время, чтобы переварить все самому прежде, чем я смогу обсуждать это с кем-либо — даже с тобой, — он схватил и сжал ее ладонь, останавливая беспокойное движение ее руки, теребившей выбившуюся из одеяла ниточку. — Я знаю, что тебе это трудно понять, cara. Ты обычно ведешь себя совсем по другому, но ведь ты вообще гораздо разговорчивее и общительнее, чем я.

— Нет, на самом деле я, кажется, понимаю, — она сама удивилась, как же ей раньше не приходила в голову эта очевидная аналогия. — Мой папа точно такой же. Если случается что-то плохое, он уходит в свою комнату, садится в свое любимое кресло и… ну, и просто сидит там. Или едет куда-нибудь один на машине.

— А я в такие моменты люблю бегать в одиночестве. Ну и, конечно, еще есть рояль.

— Маму это просто сводит с ума, потому что она стремится как можно быстрее начать решать возникшую проблему. Она забрасывает его вопросами и говорит без умолку, а его это только раздражает… — она состроила гримаску. — Бр-р-р-р. И это, как выясняется, у нас с мамой общее.

Его губы скривились в усмешке.

— Ты сейчас выглядела точь-в-точь как тетя Элеонор, когда она ловит себя на том, что говорит, как Ба.

— Могу представить, — она придвинулась поближе и положила руку ему на грудь, туда, где сердце. — Прости. Я даже не подумала о том, что только загоняю тебя еще глубже в твою раковину.

— Ты ведь не нарочно. Ты просто беспокоилась обо мне.

— Верно. Ты был так расстроен, и мне так отчаянно хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы тебе помочь, — она покачала головой. — Видимо, мне просто нужно было уложить тебя в постель, лечь рядом и обнять тебя так крепко, как только могут обняться два человеческих существа. Или ты не позволил бы мне этого сделать?

— Не знаю, — в выражении его лица было столько нежности, что ее глаза защипало от слез. — Но именно этого я хочу сейчас больше всего на свете.

Элизабет подвинулась к нему и притянула к себе, тихонько вздохнув, когда он обвил ее руками. Она зарылась лицом ему в шею, вдыхая такой знакомый, родной аромат «туалетной воды “Уильям”». Через какое-то время, подняв голову, она робко улыбнулась ему.

— Ну, и как тебе это?

— Идеально, — прошептал он, склоняясь к ее губам.

Они целовались медленно и глубоко, пока охватившим их умиротворением не пропитался, казалось, самый воздух вокруг. Затем он перекатился на спину, увлекая ее за собой. Они улеглись в своей привычной позе: он обнял ее одной рукой, а ее голова уютно устроилась у него на груди.

— Ты хоть поспала немного? — спросил он.

— Нет. Я была слишком зла на тебя.

— А я надеялся, ты скажешь, что не спала, потому что тебе меня не хватало.

— И это тоже, — проворчала она. — Похоже, я уже не смогу без тебя обойтись, даже когда у меня возникает сильнейшее желание всыпать тебе по первое число.

— У тебя, однако, довольно кровожадные наклонности. Все эти разговоры о том, чтобы всыпать мне как следует, а чуть раньше ты угрожала покуситься на фамильные драгоценности…

Она скользнула рукой вниз и нежно сжала сквозь трусы означенные драгоценности.

— Ага, и лучше не забывайте об этом, мистер.

Он схватил ее за руку в притворной — а может быть, и непритворной — тревоге. Мягко рассмеявшись, она покрыла его шею и грудь поцелуями. С коротким рычанием он слегка перекатил ее под себя и навис сверху, смачно целуя в ответ.

Когда он поднял голову, она протянула руку и пригладила ему волосы.

— Ужасно не хочется снова говорить о серьезном, но кое-что было высказано во время нашей ссоры…

— Давай лучше назовем это размолвкой, — он откинулся назад на подушку, закинув руки за голову.

— Я думаю, когда одна сторона угрожает кастрировать другую, это все же следует квалифицировать как ссору, — она повернулась на бок, лицом к нему. — Я понимаю, что вроде как загнала тебя в угол своими расспросами, но все равно это не давало тебе права говорить мне все эти гадости.

Он убрал руки из-за головы и тоже развернулся к ней, опершись на локоть.

— Ты абсолютно права, и если бы я мог взять свои слова обратно, то сделал бы это.

— Значит, на самом деле ты не думал, что я просто-таки исходила слюной в ожидании удобного случая накинуться на тебя со словами «Я же тебе говорила»?

— Ну конечно, нет, — он отбросил волосы со лба. — Пожалуйста, постарайся забыть все, что я наговорил. Ничего подобного я не имел в виду.

— Но в Лидию метил. Возможно, ты и не собирался озвучивать свои мысли, но уже несколько раз ясно давал понять, какое у тебя о ней сложилось мнение.

Он открыл было рот и набрал в грудь воздуха, но затем остановился, встретив ее пристальный взгляд.

— Да, это правда.

Нервное трепыхание в ее желудке, несколько утихшее за время их разговора, вернулось.

— Уилл, ты вовсе не обязан ее любить. Ты даже не обязан относиться к ней с симпатией. У меня нет абсолютно никаких иллюзий относительно Лидии: у нее крайне сомнительные моральные устои, она сквернословит, да и знаниями не блещет, если не считать знания законов улиц. В этом она даст сто очков вперед кому угодно.

И снова он открыл рот, словно собираясь заговорить, но вновь закрыл и стал молча ждать продолжения. Умный мальчик.

— Я могу говорить о ней все это, потому что она — член моей семьи. Но если ее осуждает кто-то другой — что ж, как говорится, он нарывается на драку. Разве ты не почувствуешь то же самое, если кто-нибудь при тебе начнет критиковать Ричарда за его сумасбродное поведение? Ты можешь быть согласен с каждым словом, но это не значит, что кто-то вправе плохо отзываться о нем в твоем присутствии.

Он кивнул и опустил взгляд, разглядывая свои руки.

— Я понимаю.

— Надеюсь, — трепыхание в ее желудке превратилось в туго завязанный узел. — Потому что я знаю, что ты крайне низкого мнения о моей семье — исключая Джейн, и то это недавно сделанное исключение. И я тебе уже говорила: когда ты смотришь на них свысока, у меня возникает ощущение, что и на меня ты смотришь так же.

— Но это же неправда, — он схватил ее за плечи и попытался притянуть поближе, но она воспротивилась. — Ты не можешь ошибаться сильнее. Я так гордился тобой на приеме. Ты была такой милой, красивой, очаровательной — без тебя я ни за что не пережил бы сегодняшний вечер.

Какой бы искренней ни была его речь, ему не удалось полностью загладить острую боль, которую причинили Элизабет его прежние слова.

— Я просто говорю тебе о том, как это выглядит для меня. И, насколько я понимаю, именно поэтому ты и пренебрегал моими советами относительно Джорджи. Подростки могут вести себя плохо в семейках, подобных моей, но только не в почтенном семействе Дарси. А поскольку я не Дарси, мне просто не дано этого понять.

Он провел языком по губам и снова уставился на свои руки. Она предпочла бы явное признание, но прекрасно знала, что неловкое молчание — все, чего она может от него ожидать.

— Послушай, Уильям, я не могу тебе указывать, как относиться к моей семье. Но ты можешь хотя бы пообещать мне, что впредь очень постараешься держать свои чувства и мнение при себе? Это как раз та область, где я совсем не против того, чтобы ты от меня что-то скрывал.

Он кивнул с мрачным и решительным видом.

— А я, в свою очередь, могу пообещать, что сведу твой контакт с ними к самому необходимому минимуму. Хотя, в каком-то смысле, мне будет очень жаль. Я знаю, что рядом с моей мамой ты никогда не почувствуешь себя комфортно, но мне кажется, что папа тебе понравился бы, если бы ты узнал его получше.

— Я уверен в этом, — мягко произнес Уильям. Он снова потянулся к ней, и на этот раз она позволила ему себя обнять. — Прости меня, cara. Меньше всего я хотел заставлять тебя извиняться за свою семью.

— Может, и не хотел, но ты понял бы это раньше, если бы хоть однажды потрудился поставить себя на мое место.

Он вздохнул.

— Нужно, чтобы ты научила меня делать это почаще. Иногда я задаюсь вопросом, как ты вообще меня терпишь.

Она хотела было ответить шуткой, но потом решила, что сейчас ему нужнее получить от нее порцию ободрения и поддержки.

— Терплю, потому что в тех случаях, когда ты не поглощен исключительно собой и не купаешься в высокомерии, ты бываешь очень нежным, романтичным и милым, — она прижалась губами к его щеке. — Не говоря уж о целом букете других замечательных достоинств. Просто прекрати носиться с мыслью, что Вселенная вращается исключительно вокруг семейства Дарси в целом и Уильяма Дарси в частности.

Выражение его лица сделалось угрюмым.

— Бог свидетель: у меня нет никаких оснований считать, будто наша семья лучше, чем какая-либо другая.

Элизабет попыталась подобрать подходящий ответ, но так ничего и не придумала. Вдалеке завыла и постепенно смолкла сирена, не оставив в комнате никаких других звуков, кроме биения их сердец. Она потеснее прижалась к нему и поцеловала в подбородок. Ее веки медленно опустились, и она покорно сдалась накопившейся за вечер усталости.

— Джорджи могут предъявить обвинение в уголовном преступлении.

— Что?.. — Глаза Элизабет широко распахнулись.

— Так сказала мне Ба, когда я ей позвонил, — его голос был тихим и напряженным. — Из-за значительной долларовой суммы, фигурирующей в деле, ее могут осудить по уголовной статье. Лиззи, это может сломать ей жизнь.

— Но я уверена, что ваш адвокат сумеет договориться с потерпевшей стороной, чтобы обвинения смягчили. И разве не будет принято во внимание то, что она несовершеннолетняя?

— Не знаю, — он выпустил ее из объятий и перекатился на спину, уставившись в потолок. — Ба сказала, что нет никакой гарантии.

Она уселась в постели.

— Знаешь, кто, скорее всего, сможет нам в этом помочь? Джейн. Она много раз представляла интересы детей, конфликтовавших с законом, — Элизабет потянулась за телефоном.

— Лиззи, сейчас уже глубокая ночь.

— Она будет только счастлива помочь, а ты сможешь заснуть спокойнее, если получишь какие-то ответы на свои вопросы. Единственное — нам придется рассказать ей о Джорджи. Ты не против?

Уильям закрыл глаза, а когда он открыл их через какое-то время, Элизабет в полумраке разглядела, что они повлажнели.

— Что, если они приговорят ее к тюремному заключению, Лиззи? Что, если… — голос, казалось, замер у него в горле, и он снова закрыл глаза, покачав головой.

— Ничего, ничего, родной мой, — прошептала она, обнимая его. — Правда, все обойдется, все будет хорошо. Вот увидишь.

Он ухватился за нее так крепко, словно боялся, что может утонуть, если отпустит ее. Она баюкала его голову у себя на груди и нежно гладила по волосам, до глубины души потрясенная тем, какой мощный защитный инстинкт поднимался сейчас в ней, разливаясь по венам.

Наконец Уильям поднял голову.

— Это я во всем виноват, — тихо сказал он.

— Ты? Почему?

— Во-первых, потому я что я был так чертовски высокомерен и самонадеян. Я отказывался даже рассматривать такую возможность, что кто-то, носящий имя Дарси — и уж тем более моя сестра — может ввязаться в серьезные неприятности.

В этом была доля истины, но сейчас ему нужно было утешение, а не беспощадная честность.

— Ты слишком сурово судишь себя, — твердо произнесла она. — Мы все бываем близоруки в отношении тех, кого больше всех любим.

Поначалу Уильям ничего не ответил. Когда он наконец заговорил, его голос был нерешительным, еле слышным.

— Джорджи думает, что я ее не люблю.

— Но это же полная чушь. Всем и каждому видно, насколько она тебе дорога.

— Она сказала Ба, что мы ее не любим и не хотим проводить с ней время. А что еще она могла подумать? Меня никогда не бывает дома, а когда я появляюсь, то обычно готовлюсь уехать снова.

С прерывистым вздохом он склонил голову ей на плечо. Она без устали гладила его по волосам, шепча бессвязные, ласковые слова утешения, словно он был маленьким ребенком. Ей следовало бы догадаться, что его затопило чувство вины, и что под его резкой вспышкой раздражения на самом деле таилось горькое самобичевание. Она даже на мгновение задумалась: не набросился ли он на нее в некой извращенной подсознательной попытке навлечь на себя ее гнев? Может, это был такой оригинальный способ спровоцировать наказание, которое, как ему казалось, он заслужил?

Она фыркнула. Ладно, хватит этой «психологии на диване» — или в данном случае это у нас получается «психология на подушке»? Я даже в своих собственных мотивах зачастую не могу толком разобраться, что уж говорить о чьих-либо других.

Уильям поднял голову.

— Спасибо тебе, cara, — пробормотал он охрипшим голосом, — не знаю, что я без тебя делал бы. И прости меня, пожалуйста, за все.

— Ничего, все в порядке, — мягко произнесла она. — Просто давай попытаемся отныне вести себя получше.

Они еще немного полежали молча, держа друг друга в объятиях, а потом она уселась, подложив под спину взбитую подушку.

— Ну а теперь насчет того, что сказала Джорджи. Подростки иногда говорят такие вещи просто так. Я, помнится, как-то выпалила своим родителям, что ненавижу их — мне тогда было тринадцать лет, а сказала я это потому, что они сообщили, что не могут себе позволить отправить меня в Интерлокен.

— Но ты ведь в конечном итоге училась в Интерлокене, значит, они все-таки передумали и изыскали средства.

— Я получала частичную стипендию, и еще мои дедушка с бабушкой предложили финансовую помощь. А оставшуюся часть родители сумели оплатить. Но я совсем не имела это в виду. Я их вовсе не ненавидела. Я просто была очень расстроена и разочарована. Ты только подумай, какой униженной и напуганной, должно быть, была Джорджи к тому моменту, как оказалась дома. Может быть, твоя бабушка начала читать ей нотации, и Джорджи набросилась на нее, только чтобы не чувствовать себя виноватой.

— Точно так же, как я набросился на тебя.

Она не сумела подавить кривую усмешку.

— Ну да, только у нее есть оправдание. Ей всего пятнадцать лет, — она притянула к себе его голову за примиряющим поцелуем. — Я что хочу сказать — конечно, тебе нужно обязательно поговорить с ней об этом, потому что это может быть тревожным симптомом, но не стоит автоматически делать вывод, что она действительно так думает.

— Хорошо.

— И кроме того, ты ей брат, а не отец. Она нуждается в твоей любви и внимании, но у тебя вполне может быть и собственная жизнь.

Он уселся рядом с ней.

— Но я обещал себе, что позабочусь о ней. Мама этого хотела бы.

Памятуя собственные слова о том, что не следует критиковать чужие семьи, Элизабет воздержалась от язвительного замечания в адрес Роуз и сменила тему.

— Хочешь, чтобы я позвонила Джейн?

— Не сейчас. Может, я позвоню ей завтра вечером, после того, как переговорю с адвокатом Джорджи.

Они снова улеглись, угнездившись рядышком. После долгой, сонной паузы она пробормотала:

— Ты никогда не чувствовал себя шариком для пинг-понга?

— Что-что, прости? — он приоткрыл один глаз.

— Я имею в виду то, как ты скачешь туда-сюда с побережья на побережье. Или, может, это скорее похоже на этакое своеобразное перетягивание каната, со мной на одном конце, и Джорджи и твоей бабушкой — на другом. Иногда невольно возникает такое впечатление.

— Значит, ты хочешь сказать, что моя сестра, моя бабушка и моя девушка сцепились в перетягивании каната — то бишь, меня? — он покачал головой, и его глаз снова закрылся. — Мне никогда не понять женщин.

— Да уж, — она убрала волосы с его лба. — Дело в том, что все мы так сильно тебя любим, что нам трудно тобой делиться.

— Значит, на самом деле проблема заключается в том, что женщины находят меня неотразимым, — он произнес это с непроницаемым видом, но в глазах затаилось лукавство.

Смеясь, она обхватила его за шею и перекатила на себя.

— Подумать только: я забыла правило о том, что не следует кормить твое эго.

Усмехаясь, он поцеловал ее. Затем снова откинулся на спину и зевнул.

— Я что, нагоняю на тебя скуку? — поджав губы, осведомилась она.

Он снова зевнул.

— Это был очень длинный день. А в гостиной мне так и не удалось заснуть.

— Что, совесть замучила?

— Скорей уж ноги, которые не умещались на диване.

Она грозно посмотрела на него и медленно занесла растопыренную руку над содержимым его трусов.

Посмеиваясь, он отвел ее руку в сторону.

— Ну хорошо, хорошо! Совесть замучила! Только без членовредительства.

Она пробежала ладонями вверх по его рукам, по направлению к плечам, наслаждаясь теплой кожей и сильными мускулами под своими пальцами.

— Почему же ты ждал столько времени, чтобы прийти сюда и поговорить со мной?

— Боялся, что ты нанесешь мне телесные увечья. И не без оснований, как ты только что продемонстрировала, — уголок его рта пополз вверх в кривой усмешке, и он поцеловал ее. — Ну а если серьезно — мне понадобилось совсем немного времени, чтобы осознать, каким же я был козлом. Но пришлось довольно долго набираться мужества, чтобы предстать перед тобой.

— Спорим, ты дольше боролся со своей гордостью, чем набирался мужества.

— Без комментариев, — на мгновение показалась его ямочка. — Как бы то ни было, я потерял кучу времени, которое мог бы провести в твоих объятиях, и это глупо.

Элизабет провела рукой по его груди, прокладывая замысловатые дорожки сквозь покрывавшую ее пушистую темную поросль. Неужели ей когда-нибудь надоест поглаживать эти упругие мышцы, ощущать это размеренное биение сердца под своей ладонью, целовать эту терпкую, с солоноватым привкусом, кожу? Скорее всего, нет — особенно, если Вселенная и дальше будет строить козни, чтобы постоянно разлучать их. Склонив голову, она пробежала язычком по его крошечному, забавно сморщенному соску. Не помешало бы напомнить ему, с чем именно ему предстоит вскоре расстаться. В его груди раздался глубокий рокочущий звук, и сильная рука вплелась в ее волосы. Она между тем процеловывала тропинку вверх к его шее.

— Я буду так по тебе скучать…

— Я люблю тебя, Лиззи, — его глаза загорелись своим особым, проникновенным внутренним светом. — Никто не значит для меня больше, чем ты.

Она ответила тем, что продолжила свой отмеченный поцелуями путь, только усиленный внезапным приступом желания, все дальше вверх, от его шеи к подбородку. Ее руки между тем метнулись вдоль его спины вниз и скользнули под резинку трусов.

— Я не хочу покидать тебя, — прошептал он со страстью, которая уже приглушала его голос и напрягала тело.

— Я знаю, — она прижалась губами к его груди, глубоко вдыхая его в себя.

С глухим рычанием он взял ее лицо в ладони и впился в нее жадным, ненасытным поцелуем. Все эмоции прошедшей ночи — неприятности с Джорджи, их горькая ссора, неминуемо надвигающееся расставание — казалось, вихрем закружились вокруг, раскаленные, неуловимые и необъяснимо, но отчаянно возбуждающие.

— Тебе не кажется, что нам все-таки нужно немного поспать? — выдохнула она. Но ее руки явно игнорировали ее же собственные слова, лихорадочно стаскивая с его бедер трусы.

— Спать мы можем в любое другое время, — прохрипел он, перекатываясь вместе с ней на бок и стремительным рывком практически разрывая пуговицы ее ночной сорочки, — но есть некоторые вещи, которые мы можем делать только тогда, когда мы вместе.

— Какие, например? — спросила она, вытряхивая руки из рукавов и отшвыривая сорочку на пол.

Его ладони обхватили ее грудь.  

— Я предпочитаю показывать, а не рассказывать.

И он предоставил ей яркое тому доказательство.

После, пока истекало то немногое, что еще оставалось от этой ночи, они лежали рядышком, уютно устроившись в своей любимой позе — он на спине, она у него под боком. Элизабет все никак не могла всласть наиграться с его широкой грудью, рисуя на ней ленивые абстрактные узоры и упиваясь прочным, надежным теплом, греющим ей ладони. Он рассказывал о Джорджиане и о своем твердом решении, принятом в пятнадцатилетнем возрасте, совершить невозможное — заменить своей сестре и мать, которую они так внезапно потеряли, и отца, который был для них фигурой почти номинальной.

— Тетя Элеонор и дядя Роберт предложили взять Джорджиану к себе на воспитание, но Ба хотела, чтобы она осталась и росла у нас в доме. Я думаю, Ба опасалась, что они могут решить вернуться обратно в Сан-Франциско и увезти Джорджи с собой. А пока был жив отец, это, конечно, могло бы вызвать определенные пересуды.

— Но ведь твой отец у вас практически не появлялся.

— Официально считалось, что он живет у нас дома. Так что и его дети, разумеется, тоже должны были находиться при нем.

— Ты почти никогда о нем не говоришь, но очевидно, что он оказал огромное влияние на твою жизнь.

Он вздохнул.

— Когда-нибудь, если захочешь, я расскажу о нем подробнее, но сейчас я просто хочу покрепче обнять тебя, — и он еще сильнее обхватил ее руками, прижимая к себе с глубоким удовлетворенным стоном, и закрыл глаза.

Скоро — чересчур скоро — включился электронный будильник, сыгравший сухую металлическую версию песенки «Леди Мармелад». Элизабет скорчила гримасу и с душераздирающим зевком нажала на кнопку «выкл».

— Пора вставать, — но, вопреки собственным словам, она опять свернулась калачиком у него под боком, приходя в ужас от одной мысли, что им снова так скоро придется расстаться. Она очень долгое время представляла его в своей спальне — и особенно в своей кровати. Но теперь она увидела его здесь наяву, растянувшегося под одеялом, вдыхала его запах на своей подушке, ощущала рядом с собой в темноте его надежное спокойное тепло. Отныне эту кровать будет неотступно преследовать его призрак, и ее постель всегда будет казаться пустой без него.

— Сейчас, еще буквально несколько минут, — сонно пробормотал он, целуя ее в шею.

Или еще буквально несколько недель. Но она заставила себя окончательно проснуться и высвободилась из его рук.

— Нет, нам на самом деле уже пора вставать. Разве лимузин подадут не к половине пятого?

— М-м-м, — мурлыкнул он ей в плечо, тихонько щекоча его губами.

Она неохотно отстранилась от него и отбросила в сторону одеяла.

— Эй, эй! — он свернулся в позе эмбриона, — ну или, во всяком случае, настолько близко к позе эмбриона, насколько это могло получиться у мужчины его размеров — спасаясь от прохладного воздуха. — Жестокая женщина.

— Да, я такая. Но у тебя же случится припадок, если ты опоздаешь на рейс.

— У меня не бывает припадков, — царственным тоном заявил он, но все же уселся на кровати, пробежал руками по волосам и, постанывая, потянулся, разминая мышцы плеч и спины.

Она включила прикроватную лампу и сощурилась от резкого света, полоснувшего по глазам.

— Иди, начинай принимать душ, — сказала она, — я присоединюсь к тебе через минуту.

Он приподнял бровь.

— А я думал, ты хотела, чтобы мы успели собраться к приезду лимузина.

— Ну да, именно. Поэтому, если мы примем душ вместе, а не по очереди, это сэкономит…

— Если я увижу тебя обнаженной и влажной на таком близком расстоянии, ты окажешься прижатой к стенке душа прежде, чем успеешь произнести «Передай мне мыло», — перегнувшись через кровать, он взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал. — И вот тогда мы точно опоздаем.

Это была и в самом деле очень соблазнительная мысль, но Элизабет все же удержалась от того, чтобы последовать за ним в ванную. Они приняли душ — по отдельности — и оделись со скоростью молнии, ухитрившись спуститься вниз аккурат к тому моменту, как сверкающий черный «Таун Кар» притормозил у входа. И вскоре они уже мчались по 101-му хайвэю по направлению к аэропорту.

Элизабет вдруг охнула и подняла голову с его плеча.

— Я же совсем забыла тебе сказать! Джейн и Чарльз вчера обручились.

Он кивнул с самодовольной улыбкой.

— Чарльз говорил мне, что собирается сделать ей предложение. Я сказал ему, что, по моему мнению, это хорошая идея.

— Иными словами, ты дал ему на это свое разрешение.

Он вздернул подбородок.

— Ничего подобного. Я его подбодрил, только и всего.

— Называй это как хочешь, но твое одобрение он получил, — она хихикнула. — Как бы то ни было, они хотят, чтобы мы снова были на их свадьбе шафером и подружкой невесты. Они планируют пожениться где-нибудь в январе.

— Я счастлив за них, — но его голос прозвучал отстраненно, а глаза, казалось, приковала к себе какая-то невидимая точка в отдалении.

— И в связи с этим после праздников мне придется подыскать себе какое-нибудь другое жилье. Нам и так уже порой бывало немного неловко, а теперь, когда они по-настоящему снова вместе, я не хочу путаться у них под ногами.

— Но они будут жить в своем доме.

— Ты разве забыл? Чарльз его продал. Я не знаю точно, когда им придется оттуда съехать, но, должно быть, уже скоро.

Уильям прокашлялся и сел очень прямо.

— Лиззи, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Ой-ой-ой. Хорошие новости таким тоном обычно не сообщают.

— Я надеюсь, что ты воспримешь это как хорошую новость. Это я купил дом Чарльза.

— Ты купил… что?

— Я и есть тот таинственный покупатель. Тот, чьего имени он не знает.

При других обстоятельствах она заподозрила бы в этих словах какую-то странную шутку, но Уильям никогда не шутил по поводу денег и инвестиций.

— Ты купил его дом? Но зачем?

— В прошлом мае данный мною совет причинил Джейн и Чарльзу много горя. Тогда я еще не понимал, как это больно — разлучаться с тем, кого любишь, — он поцеловал ее в макушку. — И поэтому, когда Чарльз рассказал мне, что ему приходится продать дом несмотря на то, что это место так много для них значит, я подумал, что, может, смог бы избавить их хотя бы от этой боли.

— То есть ты купил его, чтобы отдать им? — очевидно, что именно это он и намеревался сделать, но она была слишком потрясена, чтобы удержаться от этого глупого вопроса.

Он внимательно изучил ее лицо.

— Ты не сердишься на меня?

— За что?

— За то, что я сделал это, не посоветовавшись предварительно с тобой. Я боялся, что ты скажешь мне, чтобы я его не покупал, но я просто обязан был это сделать, чтобы хоть как-то исправить то, что тогда натворил.

Она переплела его пальцы со своими.

— Я думаю, что это невероятно чуткий и заботливый жест. Но ведь это очень похоже на то, что ты сделал с моей работой. Думаю, они не захотят принять настолько щедрый подарок — это будет для них слишком неловко, разве ты не понимаешь?

— Мы можем оформить это как долгосрочную ссуду. Если они когда-нибудь решат его продать, то могут вернуть мне деньги. Или мы можем составить частную закладную, с той суммой выплат, которая будет для них посильной.

— И что, ты действительно станешь брать с них деньги? — она слишком хорошо его знала, чтобы быть уверенной в обратном.

Он пожал плечами.

— Мы можем предусмотреть какие-то другие формы расчетов.

— Какие, например?

— Мы могли бы попросить оставить за собой гарантированную гостевую комнату, готовую принять нас в любое время, когда мы соберемся приехать, чтобы я мог привозить тебя сюда полюбоваться на цветущие вишни в японском чайном саду или навестить своих родных, или ради чего угодно еще, что доставит тебе радость.

Его слова окончательно растопили ее сердце, которое и так уже находилось в полужидком состоянии.

— Не думаю, что тебе нужно купить им дом, чтобы получить такую гарантию.

— Но это покажет, что я рассчитываю извлечь и какую-то вполне вещественную материальную выгоду из моего вложения в эту недвижимость. Мы, может, и не будем проводить здесь столько времени, чтобы оправдать покупку дома, но я все же хотел бы, чтобы у нас тут был какой-то более постоянный адрес, чем гостиница. А на то, что пентхаус всегда будет свободен, мы полагаться не можем. Я знаю, что тетя Элеонор и дядя Роберт отныне собираются проводить здесь больше времени.

— То есть Джейн и Чарльз будут кем-то вроде смотрителей.

— Нашей гостевой комнаты — да. Остальной частью дома они будут вольны распоряжаться так, как им заблагорассудится. Ну, как ты думаешь? Они согласятся?

— Не знаю. Думаю, тебе лучше спросить об этом у них.

— Я надеялся, что ты сделаешь это за меня.

Элизабет громко закудахтала.

Он изогнул одну бровь.

— Это на что это ты намекаешь?

— О, я думаю, ты знаешь.

— Я не трушу. Я собирался сам поговорить об этом с ними сегодня за ланчем. Но мне приходится срочно улетать, а по телефону об этом не сообщишь. Ну и, кроме того, может, им легче будет принять этот подарок, если предложение будет исходить от тебя.

Она стиснула его лицо в ладонях и поцеловала — крепко-крепко.

— Это за что? — спросил он слегка охрипшим голосом. — Не то чтобы я жаловался…

— Это за то, что ты самый милый, самый щедрый человек на свете. И за то, что я очень тебя люблю. Хорошо, я с ними поговорю и попытаюсь сделать все возможное, чтобы их убедить. Но, если честно, я думаю, что они на такое не пойдут.

Он вздохнул.

— Постарайся, чтобы они поняли, что я очень этого хочу.

Они снова поцеловались. Вырвавшийся у него низкий рокочущий стон вызвал в ней знакомый трепет дрожи, и она еще крепче обхватила его руками.

Лимузин свернул с автострады и въехал на дорогу, ведущую к зданию аэропорта.

— Уже? — сказал Уильям, выглядывая в окно. — Я думал, у нас будет больше времени.

— Я тоже.

— Как мне жаль, что ты не можешь поехать со мной, — прошептал он, уткнувшись лбом в ее лоб.

— И мне жаль, — она подняла голову, чтобы пригладить его кудряшки, еще влажные после душа и хранившие слабый аромат шампуня. — Но я приеду так скоро, что ты и оглянуться не успеешь.

— Я только на это и рассчитываю.

Они снова поцеловались, но она вдруг отстранилась, ибо в голову ей закралась одна беспокойная мысль.

— Но только если это не вызовет лишних проблем. Ну, я имею в виду, из-за ситуации с Джорджи и она, и твоя бабушка могут совсем не обрадоваться появлению в доме постороннего человека.

— Лиззи, ты приедешь в Нью-Йорк. И даже не думай о том, чтобы остаться в Калифорнии.

— Но, может, мне лучше позвонить Салли и узнать, не…

Он прижал пальцы к ее губам.

— Нет, — сказал он как раз в тот момент, когда лимузин остановился у бордюра. — Ты — часть моей жизни. И никто не станет относиться к тебе как к постороннему человеку.

— Но ведь для них я именно что посторонний человек. А ведь это и их дом тоже.

— Они должны будут привыкнуть к тому, что ты все время будешь рядом, — он еще крепче обхватил ее рукой за плечи и уверенно добавил: — Вот увидишь — все прекрасно устроится.

Лимузин слегка качнуло, когда водитель вытащил из багажника чемодан. Уильям и Элизабет вышли из машины и какой-то момент стояли молча, неловко глядя друг на друга. Затем Уильям повернулся к водителю.

— Пожалуйста, подождите в машине. Мисс Беннет сядет к вам через минуту.

Водитель кивнул и направился вокруг лимузина к водительской двери.

Элизабет не могла заставить себя проститься с ним — еще нет. Она ухватилась за первую идею, пришедшую ей в голову.

— Пойдем, я постою с тобой в очереди на контроль. Это даст нам несколько лишних минут.

— Я не хочу прощаться с тобой там, посреди толпы раздраженных людей, где у нас не будет вообще никакой возможности для уединения, — он положил руки ей на плечи и притянул ее поближе. — Лиззи, как же я это выдержу без тебя? Даже и с тобою рядом это было бы достаточно тяжело, но без тебя… — он вздохнул и понуро ссутулился.

— Ты прекрасно справишься, — она погладила его по щеке, собрав все свое самообладание, чтобы сдержать слезы. — А я приеду так быстро, как только смогу.

Он склонился к ней, прильнув теплыми губами к ее губам. Тихо всхлипув, она обняла его за шею, вложив в этот поцелуй всю свою любовь.

После этого они просто молча держали друг друга в объятиях, ибо слова были уже не нужны. Резкий гудок ближайшего автомобиля вернул ее к действительности, и Элизабет подняла голову, которая покоилась на его груди.

— Тебе пора идти, — дрожащим голосом произнесла она.

Он кивнул, но его руки все так же надежно и крепко обнимали ее за талию.

— Ты ведь не хочешь опоздать на рейс.

— Может, и хочу, — чуть слышно пробормотал он, заправляя ей за ухо непослушную прядку волос.

Она помотала головой.

— Ты нужен им.

— А мне нужна ты.

Нет. Я не стану плакать.

— Я скоро к тебе приеду. Ну, иди же, иди, пока я не передумала.

Он взял ее лицо в ладони и снова поцеловал. Затем, посмотрев на нее долгим, пронизывающим взглядом, в котором читалась боль, подхватил свои портфель с чемоданом и зашагал прочь.

Элизабет усиленно заморгала, борясь со слезами. Она знала, что он обязательно обернется, прежде чем войти в двери терминала. И когда он это сделал, она вдруг увидела его так, как мог бы увидеть посторонний: красивые, но отмеченные необычайной бледностью черты, и озабоченные, тревожные морщины, тенями залегавшие вокруг глаз. Затем он вошел внутрь сквозь раздвижные двери, и по щеке Элизабет покатилась первая слезинка.

Из лимузина высунулся водитель.

— Вы готовы ехать, мисс Беннет?

Она кивнула и скользнула на заднее сиденье, все еще отчаянно моргая. Она обещала себе, что не станет плакать в присутствии Уильяма… но теперь он ушел.

Чувство вины волной захлестнуло ее, сворачивая внутренности в тугие узлы —иррациональное чувство, и она это знала, но, похоже, это не имело никакого значения. Слезы лились уже в три ручья. С трудом подавляя всхлипывания, она порылась в сумочке, выуживая упаковку бумажных салфеток. Он выглядел таким одиноким, таким потерянным, и даже его неизменный прирожденный магнетизм, казалось, потускнел от волнения и тревоги. Она была его якорем — так как же она могла отпустить его в таком состоянии в одиночное плавание?

Прекрати это. Ты не можешь так просто взять и наплевать на все свои обязательства. В понедельник ты принимаешь экзамены. На следующей неделе у тебя три выступления с группой. И он не беспомощен. Он и худшие времена переживал без тебя. Ну и, кроме того, ты можешь разговаривать с ним хоть по десять раз на дню, если захочешь.

Но все ее доводы, какими бы логичными они ни были, не в силах были изгнать из памяти щемящий образ его поникших плеч и осунувшегося, озабоченного лица. Она не могла поехать вместе с ним, и в то же время не могла отпустить его из Сан-Франциско одного.

И тут внезапно сердце прошептало ей ответ — столь очевидный, что она едва не рассмеялась собственной слепоте. Повинуясь чистому инстинкту, она склонилась вперед и обратилась к шоферу:

— Остановитесь, пожалуйста, — она не могла бы выбрать более неудачный момент — машина только въехала на подъем, ведущий на автомагистраль.

— Что случилось, мисс Беннет?

— Нам нужно вернуться. В аэропорт.

— Что, мистер Дарси оставил что-то в лимузине?

— Вроде того.

Элизабет откинулась на спинку сиденья, крепко стиснув руки, и сердце ее колотилось с такой силой, что казалось, сотрясало все тело.

Уильям невольно подумал, что стадо быков, которых гонят на бойню, должно быть, чувствует нечто подобное. Хотя, возможно, что и нет — быки ведь не знают, что за судьба уготована им, когда подойдет их очередь. Ну а ему это было известно даже слишком хорошо — наградой ему будет удовольствие просидеть долгие томительные часы в салоне самолета, дыша затхлым воздухом и чувствуя, как все мышцы постепенно атрофируются.

Он взглянул на посадочный талон. Место 3С. По крайней мере ему не придется выносить полет в салоне экономкласса — учитывая, что билет был заказан в последний момент, уже и за это стоило быть благодарным. Шумное семейство в начале очереди, с орущим младенцем и гиперактивным ходунком лет двух, повисшим на эластичной разделительной ленте, наверняка летело в общем салоне. В некоторых аэропортах для пассажиров первого класса была предусмотрена отдельная очередь на контроль — тенденция, которую Уильям всячески приветствовал. Но здесь царило торжество демократии, по милости которой он и торчал сейчас в длиннющей, медленной очереди вместе со всеми.

Носком ботинка он подвинул свой портфель на пару футов вперед, внося свою лепту в очередную волну еле заметных перемещений, лениво прокатывавшуюся вдоль очереди в сторону хвоста. Портфель был битком набит книгами, которые он планировал прочесть, будучи в Калифорнии. Но его пребывание здесь внезапно закончилось, книги остались непрочитанными, и он был один. Снова.

Элизабет пообещала присоединиться к нему в Нью-Йорке при первой же возможности, но различные обязательства продержат ее в Калифорнии еще как минимум неделю. А что, если она по-прежнему захочет провести канун Рождества со своей семьей, как они оба изначально и планировали? После их размолвки он был не в том положении, чтобы просить ее оставить свою семью ради празднования в кругу семейства Дарси. Не то чтобы нам в этом году особо было что праздновать.

Пытаясь отвлечься от тревоги и страхов, он отчетливо представил себе клавиатуру рояля и мысленно опустил руки на клавиши. Он сейчас разучивал одну из новых композиций Дженнифер Нгуен, и ему нужно было хорошенько запомнить ее, особенно ту аппликатуру, которую он для нее разработал. Но его мысли вскоре снова вернулись к Джорджиане и к чувству вины, которое, казалось, угрожало задушить его, безжалостно сжимая сердце. Элизабет приложила все старания, чтобы оправдать его, но жестокая правда состояла в том, что он пренебрегал благополучием и интересами своей сестры. И теперь ему некого винить, кроме себя самого, за то, что она оступилась.

Он снова переступил на пару шагов вперед, приближаясь к первому пропускному пункту, где хмурая женщина с усталым видом проверяла у пассажиров удостоверения личности. Он полез в карман за водительскими правами.

— Уильям!

Нет, это не могло быть правдой. Должно быть, он просто вообразил себе ее голос, чтобы хоть как-то смягчить одиночество, неумолимо подступающее к нему, словно плотный серый туман. Но затем он увидел ее, прямо рядом с ленточным ограждением, за которым стоял в очереди на контроль. Его глаза широко распахнулись, и туман сразу рассеялся.

— Мне нужно с тобой поговорить! — каждая линия ее тела, казалось, вибрировала от радостного возбуждения.

Уильям не мог позволить себе совсем покинуть очередь — с тех пор как он встал в нее, она заметно удлинилась, и если бы он снова оказался в самом хвосте, то рисковал опоздать на рейс. Поэтому он отступил в сторону и постарался пробиться как можно ближе к ленте, за которой стояла Элизабет, попутно проникаясь невольным сочувствием к лососю, которому приходится плыть против течения.

— Поверить не могу, что ты здесь, — сказал он, опустив на пол портфель и перегнувшись через разделительную ленту, чтобы поцеловать ее. — Что случилось?

— Ничего. Мне просто нужно попросить тебя кое о чем.

Он молча приподнял брови в ожидании.

Ее глаза засверкали, словно два ярко-зеленых калейдоскопа.

— Женись на мне!

Он непонимающе уставился на нее.

— Что?..

— Ты что, хочешь, чтобы я встала перед тобой на колени? Потому что я ведь встану, — и она опустилась перед его изумленным взором на колени, прямо к его ногам, и взяла его руку обеими руками. — Уильям Дарси, я люблю тебя всем сердцем и не могу без тебя жить. Ты возьмешь меня в жены?

Челюсть у него отвисла, но мозг все никак не мог составить ни одной членораздельной фразы.

— Пожалуйста, скажи «да», — сказала она, и в глазах ее запрыгали дразнящие бесенята, — а то я буду чувствовать себя полной идиоткой.

— Да, — он наконец выдавил из себя это слово, невзирая на ком, вставший в горле от переизбытка чувств, и помог ей подняться на ноги. — Да, — не обращая внимания на эластичную ленту, разделявшую их, он изо всех сил стиснул ее в объятиях. — Да, — прошептал он, зарывшись ей в волосы.

С лицом, сияющим от радости, Элизабет притянула к себе его голову и крепко, уверенно прижалась губами к его губам. Сердце его словно разрасталось в размерах, становясь все больше и больше, пока Уильяму не начало казаться, что оно вот-вот вырвется из груди и взлетит под потолок. Самым отдаленным уголком сознания он услышал звуки раздавшихся вокруг аплодисментов, но все это сейчас не имело никакого значения. Казалось, вся его жизнь вела к этому моменту — к поцелую со своей будущей женой, с будущей матерью его детей, с его партнером и спутницей по жизни отныне и до скончания их дней. Каким-то образом она сумела понять, как он нуждался сейчас в подобном обязательстве с ее стороны. Разве могла Вселенная предоставить лучшее доказательство того, что Элизабет была его идеальной второй половинкой?

— Это было очень глупо? — спросила она. Улыбка, которой расцвело ее лицо, была самым прекрасным, что ему когда-либо доводилось видеть в жизни. — Ну, я имею в виду, сделать тебе предложение прямо тут.

Он отрицательно помотал головой.

— Ни в малейшей степени.

— Ну, ведь ты же… честно говоря, ты же самый одержимый своей приватностью человек на свете. Разве не было идиотизмом с моей стороны сделать тебе предложение в переполненном аэропорту? Ты даже попрощаться со мной здесь не захотел, что уж говорить… об этом.

— Я сейчас настолько счастлив, что мне плевать, — он поиграл с ее конским хвостом. — Ну, а кроме того, ведь это же моя Лиззи. Ловит момент — и мчится вперед на полной скорости.

Она рассмеялась.

— Сначала делает, потом думает, ты хочешь сказать.

Он еще крепче стиснул ее в объятиях.

— Хотел бы я быть таким же смелым. Ведь я чуть было не сделал тебе предложение вчера утром.

— Шутишь! Неужели? А почему же ты его не сделал?

— Я уже было начал, в чайном саду. Но потом ты вдруг стала говорить о том, как тебе не хочется уезжать из Калифорнии, обо всей этой неопределенности, о своих сомнениях…

— Но ведь это же касалось только работы и смены места жительства. А в том, что касается нас с тобой, у меня нет никаких сомнений.

— Даже после того, что произошло прошлой ночью? — он едва не застонал в голос, моментально пожалев о том, что у него вырвался этот дурацкий вопрос.

В ее ответной улыбке было столько любви и нежности, что у него перехватило дыхание.

— Возможно, это прозвучит странно, но события прошлой ночи только добавили мне уверенности.

— Так я убедил тебя выйти за меня замуж тем, что повел себя, как последняя скотина? — он фыркнул. — Если бы я только знал, что это так просто.

Элизабет отстранилась от него с деланым отвращением.

— Ох, нет, погоди-ка. Кажется, я только что передумала, — она выглядела настолько прелестно с этим озорным, лукавым огоньком в глазах, что ему пришлось немедленно поцеловать ее снова.

— Дело вот в чем, — произнесла она через минуту, и мягкий томный свет, как всегда появившийся в ее взгляде после его поцелуя, доставил ему ни с чем не сравнимое удовольствие. — Был ли у тебя за вчерашнюю ночь хоть один момент, когда ты подумал: «Ну, может, мы просто не подходим друг другу и нам не стоит быть вместе»?

— Ни единой секунды.

— Вот и у меня тоже. Ну, то есть, вначале я хотела нанести тебе какие-нибудь серьезные увечья.

— Ну вот, опять эти кровожадные поползновения. Может быть, это мне лучше передумать?

— Слишком поздно. Ты сказал «да», и я поймала тебя за язык.

Ухмыльнувшись, он склонился к ней и зашептал на ухо:

— Ты можешь поймать меня за что угодно, в любое время, когда захочешь.

Она метнула на него взгляд сузившихся глаз и поджала губы.

— Ты дашь мне закончить мою мысль? В конце концов, это ведь тебе надо успеть на самолет.

Он смиренно кивнул.

— После того, как порыв разодрать тебя на дюжину мелких клочков прошел, я сказала себе: «Ну что ж, вот возникла некая проблема, которую нам предстоит решить». Но я ни минуты не сомневалась в том, что мы с этим справимся.

У него тоже не возникло никаких сомнений на этот счет. И это делало его давешнюю нерешительность в том, чтобы сделать ей предложение, еще более глупой. И чего я так боялся? Ну конечно же, она ответила бы мне «да».

— Разумеется, нам никогда не стать такими, как Джейн и Чарльз, — продолжала она, — ну, ты понимаешь, что я имею в виду: «Чем ты хотел бы заняться сегодня, милый?» — «Чем хочешь, дорогая — меня все устроит», — «О, нет-нет, дорогой, чем ты захочешь», — и так далее.

Он невольно прыснул при этой точно пойманной имитации голосов Джейн и Чарльза, исполненной попеременно сопрано и баритоном.

— Мы наверняка будем временами раздражаться друг на друга. И периодически у нас будут вспыхивать крупные ссоры, потому что мы с тобой оба упрямые, волевые и… — оглядевшись вокруг, она приподнялась на цыпочки и шепнула ему на ухо: — и страстные.

Он поиграл бровями.

— Это уж точно.

— Как в хорошем, так и в плохом смысле, — парировала она. — Но ничто из этого меня не пугает. Это навсегда, и мы оба это знаем. Я больше не могу представить себе мое будущее без тебя.

Уильям совершенно точно знал, что она имеет в виду.

— Каждый раз, когда я вижу себя через десять или двадцать лет — ты рядом со мной.

— Ну и как я там, неплохо старею?

Он ласково усмехнулся.

— С каждым годом ты делаешься все красивее.

Уильям улыбался, глядя ей в глаза и купаясь в их теплом нежном свете. Пассажиры, продвигавшиеся мимо в очереди на контроль, то и дело толкали и задевали его. Обычно подобная бесцеремонность заставила бы его крепко стиснуть челюсти и смерить их ледяным взглядом, но в нынешнем состоянии ликующей эйфории ему было не до мелких раздражителей.

— Сколько у тебя осталось времени? — спросила она.

Он взглянул на часы и поморщился.

— Около шестидесяти секунд.

— Как мне жаль, что я не могу поехать с тобой.

— И мне тоже, но я понимаю, почему ты не можешь. Хотя считаю своим долгом предупредить, что твой сотовый будет раскаляться от моих звонков.

— Вот и хорошо. И, знаешь, если бы ты не был таким безнадежным технологическим тупицей, я могла бы посылать тебе какие-нибудь пылкие любовные послания по электронной почте. Но, поскольку твою почту читает Соня, этот вариант отпадает.

— Ты сказала, пылкие послания? — он многозначительно облизнулся. — При таком искушении я, возможно, пойду даже на то, чтобы заключить перемирие с моим компьютером.

— Ну что ж, дай мне знать о результатах, и тогда я уж постараюсь сделать так, чтобы ты об этом не пожалел, — вздохнув, она провела ладонями по его груди вверх, к вороту рубашки. — Наверное, мне уже нужно тебя отпустить.

— Боюсь, что так, даже если это и означает, что мне придется оставить здесь мою будущую жену.

Ее глаза просияли.

— Мне нравится, как это звучит. Не та часть, в которой тебе придется меня оставить, разумеется. А та, где про «будущую жену».

Он вновь поцеловал ее и выпустил из объятий.

— До свидания, будущая жена.

Она отступила было назад, но затем неожиданно вновь потянулась к нему и схватила за руку; выражение ее лица вдруг стало очень серьезным.

— Даже если мне пришлось пока остаться здесь, я все равно с тобой рядом, всегда. Ты ведь это знаешь, правда? Ты больше не одинок.

Сладость этих слов затопила его сердце, утешая, словно целебный бальзам. Он поднес ее руку к губам, но этого было явно недостаточно. И тогда он ответил единственно возможным способом, вновь притянув ее к себе для еще одного поцелуя.

Разжав объятия, он провел по ее щеке костяшками согнутых пальцев и прошептал:

— Я люблю тебя.

— Взаимно.

Она повернулась и пошла прочь, а он вновь присоединился к очереди своих попутчиков; некоторые из них разглядывали его с нескрываемым любопытством и удовольствием. Несколько человек пробормотали свои поздравления, на что он ответил неловкой улыбкой и кивком. Однажды ему и самому пришлось стать свидетелем прилюдного предложения руки и сердца, в одном ресторане на Манхэттене. Официант тогда принес обручальное кольцо, спрятанное в…

Кольцо! Он чуть не хлопнул себя по лбу. Слишком ошеломленный и переполненный предложением Элизабет, он напрочь позабыл о кольце с бриллиантом, заботливо убранном в дальний уголок портфеля. Вытянув шею, он увидел, что Элизабет уже подходит к выходу и слишком далеко, чтобы ее позвать.

Возможно, это и к лучшему. Как бы сильно он ни хотел увидеть это кольцо у нее на пальце, ему не очень улыбалась перспектива надевать его здесь, посреди толпы незнакомых людей. Лучше дождаться ее приезда в Нью-Йорк и там подготовить для этого соответствующую романтическую обстановку.

Он еще раз оглянулся назад, чтобы посмотреть, как она проходит сквозь автоматические двери и исчезает в предрассветном сумраке. Моя будущая жена.

Ему тоже нравилось, как это звучит.

 

© 2007. Все права принадлежат автору